Час мертвых глаз (ЛП) - Тюрк Харри - Страница 5

Первые затяжки привели его в странно торжественное, уверенное настроение. Снова и снова это происходило так: сигарета, выкуренная в определенное время, могла из слабого мужчины сделать подтянутого, готового к прыжку.

Тимм подошел близко к нему и сказал приглушено: – Интересно, это место лежит так далеко за линией фронта, что здесь никто больше не шатается. У них все собрано сразу за линией фронта. Дальше в тыл нет ничего, пусто. Кто знает, насколько далеко простирается эта пустота. Пустота, с железными дорогами между нею, по которым едут их поезда, и шоссе, где едут их машины. Когда мы наступали, мы поступали так же. Они уже знают, чего хотят: все вперед, танки и орудия, и машины и «органы». И тогда они катятся вперед свободно и не заботятся о том, что за ними. Они мчатся только вперед. То, что они оставляют за спиной, так или иначе, упадет к их ногам…

От моста послышался дребезжащий шум. Тогда три солдата вытащили маленького старшего официанта на дамбу. Он не задерживался ни на одну секунду. Он сразу пошел вперед, пока не добрался до второй опоры, и трое солдат снова спустили его вниз.

– Они на самом деле вовсе не так глупы…, – произнес Биндиг. Тимм посмотрел ему в лицо.

– Кто?

– Русские.

Унтер-офицер осторожно затянулся сигаретой, прежде чем сказал: – Ты можешь говорить это мне. Но никому другому. В принципе!

– Конечно, – ответил Биндиг. Он тихо засмеялся, но Тимм не обратил на это внимания. Он постучал ему по плечу и сказал: – Иди к брезенту. Между ручными гранатами лежат три бутылки водки. От тех, что остались лежать там в будке. Возьми из них две, одну для тебя и одну для Цадо. Выпейте их к утру, когда замерзнете – и только когда вы у цели. И съешьте к ним пару галет.

Когда Биндиг посреди моста снова встретился с Цадо, то заметил, что тот немного дрожал. Он стоял, съежившись между рельсами, втянув голову.

– Что? – спросил Биндиг его.

– Холодно, – ответил Цадо, – чертовски холодно. Биндиг протянул ему бутылку. Цадо безмолвно схватил ее. Он взял также карту, не глядя, и не прекращал при этом стучать зубами. Внезапно он встряхнулся и притопнул пару раз ногами по щебню между рельсами. Он встряхнулся как промокшая собака, и после того, как он успокоился, он сказал достаточно отчетливо, и не стуча зубами: – У меня чертовски плохое предчувствие. Я буду очень рад, когда этот проклятый богом мост останется у нас за спиной.

Он задумчиво посмотрел на сигарету, которая оставалась у Биндига в ладони.

– Дай мне, – попросил он, – может быть, после сигареты я снова стану настоящим, мужественным германцем.

Ни одна шутка ему не удавалась, и он сам не знал из-за чего. У него была только одна мысль: прочь от этого моста и от шести трупов! Такие мысли появлялись у него не в первый раз. Он был приучен к тому, чтобы они появлялись снова и снова, и всегда, когда они приходили, они изматывали его.

Трое солдат снова вытянули старшего официанта на дамбу. Он потянулся пару раз, потом отцепил крючок каната от пояса и расстегнул пряжку. Они видели, что он протянул с собой провода от подрывных зарядов на дамбу. Это продолжалось несколько минут, потом он вместе с другими выдолбил глубокую яму в грунте под рельсами. Один из солдат притащил сюда ручные гранаты. Они сложили их под рельсами и присыпали землей. Старший официант внимательно слушал, склонив набок голову. Пот тек у него по обмазанному сажей лбу, и его руки были окровавлены от работы над опорами. Когда Биндиг подошел к нему, тот хрипло сказал: – Мы дадим это сделать самому следующему поезду. Он быстро собрал провода и занялся подготовкой взрывателя. У него была своя система, которую нельзя было прочитать ни в одной инструкции по минно-взрывному делу. Он работал с крохотной батарейкой. Но батарейка была только оборудованием. Решающим был способ, которым он устанавливал свою взрывчатку. Он называл это „сделать кучу". Это было его абсолютной тайной, как ему удавалось заставить взрывчатку детонировать иногда под паровозом, а иногда в середине эшелона. Это зависело от того, ехал ли поезд на высокой железнодорожной насыпи или по плоской земле. Он ориентировался в действиях и точно рассчитывал вес взрывчатки чуть ли не до грамма. Он участвовал в учебном курсе подрывников у саперов, и когда он после этого снова вернулся в роту, он принес в запечатанном конверте свою оценку, из которой Тимм вычитал, что он совершенно неподходящий человек для задач по подрыву. Но Тимм все же использовал его и после первой операции он уже знал, что старший официант мог взрывать лучше, чем руководитель учебного курса у саперов.

