Что сказал Бенедикто. Часть 1 - Соловьева Татьяна - Страница 11

Аланд приобнял Коха за плечи.

– Не злись, на меня злиться бесполезно, мне это все равно. Унижать не буду. Если наши мнения разойдутся принципиально, получишь в физиономию, но это когда драться научу. Всё? Перестал злиться? Не перестал. Вильгельм, хочешь в жизни что-то понять, принимай её любой. Ни Господь Бог, ни я зла тебе не желаем. Это аксиома, вбей её в свою голову, пригодится. Посмотри мне в глаза. Ужас!.. Злющий-то какой!.. – Аланд рассмеялся. – Фердинанд, ты только посмотри, он меня сейчас убьёт, но лучше меня, Кох. Все равно ничего не получится, а гнев пройдет. Лучше обними меня.

– Нет.

– А кто-то мне обещал руки целовать, если я его выпорю. Не знаешь, кто это был? Как там наш кофе, Фердинанд?

– Почти.

– Фердинанд, скажи, что надо сделать, чтобы этот господин перестал на меня сердиться?

Абель вышел к ним с туркой в руке, по-прежнему сдержанно улыбаясь, на Коха посмотрел все также светло.

– Вильгельм, господин Аланд – слишком добрый человек, потому ему приходится иногда изображать из себя злодея, не обращай внимания.

– На меня?! – уточнил Аланд. – Ты чему ребенка учишь, Абель?

– Где чашки? – дипломатично перевел разговор Фердинанд.

– У меня в кабинете, по коридору – первая дверь направо. Сходи, Вильгельм.

Коха еще захлёстывало обидой – то ли на Аланда, то ли на себя, но обругал он мысленно дураком Аланда и пошел к дверям.

– Между прочим, дурак у нас, по-прежнему ты, – ответил ему вслух Аланд. – И за дурака в мой адрес ты рискуешь улечься на диван очень основательно и не без тягостных для тебя последствий.

Абель рассмеялся.

– Вильгельм, он мысли читает, так что можешь ругаться вслух, одно и то же.

– Простите, господин Аланд.

– За мысленные ругательства, Вильгельм, принимаются и мысленные извинения, конечно, если они полны искреннего раскаянья, я его не вижу, но я понимаю, что от вас я услышу еще и не такое, мои преданные ученики.

Кох принес два прибора, поставил их на стол и молча сел в стороне.

– Почему два?

– Я уже позавтракал, спасибо. К тому же, кофе я не люблю.

– Господин Аланд, – сказал Фердинанд, – тет-а-тет он бы вас, конечно, послушался, а тут я, посторонний человек, мне тоже было бы неудобно.

– А знаешь, до чего мне было удобно нестись через всю Европу? И главное, как удобно мне было за тысячу километров выбивать из его трясущихся рук ружье!

– Можно я все-таки пойду за ворота? – Кох поднялся. – Я так ни разу и не вышел за них без вас.

Кох ушел.

– Отличный характер, – сказал Аланд.

– Не начудит?

– Ничего страшного, пусть остынет.

Абель подошел к окну.

– В самом деле, к воротам пошел.

– Естественно, надо же себя испытать. А вдруг ничего?

– Может, вы его пережали? Мне его жаль, видно, что гордый. Вас знает мало, меня совсем не знает. Может, его вернуть?

– Я уеду – разговори его, ему было слишком хорошо одному, рано.

– Вышел за ворота. Вы знаете, что он будет делать?

– Сам не хочешь посмотреть?

– Если это не воображение, то я вижу, что он просто стоит у стены и смотрит в небо.

– Не воображение.

– Ему пятнадцать?

– Только что исполнилось шестнадцать. Я привез ему подарок, он давно об этом мечтал, уеду – отдашь.

– Может, лучше вы сами?

– Если бы это было лучше, Фердинанд, я бы так и поступил. Это будет сейчас неуместно, увидишь.

– Смотрит в небо, просто смотрит в небо. Пошел назад. Это все, что он хотел?

– Там самолет пролетел, рядом аэродром.

– Забыл, что это его любовь.

Кох вошел решительно, прямо взглянул Аланду в глаза.

– Я хотел вас спросить, господин Аланд, мои документы у вас или у отца?

– У вас или у вас? – передразнил Аланд.

– Я хотел бы забрать их. Вы знаете, где ближайший аэродром?

– Не очень далеко, часа два по шоссе, если пешком, из ворот направо, никуда не сворачивай – упрешься.

– Так я могу забрать документы?

