Синдром отличницы - Ромова Елена Александровна - Страница 7

— И, наверно, она права.

Я поджала губы.

— И все-таки многим ситайцам тяжело пробиться, потому что их считают недостаточно… умными. И наивными.

Питт поймал мой взгляд, вымолвил серьезно:

— Ну, тебя я точно не могу назвать наивной, Лимма.

Я промолчала, но только потому, что я как раз и была наивной. Это можно было скрыть от окружающих, но только не от самой себя. И я всегда боялась повторить судьбу матери, влюбившись и доверившись тому, кто разобьет сердце.

— Между нами есть и другое отличие, — сказала я тише, чувствуя жар, бросившийся к щекам, — в физиологии…

— О, я слышал об этом, — произнес Питт, тоже краснея, — эта особенность касается только женщин?

— Угу.

— И это правда? Ну… то, что говорят?

— Что в постели с ситайкой может получить удовольствие даже импотент? — хмыкнула я. — Ну, вроде того.

Мы оба замолчали. И зачем я только подняла эту тему?

— Мне нужно быть в девять дома, — сказала, рассеянно глядя на зажигающиеся фонари, — нужно позаботиться о маме.

— Я отвезу, не волнуйся, не опоздаешь.

Мы выкинули мусор в урну, и Питт поинтересовался, подвигаясь ко мне на лавочке:

— Не замерзла?

— Нет, все нормально.

Представить страшно, что он дотронется до меня. Наверно, потому что мне очень этого хочется… И, наверно, Сайверс понимает меня без слов. Его горячая ладонь скользит по спине, обхватывает за плечо, притягивает к себе. Через секунду я уже в мужских объятиях, трясусь от переполняющих меня эмоций. Во рту сухо, сердце безудержно колотится.

— Я не сделаю ничего противозаконного, Лимма, — шепчет Питт в висок, чувствуя мою дрожь.

Я ощущаю себя полнейшей дурой. Больше всего меня страшит мысль, что он догадается, насколько я неопытна. О, лучше провалиться сквозь землю!

— У тебя мягкие волосы, — Сайверс утыкается лицом куда-то за ухо, жарко дышит, вдыхает аромат моих волос. — Ты так приятно пахнешь…

От его шепота волна мурашек прокатывает по всему телу, а низ живота обволакивает тепло.

Это даже лучше, чем сон. Со мной происходит нечто — веки тяжелеют, дыхание учащается, мне хочется ощутить Питта, его вкус, запах, тяжесть его тела.

— Лимма… — его губы жадно находят мои.

Я просто открываю рот, ощущая, как Питт обхватывает мою нижнюю губу, затем верхнюю, а затем его язык проникает в меня. Ощущения настолько сильные, что между ног появляется влага. Я стыдливо всхлипываю и отстраняюсь.

Питт не сделал ничего плохого, но вид у него взволнованный, возбужденный.

— Прости, — хрипло выдыхает он, — слишком рано, да? Я не должен был… только не уходи.

Господи, его реакция настолько искренна и импульсивна, что я готова в ту же секунду ему отдаться. Знал бы он, что творится со мной, когда он рядом, когда касается, наконец, когда просто смотрит вот так.

— Все нормально, я просто…

— Ты никогда этого не делала?

Отведя взгляд, я старалась придумать что-то стоящее в ответ или тактично сменить тему.

— В этом нет ничего плохого, Лимма.

Мне не удалось скрыть горький смешок.

— В двадцать лет странно не уметь целоваться, — проговорила, не поднимая взгляда.

— Нет, это потрясающе, — он помедлил, прежде чем сказать то, что собирался: — Я еще ни разу не встречался с девственницей.

О, черт…

— Лучше не заостряй на этом…

— Прости… — вымолвил он.

Мы замолчали, испытывая неловкость.

— Рядом с тобой я чувствую себя неполноценным, — вдруг усмехнулся Питт, — ты идеальная, а я… у меня много недостатков.

— Шутишь? Ты лучший футболист университета, богатый и красивый. С таким набором любые недостатки не имеют никакого значения.

— А ты циничная, — хмыкнул он и рассмеялся.

Было около девяти, когда Питт привез меня домой. Как и обещал. Впрочем, он, к удивлению, не позволял себе ничего лишнего. Вернее, ничего того, чего я сама бы не хотела.

