Ненавистный брак (ЛП) - Адамс Браво Каридад - Страница 29

- Уходи, Федор, прошу тебя… уходи, и больше не приближайся ко мне! – не поднимая головы, тихо сказала Лиза, услышав шум за своей спиной.

- Федор? – эхом повторил Карелин. – Ты сказала Федор?

Лиза испуганно подняла лицо, вытирая слезы и прижимая к губам платок, чтобы сдержать непростительно рвущиеся из груди рыдания.

- Что с тобой? – Александр шагнул к жене. – Что происходит? Почему ты здесь, и что за мужчина вышел отсюда?

Лиза ничего не понимала и не думала ни о чем: охваченная вихрем боли, она не могла думать. Этот вихрь подхватил ее и увлек за собой, как буря уносит сухой листок. Она почти не сознавала, что происходит: почему вместо любимого Федора с его мольбами перед ней стоит высокий, необычайно бледный человек со сверкающими глазами и кривящимися от боли губами. Казалось, этот человек был тоже чем-то встревожен. Лиза не могла ответить на его вопросы; она дрожала, как в лихорадочном ознобе, стараясь подняться, и не имея на это сил.

- Лиза, я спросил тебя, что за мужчина, вышел отсюда, и почему ты здесь?! – суровым тоном снова спросил Александр, и в ту же секунду в беседку вошла Павла Петровна. Дмитрий успел подать ей знак, увидев, как князь стремительно вышел из комнаты полковника.

- Лиза, дорогая… – встревожено сказала Павла Петровна и шагнула к дочери, словно ничуть не удивившись тому обстоятельству, что Лиза и Александр находились в этом старом домишке, – идем… быстрее! Папá…

Лиза вскочила со стула. Ее всю трясло, глаза были широко открыты, губы подрагивали; она изо всех сил вцепилась руками в плечи матери.

- Что?.. Что с ним? – пронзительно вскрикнула Лиза и выбежала из беседки. Девушка, не останавливаясь, бежала по саду до самого дома. Дмитрий помог сестре подняться по боковой лестнице, в то время как Надя, тоже вышедшая искать их, помогала дрожавшей от волнения Павле Петровне. И лишь один Карелин неподвижно стоял перед распахнутой дверью беседки. Князь смотрел на липовую аллею и видел, как дамы уходят от него все дальше и дальше. Потом он подошел к запыленному столу и оперся на него руками. Под ладонями Александр почувствовал влагу от пролитых Лизою слез. Он осмотрел голые стены, словно хотел спросить их о чем-то, поглядел на пол, на котором остались следы: маленькие – его жены и большие – от сапог Федора. Карелин вышел из домика и как лунатик побрел по мужским следам. Добравшись до дерева, он заметил у его корней отпечатки конских копыт.

- Все мне врали, все врали! – пробормотал Александр дрожащим от ярости и боли голосом. – Лиза плакала не из-за полковника!..

А тем временем Лиза стояла на коленях рядом с постелью отца и с тоской гладила и сжимала его руки, желая посмотреть в глаза, которые только что закрыли ее нежные пальцы.

- Умер! – простонала она. – Папá умер!

Эти ужасные слова придавили девушку, как свинцовая плита. Жизненный водоворот швырнул Лизу из одной боли в другую, и она погрузилась в эту боль, как в бездонный омут, куда не проникает ни свет, ни воздух. Она не слышала старавшиеся утешить ее голоса, не замечала людей – вокруг нее, как призраки, двигались какие-то тени, будто ее жизнь тоже угасла, но душа по-прежнему была привязана к мертвому телу.

Опираясь на руку сына, Павла Петровна медленно покинула спальню покойного мужа и скрылась в смежном со спальней кабинете. Убедившись, что в этом укромном уголке их никто не слышит, она тихо спросила:

- Как ты думаешь, Дмитрий, Александр что-то узнал?

- Полагаю, он что-то подозревает, маман, – уныло ответил тот. – В недобрый час связались мы с этой свадьбой. Князь – страшный человек...

- Плохо, что Лиза не умеет подольститься к нему, хотя и следовало бы, особенно после разговора с этим болваном. Ты должен был выпроводить его вон...

- Мы совершили нечто ужасное, маман, построенное на бессмысленной и нелепой лжи. Я больше не желаю разговаривать с Карелиным.

- Он идет сюда... – шепнула сыну Павла Петровна, сохраняя спокойствие и вытирая воображаемые слезы.

