The lust (СИ) - "StrangerThings7" - Страница 27

Мин, закусив нижнюю губу, смотрит на люстру на потолке, облизывает проколотым языком сухие губы и пытается. Честно пытается расслабиться, но выходит с трудом, боль режет его на двое, Мин чувствует себя нанизанным на вертел, и кажется, его сейчас проткнет насквозь. Лучше послушать Чонгука. Он начинает ровно дышать, расслабляет конечности и коротко кивает, разрешая Чонгуку двигаться.

Чонгука два раза просить не надо. Сперва он двигается медленно, выходит почти до конца и снова повторяет. В какой-то момент Чон толкается под другим углом, и Юнги стонет по-другому, не от боли. Старший продолжает долбиться так же, и уже Мин сам обхватывает его ногами, соединяет сзади пятки и сильнее прижимает, заставляя входить до конца. Юнги выгибается до хруста в позвонках, чуть ли не рвет скомканную в руках простынь на части и стонет уже громко и так пошло, что Чонгук думает записать бы его стоны на телефон и кончать только от этого. Так лучшие порно актрисы не стонут. Юнги вгрызается в подушку, сам насаживается, до кровавых полумесяцев впивается ногтями в плечи брата и смотрит так блядски, что Чонгук звереет. Вбивается, рычит, сжимая в руках тонкую талию, оставляет следы своих пальцев на молочных бедрах и кусает, везде, где может. Юнги в долгу не остаётся: он хрипит, закатывает глаза, скулит, стоит Чонгуку хоть на секунду снять его со своего члена.

Чонгук слизывает слезы, скатывающиеся по вискам Мина, продолжает двигаться размашисто и глубоко и наслаждается стонами и хрипами мечущегося в его руках мальчишки.

Чонгук не дает Юнги прикоснуться к себе, убирает его руки за голову. Мин чуть ли не плачет, прикрывает руками лицо и снова выгибается дугой от резкого толчка в руках брата. Тот вертит им, как хочет, будто Юнги — пластилин, и Чонгук лепит из него, что хочет.

— Ты кончишь от моего члена внутри, никак иначе, — хрипло шепчет он ему в ухо и, обхватив Мина за талию переворачивает лицом вниз.

Приподнимает бедра и, не дав парню опомниться, снова вгоняет в него свой член. Юнги зарывается лицом в подушку, скулит от желания прикоснуться к себе, но Чонгук все также держит его руки и методично натягивает на себя до упора.

— Пожалуйста, — просит Мин. — Чонгук, прошу.

Чонгук дуреет от этого голоса, свое имя, выстанываемое Мином, ложится музыкой на слух. Чонгук остервенело вбивается в парня под собой, с ума сходит от плотно сжимающих его член мышц и не насыщается этим телом. Еще пара толчков под правильным углом, и Юнги, сжав в зубах кончик подушки, а в себе Чонгука, натягивается струной и с протяжным стоном кончает. Чонгук от одного вида кончающего парня не сдерживается и изливается следом. До синяков на бедрах вжимает младшего в себя и, двинувшись еще несколько раз внутри уже по своему семени, выходит и ложится рядом.

Только сейчас до старшего доходит, что он даже не воспользовался презервативом. Как же ему крышу снесло, что он вообще ни о чем не думал, кроме того, как быстрее оказаться внутри и ощутить Юнги полностью и целиком. Юнги сворачивается калачиком, все еще подрагивает и Чонгук не знает — это от накрывшего его оргазма или осознания того, что произошло. Чон поворачивает парня на бок и прижимает к себе, и Юнги идет, сам идет в руки, кладет голову на грудь, обхватывает рукой поперёк и елозит, занимая удобную позу.

Чонгуку кажется, что только что его собственное сердце ухает куда-то вниз и разбивается на тысячу осколков. От такого Юнги хочется выть раненым зверем. Он такой маленький, и, главное, столько доверия в каждом его жесте, в каждой неумелой ласке и каждом взгляде, что Чонгуку хочется ослепнуть, лишь бы не видеть эту безграничную преданность в его глазах. Но будто этого мало, Юнги добивает:

— У меня никогда никого не было, и я рад, что ты у меня первый.

Чонгук умирает. Кажется, в сотый раз за эту ночь. Будто он не знал, будто не понял этого сразу же, стоило стащить с Мина футболку, но если до этого он мог себя убеждать, что ошибается, то теперь уже нет. Юнги не лжет, и Чон это знает. Это короткое признание ломает Чонгука напополам, превращает в бесхребетное нечто — иди и живи теперь с обрубком души.

