Пятая Стража - Черкасов Дмитрий - Страница 29

• Предыдущая
• 29/59
• Следующая

Разведчики вышли из здания, направились к машине. Людочка перевела дух.

— Ой, как я боялась! А вы совсем не волновались, Дмитрий Аркадьевич!

— Да что нам, суперменам… Жаль, Басаргин скрылся. Не вижу его джипа… вот тут стоял. Грохнули мы его, не справились — а все потому, что машину я неправильно припарковал. В нашем деле, Людмилка, мелочей не бывает.

— Разыгрываете опять?!

— Ничуть. Вон наш хозяин в окошко смотрит… следит, чтобы мы не задержались случайно. Помаши ему ручкой!

— Да ну его! У него такие ногти страшные — вы видели? Как медвежьи когти!

— Посоветуй ему завести маникюршу. А мне, знаешь, дай-ка своего валидольчика… Дай, дай. Я не шучу…

— «Бомжизм» бывает не только внешний, но и внутренний. Да! Есть вполне благополучные граждане, в душе завидующие бомжам и готовые примкнуть к ним в любую минуту, порвав цепи цивилизации. Потому что «бомжизм» — это свобода от всяких обязательств. Полная свобода, между прочим.

— Шагай, шагай!

— Первым раскрученным бомжем был, между прочим, сам Диоген. И все человечество состояло когда-то из бомжей. Не зря среди нас каждый четвертый с высшим образованием, каждый третий — с техникумом… Процент повыше, чем в ментовке, между прочим…

— Двигай коленями, Диоген. Некогда нам долго возиться.

— Я иду абсолютно по своей воле. Я не подчиняюсь насилию, и если бы вы вздумали прибегнуть…

— Будешь дальше чесать языком — я прибегну! Или вот товарищей попрошу! А ну — пошел вперед!

«Диоген» покосился на суровые, отягощенные цепями долга лица Морзика с Тыбинем, а пуще того — на их тяжелые кулаки, и прибавил шагу. Пожилой участковый в старом лиловом бушлате и затертой шапке, часто выполняющей по совместительству функции подушки, подтолкнул его в толстый зад концом резиновой дубинки.

— Слушай — чего вы все такие упитанные? Жрете черт знает что, а морды у всех — в три дня не обгадить!

— Спокойная жизнь потому что! Я же говорю — свобода ото всех обязательств! Кроме того, на воздухе много времени проводим, а в нашем климате тощему просто не выжить. А еще, товарищ старший лейтенант…

— Вали вперед! Пошел!

— Я только замечу, что начальства над нами нет! Не то что у вас!

— Тут ты прав… — задумчиво подтвердил участковый.

Вслед тучному идеологу «бомжизма» они зашагали гуськом по узкой тропинке меж кучами строительного и бытового мусора, пробираясь к огромному семиэтажному скелету бетонного долгостроя.

— Может, не надо было вам в форме идти? — спросил участкового Тыбинь. — Разбегутся…

— Не скажите. Бомжи — народ беззащитный, незнакомцев в гражданской одежде опасаются больше милиции. Что я могу им сделать? Ну, загребу в отделение нужники чистить… Летом на дачу начальнику припахать можно. А чужие могут все что угодно. Странные случаи бывают… и жестокости всякие, просто забавы ради. Бьют… кислотой поливают… собаками травят для дрессировки. Есть тут один кинолог — боевых собак на бомжах повадился натаскивать. Долго я его вычислял…

— И что? — заинтересовался Морзик, предвкушая красочное повествование о торжестве справедливости.

— Да ничего… Пристрелил трех его псов, да пообещал, что всех буду отстреливать. Он и успокоился, на кошек перешел.

— Бездомные идут на контакт? Вам доверяют?

— Никому они не доверяют. Диоген прав, это им нафиг не нужно. Им на все плевать. Этот мудак, — участковый, не стесняясь, кивнул в спину их проводнику, — спалился на скачке по мелочи, утащил ящик печенья из продуктовой палатки — вот теперь и шестерит.

— Настоящий политик! — гоготнул Морзик. — Идейный вождь!

— Как вам не стыдно, молодой человек! — укоризненно оглянулся бомж.

Черемисов и впрямь ощутил неловкость, но участковый прикрикнул:

— Но-но! Брось эти песни! Нет обязанностей — нет и прав! Пошел!

В темном подвале пахло сыростью и поташом. Разведчики зажгли маленькие, но мощные фонари. Их проводник прекрасно ориентировался в сумерках. Пробравшись по вонючему, загаженному песку меж железобетонными сваями в угол подвала, он присел над чем-то, запрятанным под ворох ржавой жести.

