Повесть о таежном следопыте - Малышев Алексей Александрович - Страница 31

— Геонка! Глянь, гости у меня. Уважь — дай зюбриного мяса. Выйду на охоту — отдам, — сказал Никита.

— Моя против нет, — закуривая длинную трубку, спокойно отозвался удэгеец, — бери сколько надо.

— Ну, спасибо, Геонка, садись с нами, — пригласил хозяин, — мясо будем кушать и суля[13] достанем.

— Геонке суля мало, — засмеялся Зуйков, — ему бы чудояна[14] дать.

— Суля — хорошо, чудоян — тоже шибко хорошо, — заметил, усаживаясь за стол, Геонка, — только чудоян теперь мало-мало трудно доставай.

Он внимательно оглядел Капланова.

— Люди говори, — сказал удэгеец, — твоя много тайга ходи. А след тигры зачем ходи? Тигра сердись, когда охотник сзади иди. Его тогда злой.

— Я, Геонка, не охотник, — попытался объяснить Капланов, — я хочу изучить жизнь тигра. Это редкий зверь, его теперь беречь надо. Заповедник охраняет тигров, и вы, охотники, должны нам помочь в этом.

— Какой же охотник откажется от добычи, если ему тигра попадется! — удивленно воскликнул Зуйков. — Чего ту тигру жалеть. Она самый что ни на есть враг таежный!

— Тигра оставайся нет, — глубокомысленно произнес Геонка, затягиваясь дымом трубки, — тогда кабан тоже нет — мало-мало больной. Совсем тигру убивай — хорошо нет.

— Пятнай тебя! — возмутился Зуйков. — И чего ты так муторно говоришь? Понять нельзя. Получается вроде — тигры нет и кабанов нет. Так, что ли?

— Моя верно говори, — невозмутимо заметил удэгеец, — тигры нет — кабан больной, мало-мало лопоухий, потом кабан издох.

Капланов удивился наблюдательности Геонки. Он слышал и раньше: не стало тигров, сильно размножились кабаны, потом на них напал мор, были годы, когда кабан очень сильно вымирал. Зависимость численности кабанов от наличия тигров, очевидно, заключалась в том, что более слабые животные легче вылавливались и уничтожались хищником. Тигр был своего рода санитаром, благодаря ему среди кабанов отсутствовали эпизоотии.

Капланов знал из литературы немало фактов о роли хищников как санитаров; к примеру, в Норвегии после истребления хищных птиц стали вымирать белые куропатки, потому что некому стало уничтожать больных птиц, распространявших эпизоотию.

— Тигры нужны для того, чтобы среди зверей не возникало заболеваний, — поддержал удэгейца Капланов, — но тигр — вообще ценный вид. Природу надо беречь.

— По вашему получается, — с досадой возразил Зуйков, — что даже тигру нельзя бить. Дожили, нечего сказать! Да раньше наши отцы, знаешь, как вольготно охотились! Нужно было пчелу разводить или изюбров приманить — тайгу жгли. На гарях дюже пользительная для пчелы и зверя травка вырастала. Всем хватало жизни в тайге. А теперь даже на сохатого, говорят, и то лицензию заведут, да еще за деньги. Им, националам, — кивнул он на удэгейца, — конечно, хорошо, лицензию бесплатно дадут. А русскому человеку в тайге теперь хана.

— Наша — сохатый бей, зюбра бей — потом мясо кушай, — угрюмо проговорил удэгеец, — ваша — мясо кадку соли, туда-сюда продавай. Наша — одежа из шкуры делай, ваша — опять продавай. Без мяса наша совсем пропади. Только лишний зверь — моя никогда не убивай.

Капланов с сочувствием прислушивался к словам удэгейца. Он знал, что пришлое кержацкое население не было заинтересовано в сохранении промысловых богатств тайги — взял, что нужно, а потом — иди на новое место, тайга велика. Для удэгейцев, нанайцев и других народностей, искони проживавших в этом крае, охота и рыболовство были средством существования, а не способом обогащения, и они умели по-своему ценить тайгу с ее богатствами. Сейчас в этом разговоре, собственно, и было видно отношение к природе бережное — и потребительское.

