На далеких рубежах - Гребенюк Иван - Страница 23

Военная техника движется вперед семимильными шагами. Самолет новой конструкции, поставленный для сборки на ленту конвейера, стареет, едва успев сойти с нее. Научная мысль врывается в заводские цехи, как воздух в вакуумный сосуд, в стенке которого просверлили отверстие, и выметает даже то, что может устареть в самое ближайшее время. И раз такова современная действительность, позволительно ли вести в авиационном полку учебный процесс черепашьими темпами? Ведь не секрет, что скоро должны прийти в полк самолеты с большими скоростями и потолком. А тут еще не используются в полной мере возможности старых. Да, — одобрил свои действия Поддубный, — я поступаю правильно, идя в решительную атаку против Гришина и ему подобных! Они опасны своей слепотой, трусостью, консерватизмом.

Поддубный не был на фронте. Он не видел тяжелого сорок первого года. Но однополчане с горечью рассказывали, что первые свои боевые вылеты они совершали звеньями, состоящими из трех самолетов. А немцы сразу выставили пары, которые оказались более маневренными. Ведущий атакует, ведомый прикрывает, и наоборот. А наш третий самолет вертелся, как пятое колесо в колеснице, пока летчики сами не отбросили его. Между тем и в этом полку находились люди, которые еще до войны предлагали создать пары. Почему же их не создали? Да потому, что такие вот гришины мешали. Они боялись новшества, не задумывались у себя в полку над тактическими приемами, ждали, когда Генштаб подскажет, как сподручнее действовать звеном… Сами ничего не создавали и у других опыта не перенимали. «Как? Изменить боевой порядок звена? Что вы!» — ужасались эти трусы и перестраховщики.

Досадно, что они и теперь встречаются, хотя времена нынче уже не те!.. Это показало и сегодняшнее партийное собрание…

Гауптвахта отрезвляюще повлияла на старшего лейтенанта Телюкова. В конце концов он понял, что мишень отбил случайно (кто же может точно прицелиться в трос толщиной в папиросу!), да и маневр был бессмысленный и действительно слишком рискованный. Пушечная трасса пролетела в каких-нибудь двух-трех метрах от стабилизатора самолета-буксировщика. Достаточно было взять чуть меньший ракурс, чтобы снаряды отбили стабилизатор. Тогда — катастрофа или в лучшем случае авария. Кроме того, он, Телюков, сам мог наткнуться на отбитую мишень или, что еще опаснее, на стальной трос.

«Пора, пора тебе, Филипп Кондратьевич, браться за ум» — мысленно отчитывал он себя, сидя после освобождения в парикмахерской.

Побрившись, он на попутной машине помчался на аэродром: уж больно стосковался по самолету и всему тому, чем живут летчики.

Конечно, командир не допустит его, Телюкова, к полетам потому, что, во-первых, он не проходил предварительной и предполетной подготовки, а во-вторых, для него вообще не планировали и не могли планировать полеты. Но ему необходимо хоть подышать аэродромным воздухом после этой гауптвахты, чтобы ее песком занесло…

День клонился к вечеру. В дальнем небе загорались звезды. Прожектористы, прибыв на свои точки, раскиданные по пустыне, проверяли прожекторы, направляя лучи в зону воздушной стрельбы. Авиационные специалисты выводили самолеты на старт, буксируя их автомобилями.

Еще издали увидел Телюков, что его самолет стоит в чехле. Ожидает хозяина, с горечью подумал он, а хозяин, будто обыкновенный воришка, под арестом…

Стыд охватил старшего лейтенанта. Но еще больший стыд — впереди. Товарищи наверняка будут потешаться над ним: «Ну как там, Филипп Кондратьевич, на гарнизонном курорте?» Совестно будет в глаза глядеть подчиненным — технику и механику! Требует от них, а сам что?..

По рулежной дорожке мимо самолетов промчалась зеленая «Победа». Увидев в машине полковника, Телюков отдал честь. Неожиданно из-за аэродромного домика навстречу вышел «академик». Ничего приятного эта встреча не сулила, но отступать было поздно. Телюков подготовился к исповеди.

— Возвратился с гауптвахты, — вяло козырнул он, понуря голову.

— А я вас жду. Идемте, поговорим.

