Пыль поднимается в небо (СИ) - "Tin-Ifsan" - Страница 17

Очертания Гафастана вырисовывались все ярче, все гуще. Эмхир въехал в город через Западные ворота и направился к Гарван-Этксе минуя торговые кварталы и надеясь, что здесь его не потревожат. Вечерело, и почти все лавки были уже закрыты.

- Эмир Гарван! - знакомый голос окликнул Ворона.

Он обернулся на звук и увидел спешащего к нему приземистого человека с окладистой бородой. Белый плащ с золотой бахромой, накинутый поверх серо-голубой галабеи, смотрелся странно.

- Ул-Лаельм, - Эмхир холодно кивнул, глядя на купца. У него не было желания объяснять ему, что тот в который раз неправильно назвал его имя. Радовало только то, что ул-Лаельм был единственным, кто всякий раз допускал такую ошибку.

- О Высокий Гарван, - ул-Лаельм остановился у стремени и, переводя дыхание, тяжело поклонился, - такая честь для меня видеть тебя здесь! Не зайдешь ли взглянуть на товары? Гарваны давно не почитали нас своим вниманием.

Эмхир с сомнением взглянул на купца и произнес:

- Да мне ничего и не нужно, ул-Лаельм. Хотя... - ему на ум пришли слова Разды о каменной голове, выловленной из реки. - Тебе случайно не приносили рыбаки голову статуи?

Ул-Лаельм удивленно поднял брови.

- Не знаю. Может быть. Надо у Эльма спросить, если было такое - он должен знать.

Эмхир спешился.

- Тогда спрашивай.

Ул-Лаельм кликнул слугу, тот взял под уздцы аргамака Эмхира. Сам же Ворон прошел вслед за купцом в дом.

- Эльм! - позвал ул-Лаельм, когда они оказались в первой комнате.

К ним тут же выбежал юноша в полосатом халате, простом, но добротно скроенном. Юноша молча поклонился.

- К нам пожаловал Высокий Гарван Эмир, и он хочет узнать у тебя что-то. Я пока отойду.

Эмхир чуть сощурил глаза, недоверчиво глядя на удаляющегося ул-Лаельма.

- Чего желает Высокий Гарван? - не поднимая взгляда, спросил Эльм.

- Рыбаки не приносили тебе каменную голову?

- Как же, было такое. Могу показать.

Эльм провел Эмхира в соседнюю комнату, заставленную сундуками и столами, которые были заняты всевозможными товарами, очевидно, только выкупленными Эльмом или самим ул-Лаельмом, ожидавшие оценки и продажи. Эльм тяжело вздохнул и подошел к дальнему столу. Несколько минут он перекладывал какие-то отрезы ткани и свитки чистого пергамента, затем радостно всплеснул руками и позвал Эмхира.

- Она тяжелая, не думаю, что стоит ее отсюда доставать, - сказал Эльм и спешно добавил: - Благородный Гарван.

Эмхир не ответил. Каменная голова, сохранившая в тонких чертах речной ил, смотрела пустыми глазами. Ни время, ни воды Великой реки не смогли уничтожить тень уинвольской красоты, воссозданной неизвестным скульптором.

- Я куплю ее, - сказал Эмхир, тщетно стараясь ни о чем не думать: с головами, отделенными от тела, у него были нехорошие ассоциации.

Эльм с удивлением посмотрел на Гарвана, но ничего говорить не стал.

Эмхир же перевел взгляд на Эльма: нойру казалось, что этого юношу он не то уже где-то видел, не то видел кого-то, на него сильно похожего.

- Ул-Лаельм зовет тебя Эльмом. Это твое имя? - спросил Эмхир. - Не Хельм ли - настоящее?

Эльм дернул плечом и словно бы сник:

- Это не имеет значения, о Гарван. Моей семье было все равно.

Эмхир понимающе покачал головой.

В комнату вошел ул-Лаельм.

- Удалось найти?.. - спросил он с порога.

- Да, - сухо отозвался Эмхир. - Я куплю эту голову. Сколько просишь?

Ул-Лаельм замялся.

- Сколько может стоить этот кусок камня?.. - задумчиво, отделяя каждое слово, пробормотал ул-Лаельм. - Позволь подумать, Высокий Гарван.

Эмхир молча усмехался, видя работу мысли купца. Тот явно не ожидал выгодно продать находку рыбаков, если и вовсе не подумывал ее выкинуть. Но чтобы за такой ерундой к нему явился сам Эмхир - и присниться не могло. Теперь же ул-Лаельм судорожно соображал, прикидывая, какую цену назначить, чтобы не продешевить.

