Хроники ближнего бомбардировщика. Су-2 и его экипажи. 1941–1943 - Дёгтев Дмитрий - Страница 7

После окончания училища в декабре 1939 года Самочкин был направлен на работу в Сталинградский аэроклуб. Работа инструктором оказалась исключительно тяжелой. Если во время учебы летчик летал в день не больше полутора-двух часов, то теперь иногда приходилось проводить в воздухе чуть ли не по 5–6 часов в день. После полетов Анатолий так уставал, что спал прямо в трамвае по пути с работы. Потом подъем в 3 часа утра, снова бесконечные полеты, и так почти каждый день, когда была летная погода. «В программе обучения стояла и такая задача: научить курсанта исправлять ошибки при посадке, – рассказывал потом Самочкин. – Надо заметить взмывание (уход самолета от земли), высокое выравнивание (когда самолет летит горизонтально в метре и более от земли), почувствовать, что такое «козел» (это когда самолет ударяется о землю и подскакивает вверх). Для таких полетов выкладывается специальная полоса, называется она «низкополетная», где курсанты отрабатывают эти элементы. Как я уже говорил, у других инструкторов это получалось хорошо и просто, у меня – сложно и натянуто. Тогда командир отряда подходил к моему самолету, садился в него и показывал, как надо делать мягко и красиво. Взлетит высоко, выровняет, произведет нормальную посадку, опять взлетит, сделает «козла», исправит его, посадит самолет и снова взлетит. Я внимательно смотрел и слушал замечания командира. Постепенно в мой адрес стало поступать меньше замечаний, а вскоре начали и хвалить, ставить в пример»[8].

Постепенно Анатолий привык к тяжелой работе, налетывал по 6–7 часов в день и не так уставал, как вначале. Однако, как это нередко бывало в длинной карьере летчика, эта жизнь «снова перестала его удовлетворять». Самочкину надоело постоянно жить в одиночестве в пустой комнате, да и работа инструктором в советских аэроклубах не отличалась разнообразием. Платили им тоже довольно скромно. Даже у экономного Анатолия, ничего не пропивавшего и не прогуливавшего, деньги всегда заканчивались за несколько дней до получки. Кормили в Волгограде тоже плохо. В итоге уже весной 1940 года Самочкин решил вернуться в родной Рыбинск.

Начальником местного аэроклуба был И.В. Скотнов, который помнил Анатолия еще курсантом. Тот с радостью предоставил ему тренировочную группу в составе 17 человек. Самочкин сразу обратил внимание, что сейчас, когда в Европе разгоралась война, контингент курсантов сильно отличался от того, что был в середине 30-х. Если тогда в авиацию шли, чтобы стать героями, в дань моде, то теперь это были молодые люди с серьезными соответственно времени лицами, некоторые уже успели закончить авиационный институт. Чтобы соответствовать своей должности, Самочкину пришлось ходить в библиотеку и самому тщательно готовиться к занятиям. Вначале группе выделили «убитый» У-2, на котором ранее уже летал не один десяток учеников, позднее он был заменен на новый «кукурузник». По воспоминаниям Анатолия, это была надежная и практически безотказная машина, чего нельзя было сказать о большей части советской авиационной техники. «Помня, что инструктор должен быть на голову выше своих учеников, я часто тренировался в технике пилотирования самым тщательным образом, – писал он потом. – Летал в закрытой кабине, забирался в облака и там проверял свои способности управлять самолетом. Приучал себя к точной выдержке скорости и высоты полета»[9].

