Золотой Конвой. Дилогия (СИ) - Соколов Лев Александрович - Страница 16

Показывать врагу спину, Азанчеев, все же не собирался. В поле еще можно было дать коню волю, и отстреливаться назад. Но здесь, конь мог заехать не туда, а тебе тем временем вставят пулю в спину. Поэтому Азанчеев повел коня вкруговую, 'волчьим охватом', забирая влево, чтобы сподручнее было стрелять одесную. Заодно он пока отводил себя от района, где по его представлению сейчас стягивался основной состав красных. Уместно было попробовать свести все к кавалерийской дуэли. Сниму этого голубчика, и... поглядим.

Противник принял игру. Тоже пошел в круг. Мелькал в просветах еловых лап размытый силуэт, и вдруг, на открытом месте поручик увидел врага отчетливо. Конь - изумительный золотисто-гнедой 'гунтер' с черными чулками, совершенный во всем, от роговых башмаков копыт, до холки. И всадник на нем, - в офицерском полушубке, сидевший с грацией природного кавалериста. На пути всадника лежал ветровал, и конь с седоком взяли барьер будто девушка платком махнула, - с изящной красотой, безо всякого видимого усилия. Азанчеев искренне восхитился выучкой и красотой этой пары, и поймав в следующий просвет всадника на мушку, нажал на спуск.

Промах. Противник продолжал двигаться дальше. У поручика мелькнула мысль, что когда он убьёт всадника, хорошо бы взять его коня как заводного. Его собственный 'монгол', доставшийся от Жемчужина, - ростом несколько выше чем 'конь Пржевальского', и к тому же косолапый в бабках, особых восторгов у Азанчеева не вызывал. Хлопнул выстрел, - свистнуло где-то рядом. И то верно, не дели шкуру неубитого...

Всадники кружили вокруг друг-друга, медленно сближаясь по спирали. Выстрелил противник. Выстрелили Азанчеев. Раз, другой. Промах. Близко! Промах. Вот! Опять мимо!.. Стрельба с бегущего коня тяжела. Сейчас все решала выучка, хладнокровие, чутье, и главный над всем - его величество случай. Вот момент - Азанчеев поддернул руку, и поймав полушубок спустил курок. Предчувствие уже говорило - попал! И правда, - попал. Только почему-то рухнул не всадник, а бездушной массой, - как шел так и пал -гунтер, вонзившись на ходу головой в сугроб. Всадник же, - отъявленный гимнаст! - успел выдернуть носки сапог из стремян, и взлетев над конем как над гимнастическим снарядом, приземлился на ноги. Впрочем, дальше инерция снесла его с ног, и он покатился кубарем через голову, теряя папаху и еще что-то. В душе Азанчеева мелькнуло острое мимолетное сожаление, за красавца-коня.

Поручик пришпорил своего лохмата, стремясь скорее подскочить к павшему противнику на расстояние точного выстрела, пока тот не очухался от удара. Но снизу грянул выстрел, и сам Азанчеев почувствовал, как тяжело вздрогнул его конь, и прерывисто заржав вдруг ломким шагом пошел боком. Азанчеев попробовал сдержать поводом, но почувствовал, как конь запнулся и начал валиться на бок. Он сдернул ноги из стремян, и попытался соскочить -поздно - конь увлек его за собой и придавил ногу, хорошо еще не в бедре, а низко по голени. Снег обжег. 'Два за день - слишком...' - пронеслась отрывистая мысль. Поручик вдохнул, возвращая в грудь выбитый ударом о землю воздух, машинально хлопнул по папахе, поправляя на место. И рывком подтянул к руке револьвер, улететь которому далеко не дал предохранительный шнур. Он приподнялся на локте, и глянул через тело коня. Враг, на ходу стряхивая с лица снег бежал к нему, выставив вперед руку с револьвером. Конь Азанчеева пал на правый бок, и ему никак не удавалось толком привстать, чтобы выстрелить, потому что для этого нужно было подпереться как раз на правую руку. Как-то исхитрившись, и привстав напряжением мышц тела, он все-таки пальнул, - без меткости, только чтоб осадить натиск, и выиграть себе мгновенье. Противник и правда замешкался, и чуть пригнувшись стрельнул в ответ. Пуля шлепнула в коня, и тот вздрогнул безмолвно, уже отходя. Поручик меж тем, смог таки выпростать ногу, и приподнялся, используя тело коня как бруствер.

