Твари Господни (СИ) - Мах Макс - Страница 56

Еще секунду Лиса смотрела на свой новый облик, отразившийся в старом зеркале, потом вернулась к столу и села напротив Георга, терпеливо ожидавшего ее возвращения с новой порцией коньяка.

– Что-то не так? – спросил он.

– Все так, – медленно ответила Лиса и отхлебнула горячего кофе. – Шедевр! – сказала она через мгновение и через силу улыбнулась. Георг был ни в чем не виноват, и ведь кофе действительно хорош.

– Но, говорят, совсем не такой, какой был у Гурга, – ответно улыбнулся ресторатор.

– Возможно, – пожала плечами Лиса и усмехнулась, представив, как выглядит этот простой жест с ее новыми плечами и грудью. – Если честно, то я уже и не помню, какой у него был кофе. Помню только, что замечательный.

– Вы давно здесь? – спросила она, сделав еще один глоток.

– Первый день, – Георг уже не улыбался, он смотрел на Лису и ждал…

Чего?

"Первый день, – повторила она за ним мысленно. – Первый день… Сигнал?"

Лиса взяла в руку бокал, понюхала и немного отпила.

– Георг, – сказала она, возвратив бокал на стол. – Это очень хорошо, что кофейня Гурга снова открыта. И если, – Лиса посмотрела Георгу в глаза и чуть кивнула, отмечая важность тех слов, которые намеревалась произнести. – Если вдруг сюда когда-нибудь придет… ну, скажем, племянник старика Иакова, передайте ему, что Дебора ("Господи! Откуда это? Почему?") будет помнить ту музыку до конца.

Георг не удивился.

"А чего ты ожидала?"

– Хорошо, – кивнул он. – Если кто-то такой здесь появится, я передам.

– Странно, – сказал Кайданов, прислушиваясь к эфиру. – Такое ощущение, что что-то происходит. Ты ничего…?

– Нет, – Рэйчел смотрела на него озабоченно. Она явно ничего "не слышала". – Ты уверен?

– Да, в том-то и дело, – раздраженно бросил он. От напряжения его пробил пот и снова, как накануне, сдавило виски, но "ощущение" лежало за границей осознания или, скорее всего, на самой его границе. С одной стороны, что-то, вроде бы, есть, но в тоже время и "зубами не ухватишь".

"Может быть, где-то далеко?" – это была вполне правдоподобная версия. Все-таки он, как и любой другой, имел свой предел. Далеко, но не бесконечно. Могло статься, что там, за границей его возможностей, кто-то, и в самом деле, взялся серьезно волхвовать, но Кайданов этого неизвестного волшебника практически не доставал. Слишком далеко… Однако что-то мешало принять эту вполне здравую гипотезу.

"Это недалеко, – понял он вдруг. – Это здесь, в Мюнхене, но я его почему-то не слышу".

"Не слышу, не чую… или нет, чуять-то как раз чую, но не могу ухватить".

– Я его чую, – сказал он вслух. – Это где-то рядом, но не захватываю. И ты не чувствуешь, и Зигфрид…, – он повел подбородком в сторону стены, за которой спал, сдавший дежурство хозяин явочной квартиры. – Но и я с ума не сошел, я его действительно чую.

Они "вернулись" из Города всего сорок минут назад. Выслушали отчет Зигфрида о случившемся здесь светопреставлении, когда в первом часу ночи кто-то что-то колдонул, правда очень коротко, хотя и сильно, и совсем недалеко от точки, а потом, уже совсем недавно, максимум час назад, где-то на юго-западе разыгрался настоящий бой, длившийся минут десять-пятнадцать. Точнее он сказать не мог, потому что сначала его неслабо приложило целой чередой очень сильных откатов, а потом "облагодетельствовало" так, что он чуть не помер от счастья. Впрочем, и сами они, пребывая в Городе и оставаясь, следовательно, нечувствительными к тому, что творится вокруг их брошенных на произвол судьбы тел, вернувшись к действительности и выслушав рассказ Зигфрида, вполне оценили масштаб произошедшего по тому, сколько живи приняли их организмы. Судя по всему, кто-то – скорее всего их было несколько – устроил в городе настоящий Армагеддон.