Стоит отметить, что Самочкина отличало не только упорство и внимательность, но, как и Валерия Чкалова, склонность к «воздушному хулиганству». Он тоже любил полетать на бреющем, попугать девчонок, что называется, «выпендриться». Впрочем, в отличие от Валерия Павловича, Анатолию Васильевичу хулиганство в будущем помогло неоднократно избежать верной гибели. Но тогда до этого было еще далеко, а пока Самочкин вволю лихачил в пока еще мирном советском небе. Однажды, пролетая с курсантом над большим селом, он взял управление на себя, сделал переворот, петлю, штопор, после чего вывел машину на бреющий. Затем Анатолий увидел школу, в которой как раз была перемена между уроками, толпы детишек бегали на лужайке. Каково же было изумление детворы, когда они увидели биплан, с ревом пикирующий прямо на них! Одни стали кричать, другие махать руками, третьи вместе с учительницей упали на землю. Вдруг падает?! Тем временем У-2 будто бы пошел на посадку, а толпа школьников помчалась за ним. Но потом самолет неожиданно дал полный газ, промчался над головами детишек, развернулся и ушел за село. Потом Самочкин увидел, что перемена закончилась, ученики побежали обратно в классы. Тогда он вновь развернулся курсом на школу и прошел на бреющем мимо окон! Все учащиеся тотчас снова выбежали на улицу, не обращая внимания на звонки и крики учительницы.

И ведь наверняка после этих «чудес на виражах» некоторые школьники тотчас решили: и я стану летчиком! А в самом аэроклубе о полетах Самочкина стали ходить настоящие легенды.

Впрочем, не все хулиганства заканчивались безнаказанно.

«Как-то раз мы строем с инструктором Кузьминым ходили по маршруту на город Мышкин, – вспоминал Анатолий. – Заранее договорились о деталях полета, подошли к городу, выровнялись фронтом на одной высоте, повели машины в петлю одновременно, он делает правый разворот, я – левый из переворота. Закладываем боевые развороты и снова сходимся. Начали летать вдоль улиц, затем спустились к самой Волге, прошли под проводами, почти касаясь поверхности воды. Посмотреть нашу акробатику на берегу скопилось много народу. А мы вынырнули, как черти, из-за бугра, обдавая гулом и ветром наблюдавших, и вернулись домой. Кузьмин подходит и говорит:

– Смело ты летаешь!

– Да и ты тоже хорош! – отвечаю я.

Вот это полеты, полные смелости, расчета, уверенности в своих силах, находчивости и осмотрительности. Но не всегда наша самодеятельность выходила чисто и гладко. Был вылет парой с инструктором Якурновым. Я был ведущим, он ведомым. Взлетели нормально, построились, легли на маршрут. Высота 600 метров. Смотрю, мой напарник идет хорошо. Убираю газок, идем на снижение. Летим над лесом, над самыми макушками деревьев. Выскакиваем над деревней, еще снижаемся. Крестьяне нам машут руками, вилами, граблями.

Выходим на Мышкин, сделали два круга над городом, затем спустились к Волге. О проводах, протянутых над рекой, между берегами, я совершенно забыл. Все внимание на ведомого, Якурнов на бреющем идет слабовато, да еще не держит дистанцию, то далеко отстанет, то наседает прямо на мой самолет. Приходится мне вносить коррективы в совместный полет. И в тот самый момент, когда я смотрел назад на его самолет, почувствовал резкий толчок, что-то меня затормозило, стало сдерживать нормальный полет. Понял, что дело неладно, даю полный газ, ручку от себя и лечу прямо в Волгу, думаю, что спасение только в скорости. И вдруг вижу, обрывки проводов бьют по плоскости, а концы задевают поверхность воды. После прибавки газа самолет не очень уверенно полетел вперед, были перебиты стрингера. Вторая мысль была о Якурнове. Что с ним? Осмотрелся кругом, ни в Волге, ни на берегу его нет. Значит, где-то летит.

Увидел его далеко впереди. Прибавил газу, догнал и осмотрел его самолет. На первый взгляд – все нормально, но, приглядевшись повнимательней, увидел, что и на его машине есть куски оборванной проволоки. Якурнов показывает, давай, мол, садиться, а я ему отвечаю, что летим дальше к своему аэродрому. Дошли, сели, он зарулил прямо к ангару, я оставил свой самолет на старте, посмотрел, начальства на старте не было, и я тоже порулил в ангар. Встречает нас старший техник:

– В чем дело? Почему в ангар?

– Осмотрите самолет, нарвались на провода малость, – отвечаю я.

После осмотра заменили винт, одну стойку, порывы зашили перкалью, наш столяр, Василий Иванович Грачев, поставил пару новых стрингеров, и машины были готовы к новым полетам. Смотрю, идет комиссар, иду ему навстречу и докладываю: