Белая ворона - Днепров Анатолий - Страница 2

"Мутационный урод, - сразу решил я. - Результат воздействия рентгеновских лучей".

Через два дня умер еще один птенец, а на следующий день еще. Ира плакала дни напролет, бабушка втихомолку молилась богу, а меня пожирало любопытство, что будет с четвертым, с белым вороненком.

Удивительно, что после того, как издох последний черный вороненок, обе взрослые птицы стали вести себя так, как будто бы у них никого больше не осталось. Они не обращали никакого внимания на выжившего птенца, не кормили его, не следили за ним. Более того, они переместились на задвижку печной трубы и стали стаскивать туда всякий хлам, чтобы сделать новое гнездо. Белого птенца с огромными глазами они полностью оставили на попечение моей дочки.

А он стал расти буквально на глазах. Особенно разрастались его голова и глаза, которые он всегда таращил то на Ирочку, то на меня, то на бабушку. Когда ему исполнилось двадцать дней, он уже ел в два раза больше, чем его взрослые родители. У этой птицы были совершенно недоразвитые крылья, лапки были широкими, на коротеньких ножках, туловище не продолговатым, а круглым.

- Папа, он так любит сахар и конфеты, - как-то объявила мне Ира. - Он даже говорит, когда ему хочется сахара.

- Говорит? Как же он может говорить?

- А так: "И-кррр, и-крр". Я его все учу, учу, а он еще не может сказать правильно "сахар".

Я рассмеялся.

Очередные дела в клинике захлестнули меня, и я долго не обращал внимания на уродливую ворону. Тем более что мне никто об этом не напоминал. Даже бабушка как-то свыклась с тем, что у нас поселились птицы - две взрослые, черные, и одна молодая уродливая, белая как снег. Я только замечал, что на черных ворон теперь ни Ира, ни бабушка не обращали никакого внимания. Зато они усердно ухаживали за белой птицей.

III

Белая ворона напомнила мне о своем существовании самым неожиданным образом.

Дело было вечером, когда вся наша семья собралась за столом пить чай. Я рассеянно крутил в стакане ложечку, вспоминая результаты сложного рентгеновского просвечивания одного больного.

Внезапно мой взгляд упал на пальцы Ирочки. Она бесцеремонно запускала их в банку с вареньем и затем отправляла прямо в рот.

- Перестань, что ты делаешь? - рассердился я.

- А я так хочу, - сказала она и снова полезла руками в банку.

Я взял ее маленькую ручонку и, хлопая по ней, стал приговаривать:

- Вот тебе, вот тебе за это.

Дочка захныкала, и в это самое время на мою руку вначале упал, а затем вцепился в нее острыми когтями огромный белый ком. От неожиданности я не мог даже пошевелиться.

- Не трронь! - услышал я хриплый, гортанный голос.- Не трронь ее! зловеще прокаркала ворона.

Я в ужасе уставился на птицу. Собственно, теперь это уже была не птица, а какой-то огромный пуховой шар, с большими, как у человека, глазами, и широким ртом, кончавшимся вместо губ разросшимися вправо и влево костяными пластинками. Чудовище таращило на меня глаза, из которых искрилась хищная злоба. По обе стороны глаз под зарослями мягкого пуха двигались какие-то желваки, как двигаются скулы у взволнованного человека.

- Не трронь, - повторило чудовище.

На мгновение мне показалось, что я сошел с ума. Затем, оправившись, я тронул птицу второй рукой, пытаясь ее согнать. При этом она так больно вцепилась в мою кисть, что я заныл.

- Будешь? - спросила она.

Я отрицательно покачал головой.

- Ага, ага, моя Светка за меня заступается! Светочка, пусти папу, он больше не будет, - радостно хлопая в ладоши, залепетала дочка.

Я почувствовал, как когти уродливой птицы разжались, и она, все еще не сводя с меня злых глаз, неуклюже прыгнула на стол и застыла перед моим лицом.

Заметив, что я не на шутку взволновался, Ира подошла ко мне.

- Папочка, не сердись, - заговорила она, гладя меня по голове, - она хорошая и умная-преумная.

- Это ты ее научила говорить? - спросил я, не сводя глаз с белой вороны.

- Это она научила меня говорить, - произнес урод, и его глаза изобразили что-то вроде человеческой улыбки.

Мне стало не по себе.

- Да, это я научила ее говорить все-все! - повторила Ира.

- А что она еще может делать? - спросил я механически.

- Она умеет читать книжки и декламировать стихи. Она только летать не умеет. Она прыгает. Правда, Светка?

- Правда, - ответила ворона.

- Умная птица, белая, - пропела бабушка. - Не то что те два идола.

Я рассеянно посмотрел на двух идолов, сидевших на печной задвижке. Нахохлившись, они с любопытством рассматривали все происходящее внизу. Затем я перевел взгляд на белую ворону. Она была круглой как шар. Туловище как-то слилось с головой, из-под него торчали толстые желтоватые лапы.

Разглядывая диковинную птицу, я медленно растирал расцарапанную до крови руку. Ворона вдруг раскрыла рот и спросила:

- Больно?

- Да, больно, а что?

- Нужно помазать йодом. Нужно позвать доктора.

- Видишь, какая она умная. Она все знает, - выкликнула Ира, с восхищением любуясь своей воспитанницей.

- Совсем как живой человек, - промурлыкала бабушка.

- Черт возьми, она у меня умнее, чем попугай! - воскликнул я.

- При чем тут попугай? - вдруг возразила ворона. - Попугай только повторяет, но ничего не соображает.

Как ошпаренный кипятком, я вскочил со стула. В этот момент моя последняя надежда рухнула.

- А ты разве соображаешь?

- Конечно, я все соображаю. Я даже знаю, как тебя звать.

- Вот видишь, какая она, моя Светка. Совсем как взрослая, закричала дочка.

- Как же меня звать? - нерешительно спросил я.

- Папа, - ответила ворона очень отчетливо.

Я остолбенел. Не потому, что она произнесла это слово, а потому, что в нем я усмотрел тревожный и роковой смысл. Ведь это я и никто иной виноват в том, что на свет появилось это уродливое существо.

Пока я молча смотрел на уродливую птицу, Ирочка достала из своего шкафчика большую книжку с картинками и стала спрашивать:

- Светка, кто это?

- Корова.

- А это?

- Лошадь.

- А это?

- Курица.

Ворона назвала все, что было изображено на картинках, без ошибки.

Во второй книжке она прочитала какие-то стихи. Да, именно прочитала по слогам, как читает их моя Ира. К концу вечера между ней и Иркой завязалась оживленная беседа, а я смотрел на них и думал, думал до боли в голове, стараясь себя убедить, что эта белая ворона - не мыслящее существо, а что-нибудь вроде талантливого, пусть даже феноменального, но все же попугая.