Враг был уже совсем рядом, прикрывался стволом дерева, недостаточно впрочем, толстого, чтобы укрыть весь силуэт. Поручик холодно прицелился, и выжал спуск. Сухо щелкнуло, - боек ударил по пустой гильзе - вышли патроны. Нажал еще раз, - и щелкнуло еще. Девять патронов 'испанского нагана', это было на два больше, чем в обычном, офицерском. Пару раз это выручало, но сегодня, кончились и они... Поручик лапнул себя по плечу, выискивая ремень карабина, - но ремня не было, - разомкнулся за ветвь при падении?.. А враг, услышав щелчки, - он был скор не решение, и не робкого десятка, - мигом выскочил из-за дерева, и подскочив так, чтоб ему не мешало лошадиное тулово уставил ствол в Азанчеева. Поручик глянул в уставленное на него дуло. Но вдруг, вместо выстрела раздался тот же самый сухой щелчок.

Человек перед Азанчеевым, коротко глянул на свой револьвер. Он был красив, круглолицый, с силой во взгляде, наверно нравился женщинам... Без потерянной папахи уши его покраснели от мороза. Ситуация будто бы потеряла запал. Как греческая трагедия, в которой отыграли решающую сцену. Азанчеев шумно выдохнул, прошелся правой рукой по борту полушубка.

- Оба, значит, до железки, - без явной неприязни сказал человек, спокойно засунул свой наган в кобуру, а затем плавным движением вытянул из ножен саблю. - Значит, придется по старинке. Вставайте поручик, лежачего бить не буду.

Азанчеев присмотрелся. С поправкой на местность и тяжелую одежду, противник стоял практически в классической стойке. Это была не казачья размашистая удаль, а европейская школа фехтования. И оружие, - не клыч, не шашка, годные только рубать, а кавалерийская офицерская сабля образца 27го года. С клинком несильного изгиба, и довольно развитой гардой, которая позволяла колоть, оберегая руку от встречи. Такая же сабля была у самого поручика. Ну-ну...

Азанчеев поднялся, утер лицо рукавом, вытащил свою саблю, и перейдя коня встал перед противником.

- В каком полку служили? - Спросил он.

- Семнадцатый гусарский; 'красные фуражки', - лаконично ответил противник.

- Пятый гусарский; 'бессмертные', - отрекомендовался Азанчеев, и невесело усмехнулся. Ну здравствуй, собрат... А училище?

- Александровское.

- И я, Александровское... - Перед внутренним взглядом поручика мелькнул вид родных стен. Корпус роты, огромный колонный зал, в котором идеальными рядами стоят заправленные койки, с приставленными к оножью табуретами... Свисающие с потолка лампы на длинных шнурах... Уютная библиотека, с низким сводчатым потолком. Бесконечный классный коридор, с высоченными дверями. Гимнастический зал в летнем лагере. Молебны на плацу. Сцены из счастливой юности. Сцены из другой жизни...

- Какого году выпуск? - Спросил Азанчеев, и тут же прервал себя, - хотя... не надо. - Стоявший напротив был младше, на год, может два. И Азанчеев не хотел знать. Потому что не хотел вдруг вспомнить это лицо другим, юным, -мальчишкой из прошлой жизни. Вместо этого он тихо спросил.

- Как ж ты?.. С этими?

- Нет, брат-гусар, - упрямо мотнул головой человек напротив - Это ты как? С этими?

- Что мелешь?! - Вскипел Азанчеев. - На мне погоны русского офицера! А ты что? Все предал!

- Зато солдаты от вас к нам бегут, - в английской форме. - Рявкнул круглолицый. - Привели в старину иноземцев. На тебе погоны русские, - а при мне честь! Русского офицера!

- Ты!.. Про честь!.. - Азначеев до крови закусил губу. - К черту! В позицию!

- И правда. А то уши мерзнут.

Но сабельный бой не терпит горячей головы, поэтому Азанчеев выдохнул ярость, и подступая уже, холодно пообещал:

- Убью тебя. Встречу кого из 17го полка, - расскажу, что смысл с их мундира пятно.

- Не говори гоп... - Ответил противник.

Азанчеев ударил первым.

Сабельный бой стремителен и скоротечен. Редко, когда сходка длится больше двух трех ударов. Правда сейчас, противников тяжелила зимняя одежда. Меньше маневра ногам, все решит кисть. Азанчеев встретил твердую руку. Выпускник Александровского должен был быть хорош, - на меньшее нельзя рассчитывать. Сам Азанчев знал себе цену, - сильно выше середняка. Сильно выше. Сейчас перед ним обнаружился соразмерный противник. Клинки перекликнулись звоном голоменей, - раз, два, три! - Соперники развалились на шаг в сторону.