– Разумеется. И прихвати вещи на первое время, обмундирования тебе никто сразу не выдаст и в самолет не посадит.

– Я вам очень благодарен за все.

– Было бы надежнее, Вильгельм, если бы ты на неделю задержался и сдал за курс гимназии. Шансов было бы больше.

– Ты что, Вильгельм? – забеспокоился Абель. – Ты хочешь куда-то уйти? Зачем?

– Фердинанд, никто его здесь насильно не удерживает. Так что с гимназией решишь, Кох? Ты ведь понимаешь, что я прав. Чтобы тебя не раздражало мое присутствие, можно сложить книги и уйти к себе. Твой дом по правую руку, если смотреть с крыльца. В нём две половины – твоя открыта.

– Не думайте, что я ухожу из-за обиды, я давно хотел летать. За гимназию я готов сдать экзамены. Когда и где это сделать?

– Завтра с утра и начнешь, волокиту устраивать не будем. Вижу, что тебе очень не терпится уйти отсюда. Музыкальные упражнения покажешь?

– Нет. Я вас так ждал, а вы приехали только чтоб посмеяться надо мной.

– Не только для этого, есть еще кое-какие дела. До вечера, мои дорогие, не ссорьтесь. Фердинанд, помоги ему перенести его вещи и занимайтесь своими делами.

Аланд сел в машину и выехал за ворота. Абель сразу подступил к Коху.

– Ты что, Вильгельм? Он собрался учить тебя, а тебе взбрело на ум побегать?

– Пока его требования были разумны, я охотно их выполнял. Я понял, он какой-то эзотерик, я терпеть этого не могу. На меня и дома руки никто не поднимал.

– Он тоже на тебя её не поднимал.

– Вот именно, посмеялся. И вообще, я хочу летать.

– Про это я слышал, ты не понял его, Вильгельм.

– Фердинанд, тебе нравится быть с ним – ради Бога, я сам сидел здесь и задыхался от любви к нему.

– И куда она делась?

– Не знаю. Если бы я его не любил, было бы легче. Я и своего отца тоже очень любил, а он меня пнул, и этот пнёт. Я не хочу ждать, когда это произойдет.

– Вильгельм, ты мог убить себя, это была страшная глупость. Он и не собирался тебя пороть, я бы тоже не дался, он всё объяснил.

– Я почти согласился, я испугался, что он меня выгонит, Фердинанд. Я испугался, что я его потеряю, я теперь сам не смогу здесь находиться, мне стыдно. Не возьмут в авиацию – уйду в армию.

– Кому ты нужен в шестнадцать лет в армии?

– Или в университет пойду, если за гимназию сдам.

– Ты не прав, подумай, пойдём к тебе. Я здесь первый раз, мы только приехали из Петербурга, я там учился. Думаю, он из-за тебя так торопился с моим переводом.

– Фердинанд, я знаю, что сам виноват, я и дома боялся все потерять, и здесь, и все, что я боюсь потерять, я теряю.

– Тебя в школе розгами не секли?

– У нас этого в гимназии не было.

– У нас тоже не было, но меня выпороли перед всей школой, и ничего, учился дальше.

– Тебя? За что? С виду ты такой паинька и отличник.

– Все мы, Кох, с виду паиньки и отличники, но розги б тебе сейчас не помешали. Ты подумай, что в армии тебя могут просто убить, выстрелят, как по мишени.

– Тем лучше.

– Опять то же самое! Может, мне самому тебя выдрать?

– Попробуй.

– Тут и пробовать нечего, с таким, как ты, я легко управлюсь. Ты ему обещал, что не будешь легкомысленно относиться к своей жизни, а песня одна и та же.

– Это не твое дело. Не строй из себя большого.

– Я ничего из себя не строю, но два года с Аландом, Вильгельм, это не один вечер. Это кое-что значит.

– И что это значит?

– А то, что я сейчас скручу тебя – и лицом вниз на диван.

– Живым не дамся.

– Опять! У тебя навязчивый суицид? Может, у тебя с головой проблемы? Тогда тебе летать нельзя, да, мозг у тебя перевозбужден. Судорог не бывает?

– Не бывает. Дрянь ты, Абель, а ведь тоже сначала таким своим показался!..

– Ну так беги, застрелись из-за этого, не стоит упускать такой повод. Ладно, Кох, поговорили, а сейчас я тебя начну лечить.

Схватка их была недолгой. Кох с заломленными руками оказался вжатым грудью в диван.

– Продолжать? – поинтересовался Абель.