— Геонка — шибко хитрый человек, — весело хлопнул его по плечу Никита. — Ты знаешь, — обратился он к Зуйкову, — чего он со мной ланысь сотворил? Пошла осенью кета вверх — я ключ перекрыл, чтоб легче рыбу было взять. Приду утром, а запруды моей нет, кета ночью в ключ прорывается. Вот, язви тебя! И так несколько раз. Хотел я последить, кто мне такую пакость делает. А он, Геонка-то, пришел ко мне и сам признался. «Я, — говорит, — рыбу жалею, схоронить ее хочу, хочешь — ругай меня, а ночью я твою запруду убираю». Ну что ты с ним тут сделаешь, — Никита со смехом развел руками, — он как дитя неразумное, — рыбу пожалел! Думал я с ним расправиться, а потом рукой махнул. Как ни говори, соседи мы с ним, он человек вообще уважительный, в другой раз сам то ленчишку, то таймешонка принесет в угощение. А зюбра убьет — со всего села приглашает к себе обедать. Если даже ночью зверя убьет, тут же разом разделает и на костре сварит. А посмотрели бы вы, — обернулся хозяин к Капланову, — как они, удэгейцы, за зверем бегут. Без остановки на лыжах шпарят день и ночь. Ей-богу! А иногда с одним копьем охотятся. Да еще лопатину[15] свою расписную наденут, а на голове вроде платка с узорами. Ну, голимая старина! Чего, Геонка, молчишь? Али неправда?

— Почему неправда? — спокойно заметил удэгеец, — твоя правда сейчас говори. Наша люди охота шибко люби. Самый хороший охота — соболь поймай. Только мало теперь соболь. Его мужик там ходи, его баба — здесь, — он показал рукой в разные углы избы, — мужик найти бабу никак не могу.

— Вот японский бог! — расхохотался Зуйков. — Смотри как ловко объясняет.

Капланов понял удэгейца. Тот хотел сказать: соболя стало в тайге так мало, что самец не в состоянии отыскать самку. Из-за того размножение соболя прекращается.

— Мингуза[16] много тайга ходи, — продолжал Геонка, — его плохой зверь. А зачем он живи? Моя не знай.

— Мингуза — враг звериный, — пробормотал Никита, — никому она не нужна. А вот колонка, и того мало стало.

— Колонок мало, — согласился удэгеец, — пятнистый олень совсем нет. Моя батька говори: раньше Кема — пятнистый олень живи, соболь живи, глухарь живи. Последний копалуха[17] двадцать пять лет раньше мой батька смотри, а теперь тут находи — ничего нет. Тайга мало-мало бедный стал. Фарцуй[18] совсем нет.

— На наш век хватит, — махнув рукой, перебил его Зуйков, — главное, чтобы шишка на кедре была рясной, тогда и зверь придет. Сейчас снега много — кабанов и зюбрей легче по большому снегу взять. Они все теперь к поселкам жмутся. Ты, Никита, не зевай.

— Моя думай, — сказал Геонка, — разный зверь близко село ходи, тигр тоже скоро сюда приди.

— Самосуды ставьте, — посоветовал Зуйков, — шкура тигра нынче в большой цене. Уж не обессудьте, — насмешливо обернулся он к Капланову, — народу жить надо, Лопатину, обутки себе справить. Не так ли, Никита? — посмотрел он на хозяина. — А оберегать нам эту тигру незачем. Это уж ваше, заповедное, дело. Ну-ка, Никита, давай еще туесок с медовухой. Да, пожалуй, и ужинать пора, а? Где там твоя суля?

Но хозяйка уже накрывала стол. Из русской печи вкусно тянуло мясным варевом. Никита, довольно кряхтя, вытащил из-под кровати две бутылки водки.

Капланов вышел на крыльцо. Ночное небо было полно крупных звезд. Прямо над головой сверкал пояс Ориона. В тайге от мороза потрескивали деревья. Казалось, что это стужа идет сверху от звезд. Звезды, озаряя своим светом небо и снег, словно переговаривались между собой, и только тайга лежала кругом в загадочном напряженном молчании.

«Не простое это дело, — с огорчением подумал он, — договориться с охотниками, чтобы не трогали тигра. Здесь нужен закон. Вот когда будет запрещен отлов, тогда легче станет и разъяснять, почему нельзя убивать тигра. Надо начинать не отсюда, а с центра, где принимаются такие решения».

Через день наблюдатель Спиридонов вез Капланова на санях по льду Кемы в Ясную Поляну, где тот должен был продолжать свои исследования.