Чужой для всех 3 (СИ) - Oberst Rein - Страница 13

В это время за ужином в просторном номере гостиницы «Фишер» майор Шлинке, он же майор Смерш Киселев или товарищ Константин проводил совещание. После нескольких стопок за встречу, он иронично обратился к Михаилу:

— Рассказывай, Медведь, не стесняйся. Дополни свою информацию. Ты у нас на особом учете. Может с Гитлером за руку здоровался?

Миша чуть не поперхнулся картошкой. Глаза выпучились. Лицо красное. Мысль как выстрел: — Что это? Недоверие, проверка? Ерунда! Он не давал ни малейшего повода усомниться органам в его преданности Родине. Тогда почему ухмылка на лице майора госбезопасности? — Откашлявшись, сдерживая волнение, ответил: — Пока не довелось, Константин. Подполковник Ольбрихт не допустил меня на совещание, которое проводил Гитлер. Свой поступок мотивировал излишней строгостью проверки всех приглашенных офицеров.

— Вот как! Он что оберегает тебя? Может, не доверяет? — В глазах майора светилось любопытство.

Пока Миша обдумывал ответ, Киселев бесцеремонно взял с селедочницы отборный кусок разделанной норвежской селедки. Вожделенно грызнул перламутровую спинку. Несколько мизерных косточек, удерживаемых кончиками пальцев, мазанул по тарелке. Превосходное мясо таяло во рту. Голова чуть откинулась назад от получаемого наслаждения. Разделавшись с селедкой, рука офицера потянулась к фарфоровой кружке с холодным пивом. — Что ты молчишь, Медведь? Говори, здесь все свои.

Белорус медлил с ответом. В голове путались фразы на русском и немецком языках. Он взглянул на товарищей, сидящих напротив, как бы ища поддержки и участия в разговоре. Следопыт жадно заглатывал тушеную капусту с обжаренными свиными колбасками, запивая пивом. Кроме тарелки с солидной горкой еды, он никого не видел и не хотел слышать. Гигантский организм требовал основательной белково-углеводистой подпитки. Инга, почувствовав взгляд Михаила, оторвалась от овощного салата. Влажные губы раскрылись в улыбке. Ясные фиалковые глаза излучали тепло, подбадривали разведчика.

— Немец оберегает меня, — обдуманно произнес Михаил. — Боится, что могу вызвать подозрение во время проверки. Следовательно, тень падет и на него. Я считаюсь адъютантом подполковника Ольбрихта.

— Значит, оберегает…. Осторожный фриц. Профессионал, — согласился разведчик. — Лишний раз подставляться не хочет. И он прав. Во время серьезной проверки гестапо расколет тебя в два счета. Ведь это так? — Глаза Киселева буравили Михаила.

— Зачем вы так со мной? — вспылил Михаил, дернулся с места. — У вас нет оснований мне не доверять.

— Тише, тише, не кипятись, — осадил Михаила Киселев. — Какой горячий! Садись. Даже подтрунить нельзя. Не обижайся на мою иронию, колкие слова. Так положено. Ты же не девица. Конечно, мы тебе доверяем. Центр не видит твоей вины, что ты не попал на совещание к Гитлеру. Центр понимает насколько это сложная задача. Ты нам нужен живой для дальнейших операций. Гитлера рано или поздно мы и так достанем. — Майор сжал кулаки. Лицо ожесточилось. В памяти всплыли «похоронки» на отца и брата. — Этот упырь от нас никуда не уйдет — процедил офицер. С неприязнью расстегнул серебристые пуговицы немецкого кителя. Вздохнул полной грудью. Устало отвалился на спинку венского стула. Заскрипело высохшее дерево. — Хорошо. Продолжим разговор. Доложи, как чувствуют себя русские военнопленные. Будет от них толк? Уж очень они были заморены голодом и непосильным трудом. Я видел их в Бухенвальде — кости да кожа.

— Неплохо себя чувствуют, — сбивчиво стал докладывать Михаил. Обида медленно отступала. — По сравнению с лагерем смерти — это курорт. Заживили раны, нарастили мясо. Правда, часть офицеров умерло по дороге от дистрофии. Двадцать три человека вновь отправили в лагеря из-за непригодности к боевым действиям. Но убыль восполнилась сразу. Отмечаю высокую организацию и порядок в школе. Учеба и тренировки каждый день. Специальную подготовку прерывают только на время проведения геббельсовской пропаганды.

— Так они что, все переметнулись к врагу, стали власовцами?