"Прошел Содомом… – вспомнил Кайданов слова покойного Трифонова. – Или у Трифонова было как-то иначе?"

Впрочем, дело ведь не в словах, а в факте.

Однако никаких подробностей инцидента узнать сейчас не представлялось возможным, поэтому они отпустили Зигфрида отдыхать, не сообщив ему, естественно, куда и зачем ходили вместе, попили чаю и легли спать. Просто спать, хотя казалось бы, после свадьбы вполне естественным было не спать вовсе. Но Кайданов был все еще слишком слаб, и Рэйчел, решительно отмела все его, надо отметить, не слишком убедительные возражения, скомандовав – разумеется, очень нежно, но недвусмысленно – "отбой". Но выспаться не удалось.

Кайданов проснулся с минуту назад или чуть больше и, решив, сначала, что ему просто все еще нездоровится, хотел было уснуть снова, но уже через мгновение понял, что дело совсем не в этом. Тем более, что полчаса сна, как оказалось, отнюдь не прошли для него даром, и, судя по самоощущению, он уже вполне "воскрес", причем настолько "поправился", что, едва не отвлекся от тревожного ощущения, почувствовав, как нежно прижимается к нему "во сне", мгновение назад еще совершенно определенно спавшая, а теперь уже проснувшаяся Рэйчел.

"А может ну ее, эту рыбалку", – подумал он с ленивым весельем, но тревога не проходила, а ощущение чего-то такого, напротив, становилось все более и более отчетливым.

– Я его действительно чую, – сказал он и, взяв с пола пачку сигарет, закурил.

– Кто это? – спросила Рэйчел и, мягко вынув из его пальцев сигарету, затянулась.

– Не знаю, – покачал головой Кайданов, имея в виду и этого неизвестно кого, и ее, укравшую у него сигарету. – Но он колдует, а я его не "вижу". Ты о таком слышала?

– О чем таком? – спросила она, возвращая сигарету.

– О том, что можно колдовать "не светясь".

– Нет, – покачала она головой.

– И я, нет, – Кайданов отдал ей сигарету и стал одеваться. – Но поверь мне, это-то как раз и происходит.

"Зачем я это сделала?" – Вопрос был непраздный. Скорее всего, жить Лисе, а значит, и Деборе оставалось совсем недолго. Ровно столько, сколько продержится молодой здоровый организм Доминики Граф.

"Жалко девочку". – О ком она печалилась? О давно умершей немецкой девушке или о себе самой, влетевшей под нож, нарушив ею же и сформулированные принципы выживания в подполье?

Лиса допила кофе и поднялась к собору Иакова. Сюда, на площадь, она не приходила уже много лет, и, хотя, здесь, как и везде в Городе, время являлось лишь субъективной мерой существования людей, но не вещей, место это показалось теперь покинутым и обветшавшим. Даже изысканный фасад готического собора, казалось, стал темнее и старше. Вероятно, все дело в том, что двери его закрыты, и Лиса устала ждать и надеяться, что когда-нибудь они отворятся вновь. Место Иакова – без него самого и его музыки – было пусто и лишено смысла и души.

Но вот открылись двери кофейни Гурга, и вроде бы появилась тень надежды, ведь "племянник" не удивился словам Лисы. Чего-то в этом роде он, видимо, и ожидал. Пусть не от незнакомой ему даже по описанию Деборы, но от кого-нибудь другого подобных слов он ожидать мог. Вопрос лишь в том, зачем их произнесла Лиса.

"Я прощалась", – признала она.

Прощалась… С кем? С умершим много лет назад Иаковом? Иаков умер, и музыка его умерла вместе с ним.

"Музыка…"

А если не умер? Могло ли случиться, что Иаков – это личина Некто Никто?

Нельзя сказать, что мысль эта посетила Лису впервые, но здесь, на этой площади, перед его, Иакова, собором, к которому Лиса и Герман впервые пришли двадцать пять лет назад, мысль эта уже не казалась невозможной.

"Любовь моя… Господи!" – Даже не произнесенные вслух, слова заставили ее поморщиться. Так Лиса не выражалась никогда, ни про себя, ни тем более, вслух.