Infernaliana или Анекдоты, маленькие повести, рассказы и сказки о блуждающих мертвецах, призраках, д - Нодье Шарль - Страница 7

Раб остался в одиночестве, стал произносить заклинания и наконец демон отверз скалу и достал сундук. Раб потянулся было к сокровищу, но сундук тут же исчез в скале. Так повторялось снова и снова; и раб, устав от тщетных стараний, пошел и рассказал рыцарям о том, что с ним случилось; он так утомился, что попросил вина, дабы подкрепить свои силы, а затем возвратился к месту, где хранилось сокровище.

Спустя некоторое время послышался шум; рыцари спустились в подземелье и нашли раба мертвым. Все его тело было изодрано, словно его изгрызли собаки, и со сложенными ногами и раскинутыми руками являло собой крест. Он был так изранен, что к телу невозможно было прикоснуться, не задев рану. Рыцари отнесли мертвого раба на берег моря и сбросили его в воду с большим камнем на шее, чтобы никто не узнал об их злосчастном приключении.

Господин Види, сборщик налогов в Дурдене[18], изложил в письме к одному из друзей историю доспримечательного призрака, который появился у него в доме в 1700 году. Господин Барре, аудитор, сохранил письмо, а Ленгле-Дюфреснуа опубликовал его в своем Собрании известий о призраках.

Письмо гласит:

«Дух начал издавать шум в комнате неподалеку от той, где лежала больная служанка. Порой она слышала рядом как бы страдальческие вздохи, однако ничего не видела и не чувствовала.

К несчастью, как сказано, она была больна. В таком состоянии она пролежала шесть месяцев, а когда оправилась, мы отослали ее к отцу, чтобы она подышала воздухом родных мест; она оставалась там около месяца и в течение этого времени не испытывала и не слышала ничего необычного. Возвратилась она в добром здравии и спала в комнате рядом с нашей спальней. Она стала жаловаться, что слышит некий шум, а два дня спустя, когда она спустилась за дровами, кто-то потянул ее за юбку. В тот же день, после обеда, жена велела ей исповедаться; выходя из церкви, служанка почувствовала, что не может сдвинуться с места — так сильно тянул ее призрак. Час спустя она вернулась домой и, когда входила к нам, что-то толкнуло ее; жена услышала шум, а когда служанка вошла, мы заметили, что крючки на ее юбке оборваны. Жена моя задрожала от страха при виде этого чуда.

На следующее воскресенье служанка легла спать и сейчас же услыхала в комнате шаги; через некоторое время дух лег рядом с ней и провел ледяной рукой по ее лицу, будто лаская. Девушка достала из кармана четки и положила их на горло. За несколько дней до того мы сказали ей, что если она вновь услышит шум, ей следует заклясть призрак именем Бога и потребовать объяснений его присутствия. Она сделала мысленно, так как страх лишил ее речи; в ответ раздалось нечленораздельное бормотание. В три или четыре часа утра дух поднял такой шум, что могло показаться, будто рушится весь дом. Мы также проснулись от этого шума. Я позвал служанку, думая, что это она мечется от страха. Она была вся в поту. Она хотела одеться, но не могла найти свои чулки; в таком виде она вбежала в нашу спальню. За нею следовало нечто, подобное густому облаку дыма и исчезнувшее мгновение спустя. Мы посоветовали служанке умыться и одеться и, как только пробьют к утренней молитве, пойти в церковь, исповедаться и причаститься. Она принялась вновь искать свои чулки и наконец нашла один между кроватью и стеной; второй же зацепился за верхний край висевшего на стене ковра, и служанке пришлось доставать его с помощью длинной палки. Дух также выбросил из окна ее обувь.

Придя немного в себя, она отправилась в церковь, где исповедалась и причастилась. По ее возвращении я спросил, что она видела. Она сказала, что стоило ей подойти к святому алтарю, как она увидала рядом с собой свою мать, умершую одиннадцать лет назад. После причастия служанка удалилась в часовню, но не успела войти, как перед нею появилась мать, опустилась на колени, взяла ее за руки и промолвила:

— Дочь моя, не бойся; я твоя мать. Брат твой случайно погиб от огня, когда я возилась у печи; было это в Уазонвилле, близ Эстампа. Я бросилась искать кюре, господина де Гарансье, человека святой жизни, и просила наложить на меня епитимью, так как считала себя виновной в несчастье. Кюре ответил, что я не виновата, и послал меня в Шартр к исповеднику. Я нашла его и продолжала требовать наказания, и он повелел мне два года носить пояс из конского волоса, что я исполнить не могла, часто будучи в положении и страдая другими недугами; и поскольку я умерла, не исполнив наказ, не согласишься ли ты, дочь моя, понести за меня епитимью?