— Это не так, Константин. Есть открытые сторонники, есть сомневающиеся. Есть те, кто просто отсиживается, трусливо ждет окончания войны. Но большинство — это настоящие патриоты. Они готовы, хоть сейчас по приказу, бросится на врага.

— Военнопленные знают, куда их направят фрицы?

— Приказ не доводили. Однако все понимают, что отсидеться не удастся, что их готовят к боевым действиям. Но куда пошлют — не знают. Полагают, что не против русских. Это обнадеживает. В целом, весь штрафбат — нормальные советские люди.

— Да нет, не советские, раз попали в плен.

— Константин, не надо всех стричь под одну гребенку, — раздался тягучий бас Следопыта. Богатырь, закончив с первой тарелкой еды, — приподнял голову. — У каждого своя судьба. Вот я знаю случай…

— Подожди, Следопыт, не трезвонь в колокола. Тебе слово не давали. Выйди и проверь, раз поел, все ли тихо в коридоре. Немец наш спит?

— Есть проверить, — недовольно выдохнул сибиряк, тяжело поднялся. Трещат швы коротковатого фельдфебельского френча. Словно игрушка, заброшен автомат на плечо. Жалобно скрипят половицы под метровыми шагами. Где-то глубоко в подполье шарахнулись в испуге мыши. Огромная, угрожающая тень накрыла группу разведчиков, когда старшина остановился у выхода, напротив дежурного освещения. Инга на секунду сжалась, закрыла глаза.

— Надо разбираться с каждым в отдельности, — рубанул, не поворачиваясь Следопыт. Нагнул голову, скрылся за дверью.

— Ладно, разберемся с каждым, — согласился Киселев. Восхищенно — тревожный взгляд разведчика уперся в необъятную спину уходящего богатыря.

— Разбирайся, не разбирайся, а все полягут, товарищ Константин. У штрафбата одна дорога. Как говорили раньше: — Либо грудь в крестах, либо голова в кустах.

— Твоя, правда, Медведь. Смотрю, повеселел. А что, ты скажешь о подполковнике Ольбрихте? — Киселев поменял тему разговора. — Ты его больше знаешь. Он пляшет под нашу дудку или ведет двойную игру, спевшись с бесноватым фюрером.

— Да, я знаю Франца Ольбрихта очень хорошо. Так хорошо, что был бы ловчее в 41 — ом году, задушил бы гада. Но момент упущен, а сейчас время другое.

— Да и ты другой, Михаил. Офицер Красной Армии, дважды орденоносец, разведчик — любо дорого посмотреть. Ты один дивизии стоишь. Сведения, полученные от Ольбрихта, бесценны. Главное, они подтверждаются другими источниками. Я хотел просто узнать твою точку зрения о нем.

— Думаю, он нам доверяет, товарищ Константин. И мы должны ему доверять. У меня нет опасений, что Ольбрихт ведет двойную игру со Смерш. Но полностью откровенным с нами он не был.

— Ты имеешь в виду нацистские разборки?

— Не только это. Мюллер и Шелленберг спят и видят Ольбрихта в своих подвалах. Мы это знаем. Пока Франц помощник Гитлера, у них руки коротки, достать его.

— Тогда что тебя беспокоит? — захрипел пересохшим горлом Киселев. Рука вновь потянулась к фарфоровой кружке, к остаткам баварского пива.

Скрипнула дверь.

— Ладно, договорим позже.

Через дверной проем втиснулся Следопыт. Улыбка на все лицо.

— Спит наш, малахольный.

— Почему малахольный, Следопыт? — Киселев развязно поднялся из-за стола. Перехватив большими пальцами резинки подтяжек, прошелся навстречу.

— Не знаю. Слово красивое. Дверь не заперта. Как ребенок улыбается во сне.

— Да ну тебя, — махнул Шлинке. — Садись, не стой, Гулливер, ты наш, Российский. Давай по стопке и пойдем спать. Завтра будет не до шуток. Дело есть серьезное.

— Что за дело, Константин? — Три пары глаз уставились в небритое скуластое лицо командира.

— Доведу только основную боевую задачу. Остальное потом. Вот смотрите…, — майор быстро достал из портфеля карту районного масштаба городка Ставло, провинции Люттих, в Бельгии. — Здесь, на севере пригорода, расположены огромные запасы нефтепродуктов. Наша задача предотвратить их уничтожение до прибытия немецких штурмовых сил.

— Разве мы в состоянии выполнить эту задачу вчетвером? — мгновенно сообразив опасность операции, удивленно воскликнула Инга.