Записки об осаде Севастополя - Берг Николай - Страница 12

– Вот, ваше благородие, и Чатыртау! – сказал он местным произношением и опять перевел мне его по-русски.

– А что, сколько отсюда будет до Чатыртау? – спросил я.

– Верст пятьдесят; а то и все шестьдесят будет.

– А можно дойти до него так, прямо?

– Как можно! – отвечал он, – дичина, и та не может! Тут такие яры, что сохрани бог!

Я опять вспомнил поэта:

Но хмуры хотели мне, как нарочно, доказать, что поэзия не права и что тут вовсе не кончается их езда: живая картина стала ими задвигаться, и скоро остались одни рамы и еще занавесь, которая больше не поднималась.

В Бахчисарае мы имели бумаги к коменданту, и это заставило нас заехать в город. Бахчисарай лежит между горами. Когда едешь по левому скату, длинной и предлинной улицей, самой главной и лучшей, – направо, внизу, виден весь город, какая-то каша строений, мелких беленьких домиков с черепичными нависшими крышами: улиц, площадей, и заборов, почти незаметно. Местами возвышается два-три минарета – белые тонкие башни с остроконечной крышей, похожие на бунчуки. Местами возносятся тополи… И вот Бахчисарай! Главная улица, по которой обыкновенно въезжают в город, очень узка, так что с большим трудом можно разъехаться двум экипажам. Это какой-то (на ту пору грязный) коридор между татарскими лавками и кофейнями. Почти вся улица состоит из лавок. Под навесами, утвержденными на деревянных столбиках, сидят торговцы-татары в халатах, куртках, в широких шароварах, в черных овчинных шапках или в рыжих верблюжьих и в туфлях, иногда на прилавках, иногда просто на полу, между выставленным товаром. Тут висят на нитках кожаные мешки для табаку; кошельки, ремешки, сапоги; стоит треугольником бурка; там краснеются яблоки вместе с пряниками; белеет брынза – особенный сыр из творога в виде приплюснутых хлебов; а вот табак и трубки. Хозяева сидят и курят, и к ним зашел гость в двойных желтых туфлях по случаю грязи, которые неизвестно как держатся у него на ногах. Он свесил ноги с помоста на улицу, избоченился и тоже курит; а вон мелькнуло что-то белое: это прошла через улицу татарка, покрытая чадрой; блеснули в отверстие покрывала одни черные глаза и больше ничего… Мы едем дальше, и все мимо таких же лавок. Вот лавка-кузница в вечном движении. Два татарина гремят молотками по раскаленному железу. Рядом лавка сапожника: он сидит и тачает сапоги. За ней лавка-трактир: кипит и бурчит масло на сковородах; татарин в белой рубашке с засученными рукавами вытаскивает из котла говяжьи катышки и кидает на сковороду… Дальше татарин-шапочник, окруженный бесчисленными шапками, устраивает еще одну шапку. Посторонние, прохожие татары стоят у лавок, переходят со стороны на сторону, бормочут и перекликаются через улицу-коридор. Вот идет на верблюдах арба, навстречу четыре пары волов… Улица запружена совсем… Крик, бормотня еще больше… А тут еще рота солдат с барабаном: давай им дорогу!.. Но волы уперлись и не идут, грязь по колено… Солдатам не ждать: они проходят гуськом и по два в ряд под низкими навесами татарских лавок – и вверху, и внизу, и всюду солдаты… А тут опять бурки, башлыки, ремни, кошельки и брынза. А вот и русский чайный трактир. Где же дворец? Там, на конце. Проехали еще лавок пять с кошельками, яблоками и туфлями, как вдруг направо показалось довольно большое и длинное здание с высокими, красивыми трубами. Из-за него выглядывал белый минарет. Мы въехали в арку ворот, у которых стоял какой-то инвалид неизвестного племени, говоривший плохо по-русски.

– Что, можно взглянуть на дворец? – спросил я у него, покамест мой товарищ пошел отыскивать коменданта.

– Можно.

– А где фонтан Марии?

– А вот тут направо, где тополя.

Высокий и красивый тополь выступал из-за пестрых зданий, которые были связаны одно с другим, составляя как бы забор; в этом заборе была новая арка и ворота.

– А где гробница Потоцкой?

Неизвестное племя знало и гробницу Потоцкой.