Девушка пообещала ей это. Тогда мать велела ей поститься на хлебе и воде четыре пятницы и субботы, заказать мессу в Оммервилле и выплатить торговцу Ланье двадцать шесть су, которые она задолжала ему за нитки. Также она велела дочери спуститься в подвал дома, где умерла.

— Ты найдешь там, — добавила она, — семь ливров, что я спрятала под третьей ступенькой. Поезжай в Шартр, в добрый собор Нотр-Дам, и помолись там за меня. Я еще вернусь к тебе.

Она дала дочери еще много наказов и особенно велела молиться Пресвятой Богородице, ибо Господь ни в чем той не откажет; и еще она сказала, что епитимьи нашего мира снести легко, но кары мира иного тяжки.

На следующий день служанка заказала мессу, во время которой дух теребил ее четки. Весь день призрак матери держал ее за руку, как бы утешая ее, и еще два дня оставался рядом с нею.

Я счел, что служанке необходимо исполнить наказ матери, и при первой возможности отпустил ее в Оммервилль; там она позаботилась о мессе, выплатила долг в двадцать шесть су, каковые мать и впрямь задолжала, и нашла в подвале под третьей ступенькой указанные духом семь ливров. Затем она отправилась в Шартр, заказала три службы, исповедалась и причастилась в нижней капелле.

Когда она вышла, мать показалась ей в последний раз и сказала:

— Дочь моя, поскольку ты исполнила все, о чем я тебя просила, я ухожу и буду молиться о тебе в небесах. Прощай! Меня ждет вечное блаженство.

С тех пор девушка больше не видела и не слышала духа. Сейчас она днем и ночью носит власяницу в виде пояса из конского волоса, что продлится два года, как и просила ее мать».

Богатый купец из Лиона, Жак де ла Жакьер, славился честностью и сумел озолотиться, не замарав свое имя; назначенный прево своего города, он щедро жертвовал на бедных и оказывал благодеяния всем.

Его сын, Тибо де ла Жакьер, был испечен из другого теста. Это был привлекательный юноша с дурным характером; он служил знаменосцем в королевской гвардии и рано научился буянить и бить стекла, соблазнять девиц и ругаться, как сам дьявол. В Париже, в Фонтенбло и в других королевских резиденциях только и разговоров было, что о беспутствах Тибо. Наконец король, а был это Франциск I, возмущенный неприглядным поведением молодого Тибо, отослал его обратно в Лион, дабы он исправился, поживя в отцовском доме. Добрый прево жил тогда на углу площади Белькур. Тибо встретили в родном доме с превеликой радостью и по случаю его прибытия устроили пир, на который позвали всех родственников и друзей. Все пили за здоровье Тибо и желали ему стать благочестивым и рассудительным христианином. Но эти сердечные пожелания рассердили Тибо; он наполнил вином золотой кубок и воскликнул:

— Дьявол меня забери! Осушая этот кубок, клянусь отдать ему свою кровь и душу, если когда-нибудь изменюсь!

При этих ужасных словах волосы у гостей встали дыбом. Одни сотворили крестное знамение, другие вскочили из-за стола. Тибо также поднялся и вышел проветриться на площадь Белькур, где нашел двух старых приятелей, таких же порочных, как и он сам. Он обнял и расцеловал их, повел в дом отца и начал пить с ними.

Тибо продолжал вести прежнюю беспутную жизнь, разбивая отцовское сердце. Добрый прево воззвал к святому Иакову, своему патрону, и решил поставить у его алтаря свечу стоимостью в десять ливров, украшенную двумя золотыми кольцами весом в пять марок каждое; но, приблизившись к алтарю, прево уронил свечу и опрокинул горевшую перед образом серебряную лампу. Он усмотрел в этих событиях дурное предзнаменование и в печали возвратился домой.