Он лежал на животе и укреплял провода детонатора. Это продолжалось долго, прежде чем он, наконец, поднялся и еще раз окинул все взглядом. Он измерил еще раз дистанцию от обеих опор до места, где лежали ручные гранаты, и результат, кажется, удовлетворил его. Потом он быстро и решительно повернулся к другим и закричал: – Вперед! Готово! Теперь все прочь!

Тимм довел их до опушки леса на севере моста. Это был заросший смешанный лес. Стоило сделать несколько шагов, как больше ничего нельзя было видеть. Рядом с железнодорожной линией шла дорога, которая вела в сторону фронта. Но они не пошли этой дорогой. Они искали для себя, всегда идя по парам, маленькие, спрятанные тропки, которые вели к озерам, между которыми их должен был забрать самолет. Через несколько минут на опушке леса стало тихо. Люди исчезли. Только Биндиг и Цадо сидели, прислонившись спинами к могущественному буку, перед лесом. – Последние, – недовольно произнес Цадо, – как всегда! Он полез в карман и разломал шоколадный батончик на две части. Биндиг взял половину, а Цадо сказал: – Если мы снова заберем их домой, их все равно сожрут бабы. Он часто говорил о женщинах, но в деревне, где они квартировали, была только одна. Темноволосая женщина, не высокого роста, но с крепкой, хорошо сформировавшейся фигурой. Она жила на своем хуторе, и говорили, что она вдова. У нее был только один молодой, глухонемой, слабоумный слуга. Когда они вошли в деревню, они нашли эту женщину. Кто-то однажды спросил ее, была ли она в деревне, когда ее заняли русские. Она ответила, что это ее миновало, но сказала это с таким видом, что солдаты перешептывались между собой, мол, вряд ли она кого-то к себе подпустит, наверняка, она крутит со своим слабоумным батраком. Иногда солдаты на каком-то грузовике отъезжали на несколько километров на запад, в деревни, где еще жили люди. Там были девочки. Испорченные, из-за перемещения фронта то туда, то сюда, выбитые из колеи молодые девки, корыстные и деловые. Там были женщины, которые предлагали своих дочерей полковому каптенармусу за мешок сахара и такие, которые делали это ради нескольких банок рыбных консервов.

Цадо жевал шоколад как хлеб. Когда он съел его, он взял сигарету, которую засунул ему Биндиг. Они курили, скрывая в ладони маленькие светлые огненные точки. Из леса слышалось тонкое пение. Поднялся легкий ветер и заставил голые ветки качаться туда-сюда. Звезды беспокойно мерцали, и воздух пах морозом.

– Только бы этот проклятый поезд прибыл поскорее, чтобы мы смогли убежать… , – ворчал Цадо. Он больше не дрожал. Теперь на нем снова была каска и пистолет-пулемет, так же, как и у Биндига. Но они сохранили шинели часовых и натянули меховые шапки на каски. Шинели еще могли им пригодиться этой ночью.

– Я уже боюсь дома…, – тихо сказал Биндиг. – Тогда они все возвращаются, и видно их глаза. Это всегда то же самое. От них нельзя избавиться. Я думаю, мы больше не избавимся от них за всю жизнь…

– Всю жизнь…, – произнес Цадо устало, – кто знает, как долго это еще продолжится. У нас больше нет жизни. Мы – только лишь трупы в отпуске. Только не начинай теперь размышлять над жизнью, у меня больше нет так много водки.

Биндиг резко поднял голову и прислушался. Цадо наблюдал за ним с маленькой улыбкой.

– Поезд…, – сказал Биндиг.

Цадо кивнул. – Я знаю. Я услышал его уже давно. Дай ему подъехать.

Они могли отчетливо видеть мост. Это был прекрасный мост. Звездный свет отбрасывал слабое мерцание на лекальные тесовые камни. Он поднимался посреди заросшего кустами ландшафта как украшение, которое потерял какой-то великан, и оно просто осталось лежать здесь между акациями и буками. Поезд приближался как опасная, черная змея. Он ехал из глубокого тыла. Платформы с танками. Один танк за другим. Всегда одного типа. Массивные Т-34 с горизонтально закрепленными пушками. Они лежали на платформах как нерасторопные гиганты, на первый взгляд, неспособные передвигаться. Как мертвые доисторические животные с печально опущенными хоботами, которые застыли во время движения, закоченели.