De profundis (Из глубин) - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 3
- Предыдущая
- 3/4
- Следующая
Эти десять дней никогда не изгладятся из моей памяти. В тот же день, когда "Восточная звезда" вышла из Темзы в открытое море, поднялся крепкий восточный ветер и яростно дул почти целую неделю без передышки. На южном побережье Англии не припомнят другого такого же неистового, ревущего, продолжительного шторма. Из окон нашего отеля открывался вид на море: окутанное туманом, с маленьким полукружьем исхлестанной дождем воды у берега внизу, оно бурлило, бушевало, тяжко вздымалось, сплошь покрытое пеной. Ветер обрушивался на волны с таким бешенством, что срывал со всех валов гребни и с ревом разбрасывал их пеной по всему заливу. Облака, ветер, волны - все стремительно неслось на запад, а я ждал и ждал, изо дня в день вглядываясь в эту безумную сумятицу стихий, в обществе бледной, молчаливой женщины, которая с глазами, наполненными ужасом, с раннего утра и до наступления темноты простаивала у окна, прижавшись лбом к стеклу и устремив неподвижный взгляд в серую стену тумана, из которой мог появиться неясный силуэт судна. Она ничего не говорила, но ее лицо выражало страх и страдание.
На пятый день я обратился за советом к одному старому морскому волку. Я бы предпочел потолковать с ним с глазу на глаз, но она увидела, что я разговариваю с ним, и тотчас подошла с дрожащими губами и мольбой во взгляде.
- Значит, семь дней, как парусник вышел из Лондона, - рассуждал он, - а штормит уже пять дней. Так вот, Ла-Манш пуст - его как вымело этим ветром. Тут есть три возможности. Заход в порт на французской стороне. Вполне вероятная вещь.
- Нет, нет, Ванситтарт знал, что мы здесь. Он бы телеграфировал.
- Ах да, конечно. Ну что ж, тогда он мог спасаться от шторма в открытом море, и если так, то сейчас он, наверное, где-то не так далеко от Мадейры. Это точно, мэм, поверьте моему слову.
- А что же еще? Вы говорили, есть и третья возможность.
- Разве, мэм? Нет, только две. По-моему, я ничего не говорил о третьей. Ваш корабль, можете не сомневаться, далеко в Атлантике, и довольно скоро вы узнаете, где он, потому что погода меняется. Так что не волнуйтесь, мэм, и спокойно ждите вестей, а завтра вы увидите синее-синее корнуоллское небо.
Старый морской волк не ошибся в своих предположениях: утро следующего дня было тихим и ясным, и лишь на западе истаивала низкая гряда туч, как последний уходящий след отбушевавшей бури. Но никакой весточки не приходило из-за моря, и не появлялся на горизонте силуэт "Восточной звезды". Прошло еще три томительных дня, самых томительных в моей жизни, и вот в отель явился с письмом вернувшийся из плавания моряк. Я издал крик радости. Письмо было от капитана "Восточной звезды". Прочитав первые строки, я быстро закрыл листок ладонью, но она успела взяться за край и потянула его к себе.
- Я видела, что там написано, - сказала она спокойно и холодно. Позвольте уж мне дочитать до конца.
"Милостивый государь, - гласило письмо, - мистер Ванситтарт заболел оспой, а нас так далеко отнесло вперед по курсу, что мы не знаем, как поступить, поскольку он в бреду и не может отдать распоряжение. По счислению пути мы в каких-нибудь трех сотнях миль от Фуншала, поэтому я счел за благо поспешить вперед, в Фуншал, положить там м-ра В. в больницу и дожидаться на рейде Вашего прибытия. Через несколько дней из Фалмута, насколько мне известно, отплывает в Фуншал парусное судно. Это письмо доставит бриг "Мариан", приписанный к фалмутскому порту, и его капитану причитается пять фунтов.
С уважением, капитан Хайнс".
Замечательная это была женщина, спокойная и сильная, как мужчина, даром что по годам совсем девчонка, вчерашняя школьница. Ни слова не говоря, только решительно сжав губы, она надела шляпку.
- Вы собираетесь выйти?
- Да.
- Могу я вам чем-нибудь помочь?
- Нет, я иду к врачу.
- К врачу?
- Да. Научиться ухаживать за больным оспой.
Весь вечер она посвятила обучению, а следующим утром мы уже отбыли на Мадейру пассажирами барка "Роза Шарона", который, подгоняемый благоприятным ветром, плыл со скоростью десять узлов. За пять дней мы прошли большое расстояние и уже находились неподалеку от острова, но на шестой наступил штиль, и наш барк застыл в неподвижности, мерно покачиваясь на слабой волне и ни на фут не продвигаясь вперед.
В десять часов вечера Эмили Ванситтарт и я стояли на полуюте, облокотясь о поручень правого борта; сзади светила полная луна, и на сверкающей воде лежала черная тень, которую отбрасывал барк и наши собственные головы. А дальше, вплоть до пустынного горизонта, простиралась широкая лунная дорожка, сверкающая и переливающаяся на мягко поднимающихся и опускающихся волнах. Глядя на воду, мы говорили о воцарившемся затишье, о шансах поймать попутный ветер, о том, какую погоду предвещает вид неба, как вдруг вода без всплеска всколыхнулась - так бывает, когда играет лосось, - и перед нами в ярком лунном свете из воды возник Джон Ванситтарт и посмотрел на нас.
Я видел его совершенно явственно, это зрелище и сейчас стоит у меня перед глазами. Луна светила прямо на него, и он был на расстоянии каких-нибудь трех весел от нас. Лицо у него опухло и кое-где было покрыто темными струпьями, глаза и рот были открыты, как у человека в состоянии крайнего изумления. С его плеч ниспадала какая-то белая материя; одна его рука была поднята к уху, другая, согнутая в локте, лежала на груди. На моих глазах он выпрыгнул из воды в воздух, и волны, пошедшие кругами по зеркальной глади воды, с тихим плеском забились о борт нашего судна. Затем его фигура вновь погрузилась в воду, и я услышал резкий хруст, похожий на треск вязанки хвороста, горящей морозной ночью. Он бесследно исчез, а на том месте, где он только что был, кружился стремительный водоворот на ровной водной глади. Сколько времени простоял я там, дрожа с головы до ног, поддерживая потерявшую сознание женщину одной рукой и вцепившись в поручень другой, сказать не могу. Меня знают как человека толстокожего, не поддающегося эмоциям, но на этот раз я был потрясен до самого основания. Раз и другой постучал я ногой по палубе, чтобы удостовериться в том, что мне не отказало сознание, и все увиденное не является безумной галлюцинацией помрачившегося рассудка. Я все еще стоял в немом изумлении, когда женщина вздрогнула, открыла глаза, порывисто вздохнула, а затем выпрямилась, опершись обеими руками о поручень, и стала вглядываться в залитое лунным светом море. За один летний вечер лицо ее постарело на десять лет.
- Предыдущая
- 3/4
- Следующая