Чонгук сильнее прижимает младшего к себе, зарывается носом в эти мятные волосы и продолжает умирать, мучительно, долго и медленно. Заслужил, Чонгук это заслужил. Заслужил выплевывать кусками свое собственное сердце, давиться ненавистью к себе, потому что только что совершил самую большую ошибку в своей жизни. Лучше бы выехать на встречку на скорости 260 км/час. Удар, скрежет и мясо. Зато все бы кончилось, а теперь живи с этой мясорубкой внутри, без шанса это прекратить.

Мин Юнги нельзя было трогать. Он как музейный экспонат: к нему прикасаться грех, пачкать его своими грязными руками и губами — грех. Юнги — восьмой смертный грех, и Чонгук начал свою дорогу в ад именно с него.

Мин затихает, и Чон понимает, что он уснул. Осторожно выбирается из цепко обхвативших его рук, натягивает на себя брюки и, достав из кармана сигареты, идет к окну. Впускает внутрь прохладный ночной воздух, позволяет ему обнять свой обнаженный торс, надеясь унять и успокоить то кровавое месиво внутри. Затягивается никотином, несколько раз подряд бьется лбом о косяк и, выбросив недокуренную сигарету, идет к огромному трюмо напротив постели. Достает мини камеру, спрятанную за вазой. Вытаскивает карту памяти, несколько секунд вертит в руке, потом усмехается и коротким щелчком пальцев ломает ее на двое и отбрасывает в сторону. Закрывает окно, возвращается в постель и, подтащив к себе Юнги, зарывается носом в его волосы и засыпает.

========== 10 ==========

***

Юнги сладко потягивается и присаживается на постели, правда, в следующую же секунду он болезненно морщится от ноющей боли в пояснице, напоминающей все события ночи. Мин медленно поворачивается к той стороне постели, где спал Чонгук, и облегченно выдыхает, поняв, что он в постели один. Юнги стыдно от одной мысли, что он вчера переспал с братом. Стоит об этом подумать, как у него краснеют даже кончики ушей. Парень только решает сползти с постели и достать из кармана телефон, как в спальню входит Чонгук. Чон одет с иголочки, его волосы уложены, а стоит ему войти в комнату, как Юнги уже дышит только запахом его парфюма. Вот только Юнги кажется, что это уже не тот Чонгук, которого он обнимал и которому отдавался ночью.

— Доброе утро, — говорит Чон, и Мин думает, что точно — не показалось. Старший подходит ближе, садится на край постели и смотрит глаза в глаза.

— Как спал? — тянется он к лицу Мина и очерчивает пальцами его подбородок.

— Хорошо, — бурчит Юнги и снова краснеет, думая, что вопрос как минимум глупый — как он мог спать в объятиях человека, по которому буквально с ума сходит.

— Я заказал тебе завтрак, и знаешь, — Чонгук делает паузу, — мы столько лет живем в одном доме, а я не знаю, что ты любишь на завтрак — ты вечно жуешь бутерброды на кухне тайком. В результате я заказал тебе все.

— Я обычно не завтракаю, — тихо говорит Мин.

— Теперь, значит, будешь, — вроде шутит, а вроде серьезно говорит Чон и встает на ноги.

— А ты не будешь? — с надеждой спрашивает Мин.

— Я выпью с тобой кофе, — улыбается Чонгук, вот только от его улыбки у Мина кожа покрывается испариной. Юнги думает, что он просто себя накручивает и отмахивается от ненужных мыслей.

— Иди в душ, а я сделаю пару звонков, — Чонгук достает мобильный и выходит из спальни.

После душа Юнги пару минут любуется оставленными братом метками на своем теле, наспех сушит волосы и, надев брюки и футболку, идет завтракать. Чонгук сидит на диване перед низким столиком и говорит по мобильному. Увидев вошедшего Юнги, Чон прощается с собеседником и сбрасывает звонок. Чонгук невольно засматривается на белые, даже чересчур бледные руки и замечает налившиеся синим следы от своих пальцев на чужих запястьях. Юнги проходит к креслу рядом с братом и, налив себе кофе, добавляет в него сахар. Даже если кушать и не хотелось, запах умопомрачительно пахнущей свежей выпечки заполняет рот слюной, и Юнги тянется к круассану и пытается разрезать его поперек. Выходит с трудом — в присутствии старшего дышать невозможно, не то чтобы что-то еще делать. Вроде вчера ночью они были близки дальше некуда, но с утра Мину неловко, он не знает, как себя вести, и даже ловит себя на мысли, что хочет уйти. Или остаться. Его разрывает на две равные части. Задумавшись, он и не замечает, как уже полностью опустошил маленькую баночку с клубничным джемом в круассан, и теперь взять его в руки не измазавшись, кажется чем-то нереальным.