Бои на Карельском перешейке - Гурвич М. "Составитель" - Страница 17

— За мной!

Было тихо. Лишь где-то вдалеке, левее дороги, слышались отдельные ружейные выстрелы да изредка стрекотал «Максимка».

Когда саперы повернули в лес, Дарвин негромко сказал:

— Идти будем цепочкой, 3–4 метра друг от друга. Салазки с толом везти по очереди.

Бойцы надели белые халаты, встали на лыжи и двинулись лесом.

Дарвин шел впереди. Через каждые 100 метров он останавливался, вслушивался, смотрел на карту и компас и шепотом спрашивал у бойцов:

— Не устали?

— Нет, товарищ командир, — тихо отвечал красноармеец Федоров, который шел вслед за командиром.

Было видно, что Федоров устал. Он поминутно вытирал перчаткой пот с лица. Но ему не хотелось выказать хотя бы малейшую слабость, и он, преодолевая усталость, не отставал ни на шаг. Федоров, молодой слесарь одного из ленинградских заводов, в это время уже имел награду — медаль «За отвагу». Он считал своим долгом быть примером для других.

Миновали лес. Впереди расстилалась ровная местность, а за нею черной стеной снова вырисовывалась лесная опушка, где засели белофинны.

Дарвин остановился и тихо проговорил:

— Отдохнуть. Дальше будем пробираться ползком…

Небо было чистое, звездное. Когда луна стала уже цепляться за верхушки сосен, Дарвин сказал:

— Теперь пора!

И четверо отважных бойцов поползли по снежной равнине. Их белые халаты сливались со снегом.

Дарвин нащупал первый ряд проволочных заграждений и шепотом подал команду:

— Приступить к работе.

Быстро и уверенно работали ножницами саперы. Двое бойцов, лежа на спине, резали проволоку, а Дарвин и один красноармеец наблюдали за местностью.

Сделав пять проходов, бойцы поползли к гранитным надолбам, которые чернели на фоне пепельного горизонта.

В этот момент белофинны заметили саперов, открыли ружейный и пулеметный огонь, а затем стали бить из миномета. Мины рвались правее, метрах в двадцати — двадцати пяти. Один пулемет застрочил трассирующими пулями.

Дарвин скомандовал:

— Окопаться и ждать прекращения стрельбы!

Но белофинны не прекращали, а усиливали огонь. Вместо одного миномета заработали два.

Ночь была уже на исходе, и Дарвин решил переменить тактику. Он отполз назад. Бойцы последовали его примеру. А затем, выждав немного, все четверо стали подползать к надолбам значительно левее, чем прежде. Белофинны продолжали вести огонь в прежнем направлении.

Видя, что врага удалось перехитрить, Дарвин приказал подложить заряды. Бойцы, быстро передвигаясь от одной надолбы к другой, в точности выполняли приказание командира, который переползал вслед за ними и проверял их работу.

Белофинский снайпер заметил действия наших саперов и открыл стрельбу. Пули ударялись в гранитные надолбы, высекая, словно огнивом, маленькие желтые огоньки. Вслед за снайпером заработал вражеский пулемет. Но было уже поздно. Отважные саперы, прикрываясь надолбами, отползали вправо.

Рассекая предрассветную мглу, грянул взрыв, за ним другой, третий. Белофинны, словно обезумев, открыли беспорядочный ураганный огонь по тем местам, где произошли взрывы. Саперы к этому времени уже отползли гораздо правее и залегли за надолбами.

Дарвин подал команду:

— Переползать вправо, от надолбы к надолбе.

Чем дальше продвигались наши бойцы вдоль вражеских надолб, тем слабее становился огонь белофиннов. А когда саперы продвинулись вправо метров на сто, то заметили, что совсем выбрались из зоны огня. Только отдельные шальные пули, словно осы, жужжали иногда над головой.

Свернув на поляну, саперы благополучно добрались до своего батальона.

— Благодарю вас, товарищ Дарвин! — сказал комбат и, протянув руку, спросил:

— А как остальные?

— Ни одной царапины, товарищ капитан!

Через несколько минут Дарвин увидел незабываемую картину.