«Мало, значит, того, что говорил на разборе полетов», — подумал старший лейтенант.

Они примостились на ящике с аэродромным имуществом.

— Напрасно вы, товарищ Телюков, тратите свои способности и недюжинные силы. Не туда вы их направляете, рискуете там, где это совсем не нужно…

«Ага, значит, мои способности он все-таки признает!» — мелькнула мысль.

— А способности у вас большие. И любовь к своей профессии настоящая. При одном слове «полет» у вас загорается веселый блеск в глазах. Так бывает лишь у подлинных летчиков.

«Смотри пожалуйста! Уж не собирается ли он объявить мне благодарность за примерное поведение на гауптвахте? Вот было бы здорово! Благодарность за честное пребывание под арестом!» — ехидно подумал Телюков.

— Итак, — продолжал Поддубный, — учитывая ваши безусловные способности, любовь к полету, смелость и решительность, я хочу взять вас к себе в напарники. Попробуем с вами начать подготовку по особой программе. Я тут кое-что наметил новое…

Телюков недоверчиво поглядел на помощника командира. Уж не шутит ли он? Но лицо Поддубного было совершенно серьезно.

— А согласится ли командир полка после того, что произошло? — спросил он осторожно.

— Произошла, Филипп Кондратьевич, большая неприятность. Над аэродромом реет флаг Военно-Воздушных Сил страны. Торжественный момент — полеты. А вы сидите в кабине самолета и думаете, как бы это получше обмануть кого-нибудь, отбить мишень, сорвать полеты на стрельбу. Между прочим, об этом вам еще напомнят на комсомольском бюро. Я сам буду критиковать вас. Но, несмотря на это, думаю, что полковник согласится с моими доводами. Я лично поручусь за вас. Надеюсь, что вы меня не подведете.

— Что ж это такое «новое»? — поинтересовался Телюков, все еще не доверяя майору. — На асов учиться будем? Тогда я вам буду крайне признателен. Ас — это в переводе с французского — туз. Самая старшая карта в колоде. Никакая другая карта не бьет ее.

— При условии, если туз козырный, — резонно заметил Поддубный. — А если нет, его и шестерка козырная бьет. Но вы почти угадали.

Ас, мастер! Сердце Телюкова радостно забилось, и он сказал торжественно:

— С мишенью, товарищ майор, такое никогда больше не повторится.

— Верю вам, товарищ Телюков. Но у нас скоро будут новые мишени, настоящие.

— Какие?

— Потом увидите. Я написал в штаб… Мне ответили…

«Вот тебе и академик!» — со скрытым восхищением подумал Телюков.

Поддубный закурил и протянул Телюкову портсигар.

— Филипп Кондратьевич… — сказал он и запнулся.

— Слушаю вас, товарищ майор.

— Филипп Кондратьевич, я по-дружески советовал бы вам сбрить усы и бакенбарды. Для чего они? Ведь совсем вам не подходят…

Телюкову стало очень неловко.

— Разрешите быть свободным?

— Идите.

Над аэродромом неожиданно взвилась красная ракета.

— Что случилось? Отменили полеты? — Летчики переглянулись.

В направлении взлетно-посадочной полосы двигался верблюд со всадником. От СКП дали вторую ракету. Но, как видно, человек, который управлял верблюдом, не очень-то разбирался в авиационных порядках. Неуклюжее животное пустыни медленно продвигалось в прежнем направлении.

Выслали солдата, чтобы тот предупредил непрошеного гостя. Солдат жестами показывал, чтобы всадник повернул назад, объяснил, что здесь аэродром. Верблюд остановился, но, понукаемый хозяином, снова зашагал.

Поддубный и Телюков подбежали на помощь.

— Стой! Куда тебя черт несет! — замахнулся Телюков на верблюда кулаком.

Всадник — это был старый туркмен — начал что-то говорить, обращаясь к офицерам на своем родном языке.

— Аэродром здесь, — втолковывал ему Поддубный.

— Началнык! Началник давай! — требовал старый туркмен, ничего не желая слушать.

— Я начальник, — сказал Поддубный.

— Началнык полковнык давай. Началнык полковнык.

Эге, всадник, оказывается, не такой уж профан в военном деле!