— Вот она! Отметьте, гражданин участковый, это я ее нашел! Я публично принесу ее в дар Санкт-Петербургу в честь его трехсотлетия! От всех свободных людей нашего замечательного города… которых в нем не так много, к сожалению.

— Ну, ты нашел, о чем жалеть! — хохотнул участковый. — А что это?

— Это первая мемориальная доска, установленная в нашем городе в честь Александра Сергеевича Пушкина! Тысяча восемьсот пятидесятый год! Один кандидат исторических наук за полбанки установил[8]!

Разведчики молча освещали фонариками темную позеленевшую доску со старинными надписями через «ять».

—Чего же ты ее здесь прячешь? — поинтересовался Тыбинь.

— Так ведь чистая медь! В скупке три тысячи отстегнут не глядя! В ней весу двадцать кило!

— Ты лучше к нам ее сдай, что ли, — посоветовал участковый. — Пропьешь ведь!

Голос милиционера заставлял подумать, что слово «участковый» происходит от слова «участие».

— Я — ни за что! — гордо ответил бомж.

—А остальные где? — спросил нетерпеливо Морзик, зажимая широкий нос, весьма чувствительный к запахам. — Где вещички того, пропащего?

Толстый «Диоген» замялся. Круглая грязная рожа его выражала нерешительность.

— Эй! — прикрикнул на него Тыбинь. — Ты что — боишься, что мы на них позаримся?!

— За литруху скажу, — ответил бомж и, увидав за спиной разведчиков растопыренные рожками пальцы участкового, поспешил поправиться. — За две!

— Ты спутал, дружок, — угрожающе двинулся на него Старый. — Я хлебовом не торгую. Я тебя запру в инфекционный бокс на веки вечные! Как особо опасную заразу! А тебя — Тыбинь неожиданно обернулся к безвинно посвистывающему на сторону участковому, — через не делю переведут в село Краснопупкино! Будешь там под гаишника шарить, лосей правилам дорожного движения учить! Быстро говори, где «нычка»!

Бомж вопросительно поглядел на участкового. Тот кивнул — и «Диоген» направился в угол подвала, к куче битого кирпича, выволок из ниши в стене грязный тюк с вещами пропавшего жителя подвала.

— Развязывай!

Бегло просмотрев содержимое, Тыбинь кивнул Мор-зику. Вовка достал из кармана объемистый черный мешок для мусора.

— Клади сюда термос, чайник… что там еще? Кастрюлю не надо!

— Ну вы и крохоборы! — возмутился участковый. — Тоже мне — санэпидемстанция! Гестаповцы настоящие!

— Почирикай у меня! — равнодушно ответил Старый, прицениваясь. Опыт работы в уголовке позволял ему безошибочно отбирать нужное. — Вот еще ложки давай… да одну можно. Лишь бы опознали. Это все? — обернулся он к бомжу, ставшему поодаль с видом гордого презрения. — Ты мне тут Дездемону не корчи! Говори — все вещи тут? Если что утаил — может начаться эпидемия!

— Как же, эпидемия… — криво усмехнулся «Диоген». — Все самое хорошее отнимаете…

Бездомный сложил толстые грязные руки на груди и презрительно отвернулся.

Тыбинь прошелся подвалом, пригляделся к верхам — и вытащил из дыры в вентиляционном коробе большую германскую дрель, замотанную в промасленную тряпицу, и ящик с инструментами.

— А это что, голубчик? Это ты где спер, а?!

— Это не я! Я не знаю, чье это!

— А пальчики на нем чьи будут?! Говори, что было еще у пропавшего урода?!

— Еще примус был… — сдался Диоген. — Но я его от дал добрым людям… Задаром отдал, клянусь! Они на Светлановском в сгоревшей парикмахерской живут…

— Сведешь нас туда, — приказал Старый. — Отнесешь барахло в нашу машину — и сведешь.

— Ты что, Миша! — зашептал Морзик. — Отсюда полчаса топать! А этого я в салон не пущу! Три дня мыть тачку придется!

— Юный друг Вова, — негромко ответил ему Старый, которого вдруг одолела назидательная струя, — разведка есть искусство извлекать значительные знания из незначительных обстоятельств. Машину поведу я, а ты проводишь этих орлов. И смотри, чтоб не сбежали! Ступайте напрямик, дворами, а я подъеду вкруговую. Это возле музея ГАИ, я знаю.

• Предыдущая
• 29/59
• Следующая