– А вон!

Я взглянул: прямо на скате, под горой, тоже задвинутая строениями и арками, стояла низкая башня с круглым куполом.

Я хотел пойти и поклониться юной розе, кто бы она ни была; но меня остановила непроходимая грязь. На дворе появился какой-то унтер-офицер, брякавший ключами. Ясно было, что он намерен показать нам дворец. Мой товарищ воротился, и мы пошли за солдатом с ключами. Войдя в арку и пройдя несколько шагов, мы остановились в больших сенях, и проводник указал нам налево «Фонтан Марии Потоцкой». Он воображался мне иначе. Не имея понятия о восточных фонтанах, я все думал о фонтане, бьющем вверх. Фонтан Марии бьет из мраморной стены сверху вниз, из отверстия наподобие почки какого-то цветка. Он напоминает печь с украшениями. Вода падает на четыре карниза, помещенные один под другим, катится струйками по мрамору.

Сами собой повторяются стихи, как будто созданные под эти немолчные плески…

Весь мрамор исписан именами. Я искал следов двух поэтов… Многое стерлось временем, а многое и руками желавших непременно явиться на мраморе. Новые имена заступили место прежних. Более скромные писали в стороне, на сером плитняке и алебастре. Притом это вернее: кто хочет остаться дольше, пиши на алебастре; а на мраморе, может быть, смоют тебя завтра ж. Вверху фонтана над зубчатыми украшениями – луна и как бы крест. Татарская надпись в четыре строки означает следующее:

Ниже есть арабская надпись, которая значит следующее: в раю есть источник, коего имя Сельсебиль.

Вообще весь фонтан недурен, но он не лучший. Тут же, в сенях, есть другой фонтан, гораздо красивее. На нем такая надпись:

Ниже арабская надпись из Корана: «И напоил их Господь их напитками чистыми».

Рядом с этим фонтаном есть дверь в ханскую молельню, которую почему-то называют молельней Марии Потоцкой. Над дверями такая надпись:

Ключник отворил нам двери во дворец.

– Вот комнаты Марии Потоцкой, – сказал он.

Здесь опять странная луна с крестом… «А вот судейская!» Это была довольно большая комната со стенами под мрамор, с цветными фигурными стеклами, с узорным красивым потолком и хрустальной люстрой. Потолок лучше всего. Замечательна также мастика, употребленная на стены: она обманывает и зрение, и осязание. Только по звуку это не мрамор. Кто-то догадался и покрыл эти чудесные стены новой краской на мелу; но кто-то другой стер в одном месте новую краску. Чичероне об этом знает и показывает. В конце залы под самым потолком вы видите частую зеленую решетку. Там есть небольшая комната, в которую можно пройти из палат хана. Говорят, что хан за этой решеткой невидимо присутствовал при заседаниях судилища. Мы осмотрели и ханские комнаты. Везде узорные, красивые потолки. Под ногами особого рода мелкие рогожки, те самые, по которым двигались ханские туфли. Окна белого стекла с рябью, а местами и цветные. В одной комнате по краям под потолком – мелкая живопись, изображающая разные виды, деревья, домики. Все это сохранилось весьма хорошо. В двух комнатах бьют фонтаны вверх, в несколько отверстий; кругом диваны, обтянутые красной шерстяной материей; по углам низкие восточные столики черного дерева, выложенные перламутром. Мы были и в той комнате, откуда из-за решетки хан будто бы глядел на купающихся жен. Мы осмотрели потом и мраморную купальню: это бассейн, шириною сажени в две и глубиною в аршин. На небольшой луговине подле этой купальни растут две пышные мирты, а по каменному забору, идущему кругом садика, вьется виноград. Тут же стоит и тот чудесный тополь, который мне указал со двора привратник. В конце садика бьет еще два фонтана. Потом мы осмотрели ханскую спальню, столовую, приемную, посольскую и комнату для бритья. До сих пор цело парчовое покрывало, которым головобрей занавешивал последнего Гирея. Оттуда вожатый привел нас в покои ханских жен, довольно большие комнаты, с зеркалом в каждой и с особенными шкапами для платья. Шкапы эти сделаны грубо и выкрашены одноцветной масляной краской. Под ногами везде рогожная подстилка. В одной комнате висят два опахала из страусовых перьев…