- А пускай будет двести суз, - возвестил купец.

Эмхир чуть приподнял брови, словно бы удивившись столь высокой цене, но торговаться не стал.

- Добавь к этому еще пятьдесят - и уложи во что-нибудь... подобающее.

- Но хороший сундук для такой головы не может стоить меньше сотни! - воскликнул ул-Лаельм.

- Тогда к двумстам добавь сто пятьдесят суз на сундук, - Эмхир лениво махнул рукой. - Завтра я пришлю человека, он передаст деньги. И скажет, куда и кому доставить.

- Как пожелаешь, Высокий Гарван, - ул-Лаельм поклонился, кусая губы оттого, что в этот вечер золота не увидит.

***

После исчезновения Крины в доме Разды почти ничего не изменилось: разве что на сестер легло больше домашних обязанностей, да и мать временами вздыхала, вопрошая Матерей Пустыни о судьбе своей дочери. Тебрину по-прежнему подозревала Разду в близости с Вороном, но сама Разда перестала обращать внимание на сестру, и, как прежде, жила своими чувствами. После разговора с Эмхиром из ее головы все никак не уходили мысли о том, что Амра, должно быть, набросила на них свою сеть, хотя Эмхир прямо не сказал, что видит именно ее. Осознание зарождающейся любви грело душу Разды, в груди ее трепетало тихое пламя, а единственным желанием было снова увидеть Гарвана.

К реке она несколько дней не ходила: Тебрину сама стала часто наведываться в город, а на Разду перекладывала свою работу. Разда не роптала.

В доме было душно. Разда взяла из большого кувшина зерно и вышла во двор, чтобы там на жерновах смолоть его в муку. У Тебрину это получалось куда лучше, но и в этот раз она была где-то в городе. Мать Разды рвала сэрэх, выросший возле дома, и приговаривала:

- Недобрая трава, негоже ей расти у домов наших. Нехорошо это.

Она стерла пот со лба, посмотрела в небо и пробормотала:

- О Эсгериу-Всезнающая, где сейчас моя Крина? Где мой Хельм? Так я совсем одна останусь...

Разда услышала слова матери и задумалась: «И правда, где же Хельм? Если он не придет, я уйду с Гарваном. Не все ли равно, кто приведет меня к тому, что назначено мне самой судьбой? Хельм, любимый брат, не услышишь моей песни, не увидишь золотых браслетов на моих запястьях, не прикоснешься к шелкам моих нарядов. Не увидишь меня - неужели тебе не печально от этого?»

Тяжело вздохнув, Разда насыпала зерно в отверстие верхнего жернова, и потянула его за рукоятку. Тяжелый камень со скрежетом сдвинулся с места, перемалывая зерна, которые мукой ссыпались на расстеленный внизу холст. Разда молчала, погруженная в свои вязкие мысли. Горечь и сладость сплеталась в них, заставляя то поджимать губы от печали, то бросать мечтательные взгляды в небо.

Когда, наконец, зерно было смолото, подошла Тави, собрала муку в глиняную миску и вернулась в дом. Разда, чувствуя, как ноет запястье, плечо и часть спины, побрела вслед за сестрой, надеясь на то, что ее никто не потревожит и она сможет прилечь и немного отдохнуть. Ближе к ночи она думала сходить к реке, чтобы скрасить извечное ожидание, снова окунуться в Дар Милостивых и телом прильнуть к еще не остывшему песку.

 Стоило Разде прилечь, как все ее планы рассыпались в пыль: во дворе послышались голоса, и в комнату вошла взволнованная Тави.

- Там какие-то люди пришли, - руки Тави едва заметно дрожали. Она не до конца оправилась после встречи с Вестниками и все еще побаивалась чужаков.

Разда нехотя поднялась. Тем временем, люди уже вошли в дом и Разде даже не пришлось переступать порога комнаты, где они с Тави находились, чтобы их увидеть.

- Да не похожи они на Вестников. Рабочие или торговцы, - сказала Разда, чувствуя дыхание сестры возле своего плеча. - Странно. Зачем пришли они?

- Давай не пойдем? - сказала Тави. - Они без нас разберутся.

Она задернула занавеску, разделявшую две комнаты, так что ни ей, ни Разде теперь было не увидеть, что происходило.

Облегченно вздохнув, Тави опустилась на циновку и скрестила ноги. Разда прислушивалась, не отходя от занавески.

Наконец, послышались удаляющиеся шаги, и мать позвала Разду.