Дмитрий неспешно вышел из кабинета. Александр подошел к Павле Петровне. Внешне князь выглядел, как обычно, но голос был бесцветным.

- Где Лиза? – устало спросил он.

- У постели ее покойного папá, где же еще? Это так ужасно... в день свадьбы! Лиза будто помешалась совсем. Думаю, поэтому она и пришла в ту заброшенную беседку. Бедная моя девочка! Ступайте к ней, Александр Павлович, Ваша любовь будет для нее лучшим утешением... А пока, вероятно, вам придется изменить Ваши планы.

- Я уже изменил их, Павла Петровна, – ответил Карелин.

- После похорон Вы можете поехать в Петербург, – с жаром продолжила полковница, несколько приободренная миролюбивым спокойствием князя. – Мы с Дмитрием рассчитываем на Ваше обещание не покидать нас. Мы могли бы приехать туда позже.

- Павла Петровна, мы с женой не поедем в Петербург... Но, не беспокойтесь, я не собираюсь оставлять Лизу здесь, среди мучительных воспоминаний. Ей нужны перемены в жизни... Вы с Дмитрием можете оставаться в этом доме или ехать, куда Вам угодно, это меня не интересует... а жену я отвезу к себе, в Малороссию, – совершенно спокойно сказал Карелин и, не дожидаясь ответа, повернулся и вошел в комнату покойного тестя. Жесты и походка князя были полны достоинства, спокойны и уверенны, но в выражении лица и словах было нечто настолько суровое и надменное, что Павла Петровна не решилась пойти вслед за ним.

Нотариус Пестов подошел к Павле Петровне с просьбой подписать бумаги с распоряжениями князя относительно погребения полковника. Из этих бумаг вдова узнала, что похороны будут пышными и торжественными. Пестов заметил, что Карелин желал уехать, как можно раньше, и, судя по отданным распоряжениям, уедет он надолго. Павла Петровна деловито поинтересовалась, не собирался ли Карелин закрыть двери своего петербургского особняка после того, как потратил целое состояние на его переделку, но Пестов ничего не знал о планах князя...

Решение барина уехать через два дня после предания полковника земле, его последнему жилищу, очень сильно удивило верную Катю. Она даже осмелилась исподволь намекнуть, что молодой барыне не с руки отправляться в дальний путь, ведь она очень сильно любила своего батюшку, и теперь ей очень больно.

- Все говорят, что Лиза души не чаяла в папá, Катя, и в том находят оправдание, – помрачнев, ответил Александр. – Все, как один, твердят: она боготворила папá и думала только о нем. Ей были безразличны подарки и комплименты, петербургский особняк и приданое, всё было ей безразлично, и это безразличие имело одно объяснение у всех: она обожала папá...

Катя снова подивилась такому поведению барина, ведь боль его жены была искренней.

- Ты слышала, что говорили в церкви? Разве не повторяли на все лады, что невеста была прекрасной, как ангел… прекрасной и печальной?

- Да, батюшка, только ведь всё оттого же… она думала о своем батюшке…

- Когда я приблизился к ней, чтобы поцеловать, на ее лице была не грусть, а страх, Катя… Я почувствовал, что она дрожит под моими губами, как птичка, что попалась в сети и машет крылышками, чтобы улететь.

- Она ж еще чисто дитё малое, батюшка!

- Не такое уж дитё, Катя, ей почти двадцать один! В Малоросии женщины к ее возрасту уже матерями становятся.

- Так ведь она, батюшка, другая совсем…

- Ладно, Катя, хочется мне верить, что она будет другой. Как ты считаешь, хорошей она будет женой?

- Она кажется доброй, батюшка, а из хорошей дочери, всегда славная жена получается. Уж как она переживает, как переживает, прямо сама не своя. Когда я принесла ей платье, она едва словечком со мной перемолвилась… да только я знаю, что это всё из-за батюшки ее…

Александр нахмурился и помрачнел:

- Павла Петровна обращается с дочерью, как с марионеткой, но я разорву эти нити, увезу Лизу подальше от матери. А покамест позову ротмистра Прескова и офицеров, чтобы они проводили полковника в последний путь... Федор... – с некоторым удивлением продолжил он, позабыв о стоящей перед ним служанке, – мужицкое имя, не господское, впрочем, это неважно! – он повернулся к Кате. – Скажи Николашке, чтобы сбегал в казармы и попросил список всех офицеров... он знает, что ему делать.