— Спасибо, — произнесла я прежде, чем выйти из машины.

— Увидимся завтра?

— Если хочешь.

— Хочу, — поспешно выдохнул он, — очень хочу, Лимма.

Он медленно наклонился ко мне, давая понять, что намеревается сделать. Кончики его пальцев коснулись моей скулы, легко провели до уголка губ. Я не отстранилась, послушно принимая прощальный поцелуй — глубокий, раскованный и зажигательный.

За все приходится платить, даже за собственную рассеянность.

Доктор Баргер редко посещал собственный кабинет, находя себе применение в лаборатории. Но ради меня он изменил привычкам. Он убрал со стула ворох бумаги, поставил этот стул перед столом, на который имел обыкновение присаживаться во время беседы.

— Садись, Лимма, — довольно мягко произнес он, — нам нужно серьезно поговорить. — Итак… — начал, убедившись, что я действительно сижу и внимательно слушаю. — Я разочарован. За несколько дней тебе удалось кардинально изменить мое мнение о себе. Лимма, в чем дело?

У меня было сотни ответов, но ни один не звучал так правдиво, как прозвучало бы: «Я, кажется, влюбилась в Питта Сайверса».

— Лимма, ты понимаешь, о чем я говорю? — сердито вымолвил Баргер, скрещивая на груди руки. — В Каптике за место в этой лаборатории сотни студентов готовы продать душу.

— Я исправлюсь.

Мужчина громко и устало вздохнул.

— Исправишься? Не вижу к этому никаких подвижек. Если так продолжится, я буду вынужден сообщить Хейвуду.

Он был вправе сделать это уже сегодня.

— Я не уверен, что ты настолько одержима наукой, как должно ученому. Может, ты выбрала не ту стезю, Лессон? Может, твое призвание стать женой и матерью и печь пироги мужу? Если так, то незачем терять время и занимать чье-то место. Подумай об этом.

Мои щеки пылали от стыда. Наверно, за всю жизнь я не слышала ничего более унизительного.

— Меня интересует исключительно наука, доктор Баргер.

— А может, тебя интересует что-то другое? Вчера биоинженерия, сегодня мальчишка из местной команды, а завтра еще что-то?

Я едва не вскочила со стула, но вовремя опомнилась.

— Моя личная жизнь… — начала я, но мужчина бестактно перебил:

— Твоя личная жизнь никого не волнует, пока не ставит под удар работу, за которую здесь отвечаю я.

Доктор Баргер отлично умел читать нотации, особенно если был безоговорочно прав. Я слишком сильно увлеклась Питтом, что не могло остаться незамеченным.

— Я даю тебе последний шанс, — произнес мужчина, отталкиваясь от стола, — ты должна понять, к чему стремишься и чего хочешь от этой жизни. Расставь приоритеты.

После ухода Баргера я еще несколько минут сидела в полной тишине, сжав кулаки. Не думала, что когда-либо настанет день для подобного разговора. Это словно кошмар, в который я попала после грез о Сайверсе.

Я совершенно не злилась на Баргера. В некотором роде вся его жизнь крутилась вокруг науки, и он прекрасно знал, что значило посвятить себя ей полностью. Он был женат, и его жене, убеждена, впору возводить памятник. Баргер никогда бы не смог ценить ее больше, чем то, над чем он ежедневно трудился в лаборатории.

Лучшим примером самоотверженности была моя мать.

Гарверд любила работу больше, чем кого-либо: Дейну, меня, собственную жизнь. Не будучи прикованной к креслу, она выпадала из жизни на долгие месяцы, пока работала над каким-либо проектом. Ее не было со мной в детстве, и меня воспитывала Дейна, которая ревниво относилась к любым отсутствиям моей матери. Я помню их скандалы, вечное непонимание и упреки, которые они сыпали друг на друга.

Теперь же моя мать терпеливо выполняла все, что говорила ба.

После беседы с Баргером я чувствовала себя раз — битой чашкой. Мысли о Питте стали казаться преступлением. В одной плоскости не могла существовать ответственная Лимма-стажер и рассеянная Лимма-влюбленная-дурочка. Кому-то из них придется уступить место.

Сайверс заехал за мной ровно в семь. К тому времени я была полна решимости поставить точку и уничтожить какую-либо из моих ипостасей.