…На равнину вышли наши мощные танки, вслед за ними двинулась неутомимая пехота. Войска устремились в ворота, проделанные ночью руками отважных саперов. Враг, не выдержав натиска, покинул высоту, на которой развевался красный флаг.

Стрелял я и до службы в Красной Армии неплохо, а в течение последних двух лет готовился стать снайпером.

В снайперской команде я изучил оптический прицел, много тренировался на стрельбах. Мой друг Олейников тоже стрелял отлично, и у нас постоянно разгоралась страсть соревнования. Мы работали над собой упорно и настойчиво, перегоняя друг друга, радуясь каждой новой удаче. Когда началась война с белофиннами, Олейников и я попали в один батальон.

…Батальону было приказано обойти врага с левого фланга и ударить в тыл. Перед операцией все мы, бойцы, командиры и политработники, осмотрели и вычистили оружие, запаслись патронами, гранатами и продуктами.

— Ну, Щуклин, — сказал мне Олейников, — береги оптический прицел. Кажется, нам предстоит серьезная работа.

— А ты не забудь, — возразил я, подшучивая над Олейниковым, — не забудь, что расстояние между глазом и оптическим прибором во время прицеливания не должно превышать 8,5 сантиметра. А то я дам тебе сто очков вперед…

— Посмотрим…

Разведка нащупала свободный проход, и мы двинулись. Густые кроны вековых сосен закрывали от нас небо. Под ногами хрустел и поскрипывал снег. Ухо ловило каждый посторонний шорох, глаз искал в лесной чаще признаки вражеской жизни.

Мы с Олейниковым держались возле командира батальона капитана Подставкина. Снайперы обязаны в любой момент защитить своим метким огнем командира, если он подвергнется опасности.

Во второй половине дня батальон, углубившись в белофинский тыл, круто свернул направо. Где-то здесь находилась шоссейная дорога, по которой шло боевое питание. Вскоре наша разведка вернулась, обстрелянная с деревьев.

— Щуклин и Олейников, — позвал нас капитан Подставкин, — очистить путь для батальона. Пробирайтесь осторожно, не делайте переполоха раньше времени…

Мы протерли оптические прицелы, разошлись на десять шагов друг от друга и стали продвигаться вперед. Наша дружба с Олейниковым, сработанность, взаимное понимание облегчали задачу.

Кивнув Олейникову, чтобы он продолжал ползти, я тем временем тщательно обследовал в оптический прицел впереди лежащую местность, особенно деревья, густые кроны их, покрытые снегом. Затем Олейников наблюдал, я полз. Так мы, взаимодействуя и оберегая друг друга, пробрались к небольшому озеру.

Лежа в кустарнике, смотрели несколько минут на тот берег, шарили по верхушкам деревьев. Именно там должна быть «кукушка», обстрелявшая нашу разведку.

— Есть, — шепнул Олейников, не отрывая глаз от оптического прицела. — Вижу.

— Где? — спросил я также полушепотом.

— Прямо перед нами отдельное дерево… Фигура человека хорошо замаскирована, но виден черный ручной пулемет.

— Ага, — я тотчас увидел в оптический прицел шюцкоровца в белом халате на самой верхушке сосны.

Олейников, продолжая наблюдать, сказал:

— Шестьсот метров. Веди огонь.

Я поставил дистанционную шкалу на 600 метров, прицелился и выстрелил.

— Ранил в ногу, — заметил Олейников, — дернулся, как черт, схватился за пьексу…

В этот момент раненый шюцкоровец открыл из пулемета огонь по нас. Стрелял он хорошо, пули зарывались в снег рядом с моей головой.

Я быстро и незаметно переменил место. Дал знак Олейникову: «Веди огонь», и стал наблюдать.

После выстрела Олейникова шюцкоровец выронил из рук пулемет, медленно отделился от дерева и полетел вниз. С веток поднялся белый столб снежной пыли.

Мы еще раз внимательно обследовали местность и, вернувшись, доложили капитану Подставкину:

— Путь свободен.

Батальон продолжал свой путь. Впереди снова шла разведка. А мы с Олейниковым опять заняли места возле командира.