Исповедь Еретика - Дарский Адам "Nergal" - Страница 36

Бон Скотт так умер. Джимми Хендрикс тоже. В моем случае я был близок к этому. Это было после последнего концерта из тура в поддержку альбома Demigod. Мы играли в Гдыне, в клубе Ucho. После концерта, естественно, была вечеринка. Я не много выпил, но опрокинул несколько бокалов отвертки. Домой приехал около двух часов ночи. И сразу пошел спать. В пять часов проснулся от чувства тошноты. Я жил один. Дотащился до туалета и стандартно сунул два пальца в рот. Проблема в том, что содержимое желудка не достигло гортани, а застряло и забило пищевод. Дыхание перехватило, глаза вылезли из орбит, а я упал на пол. Через несколько секунд, может, через минуту, я уже прощался с жизнью. В конце концов, что-то сдвинулось и я начал возвращаться в этот мир, дыхание медленно восстановилось. С того раза я просто не могу блевать. Физически. Это травма.

Тебя ни разу не вырвало после химиотерапии?

Ни разу. Удалось. Конечно, не без помощи космических доз противорвотных препаратов, о которых я почти умолял врачей. Мне повезло, что на меня они действовали, а вокруг было немало людей, которым они не помогали. Они блевали, как коты при смерти.

Другие «развлечения» тебя минули?

По-разному бывало. Бывали ночи, когда я бредил и мне являлись какие-то странные видения. Вероятно, препараты так действовали. Случались моменты непривычной ясности мысли, почти озарения. Мне хотелось взять тетрадь и записать все, что вертелось в голове. Но я был очень слаб. Измотан. Самым худшим была химиотерапия, побочным эффектом которой было разрушение слизистой оболочки полости рта. У большинства пациентов все заканчивалось израненными деснами, кровотечением и отсутствием возможности нормального приема пищи. Тогда их кормили внутривенно. Перед тем как броситься в омут прикладной химии, я разговаривал с людьми, которые уже пережили все это. Кто-то из них дал мне ценный совет: класть в рот и рассасывать кусочек льда.

Сработало?

Видимо так, потому что я прошел через это лечение более-менее нормально. У меня возле кровати стоял полный термос, а во рту всегда был кусочек льда. Я рассасывал его постоянно, без остановки. Когда один таял, я выплевывал остатки и клал другой.

Против выпадения волос способов не было?

О нет. Волосы полностью исчезли по всему телу. Я чувствовал себя очень странно. Весь белый, без волос на лице, как младенец-переросток. Я подслушал разговор двух медсестер. Они пересматривали мои документы, и вдруг одна удивленно посмотрела на другую и, указав на меня, спросила: «Этому парню тридцать четыре года?»

Нельзя было не заметить, что ты выглядел очень необычно.

Я сам на себя смотрел с большим удивлением. Но и с интересом. Было что-то захватывающее в метаморфозе, которой я подвергался. Это было мое тело, но вместе с тем не до конца мое. Я старался смотреть на себя как на участника необычного эксперимента, подопытного кролика. Я не чувствовал отвращения, когда смотрел в зеркало. Присматривался к себе.

Держался на расстоянии?

Можно и так сказать. Кроме того, я стараюсь всегда смотреть на себя со стороны, это облегчает жизнь. Борьбу с болезнью тоже.

Фотографии того периода не попали в желтую прессу. Папарацци смотали удочки?

Гиены тянутся к падали. Как минимум три раза меня сфотографировали. Но эти фотографии нигде не засветились. Сам не знаю почему, но не могу обвинять редакторов польских таблоидов в заторможенности.

Каким образом папарацци удалось тебя щелкнуть?

Это долгая история.

Рассказывай.

Когда я попал в больницу, началось настоящее сумасшествие. Как только информация о моей болезни попала в прессу, у дверей больницы выстроилась очередь из угрюмых типов с фотоаппаратами. В течение нескольких дней они ограничивались погоней за Доротой. Щелкали, когда она входила в больницу, щелкали, когда выходила. Со временем им надоело это занятие, и они начали охоту на меня.

Они пытались добраться до отделения, где ты лежал?

Они ворвались туда силой. Оскорбляли персонал. Несколько медсестер встали у них на пути, поэтому папарацци начали с ними перебранку. Я был так взбешен, что хотел выйти из палаты и сам надавать по морде этим болванам. Это был момент, когда я проходил стероидную терапию, поэтому некоторые эмоции чувствовал сильнее. Внутри меня что-то переключилось в тот день. Я поговорил с Доротой, и мы решили нанять телохранителей. На самом деле она предположила, что другого выхода нет. Сама все очень быстро организовала и оплатила. У меня не было ни сил, ни средств на это.

Они всегда находились возле тебя?

Да. Их было несколько. Работали посменно, один — днем, второй приходил и оставался на ночь. Я и сегодня поддерживаю с ними контакт. Они очень мне помогали. И оказались на самом деле сердечными людьми. Не только охраняли меня от злоумышленников извне, но также помогали в обычных ежедневных ситуациях.

Сдерживали папарацци?

Если падальщики почувствовали кровь, то их ничто не остановит. Как-то раз двое стервятников приперлись в медицинских халатах. Они ходили по палатам, будто делая обход. К счастью, их быстро обнаружили. В другой раз один из телохранителей ворвался в мою палату с большим зеленым куском ткани и стал занавешивать окна. У меня округлились глаза. Оказалось, что отделение, в котором я лежал, ремонтировалось, а рабочие как раз устанавливали леса. Самые отчаянные из папарацци стали взбираться по ним вверх, только чтобы сделать мою фотографию. Как я потом узнал, одному из них в тот день удалось все-таки запечатлеть полуголого Нергала, лежащего на больничной койке. До сих пор жду, что эти фото появятся в каком-нибудь таблоиде.

Может, все-таки у редакторов желтой прессы есть тормоза?

Не думаю.

А ты не думал о том, чтобы лечиться за границей? Ты избежал бы этого цирка, и условия могли оказаться лучше.

Я слышал это довольно часто. «У тебя есть деньги, ты можешь выехать и лечиться в какой-нибудь спокойной больнице». Мне так говорили. Не скажу, что с деньгами было все хорошо, но такая мысль приходила мне в голову. Проблемой было время. Болезнь атаковала, и действовать нужно было быстро. Поиск другой больницы мог быть рискованным. До сих пор, наверное, выплачивал бы долги. Кроме того, в лечении лейкемии нет места креативности. Это стандартная терапия, во всем мире она одинаковая. И лекарства те же самые. Я быстро разведал, спросил людей, которые в этом понимали и узнал, что такого специалиста, как профессор Гельман, днем с огнем не сыщешь. Но у меня были и другие заботы.

Какие?

Здание Гданьской медицинской академии не назовешь новым. Это тоскливое, темное и угнетающее место. Я задумывался, особенно вначале, помогут ли такие условия в моей борьбе? В конечном итоге другие факторы возымели верх. Рядом был мой дом, родители, друзья — те, на чье участие и поддержку я рассчитывал. Я остался в Гданьске.

Мама и папа были со мной все время. И это было для меня чертовски важно. Я мог позволить себе многочасовые разговоры по телефону, что тоже было для меня важно. Кроме того, бывали дни передышки, и меня выпускали из больницы. Десять-пятнадцать минут на машине, и я был дома. В своих собственных четырех стенах.