Перевоспитать охламона - Кофф Натализа - Страница 55

Нахмурилась. И как вообще это понимать? Может быть, деду позвонить? Он всегда в моих мозгах  лучше меня разбирался. Глянула на часы. Неа, пусть поспит старичок мой.

Потопала на кухню. Поставила чайник. Заварила. Пока ароматная жидкость настаивалась, села на подоконник. Протянув руку, достала сигарету из пачки, лежавшей на полочке у окна. Втянула носом успокаивающий запах табака.

Вновь вспомнился гопник. И поцелуй. Вернее, поцелуи. Возле больницы дважды. В машине, тоже дважды. Потом у Булатовых. Опять в машине, когда он привез меня домой. И каждый раз я будто впадала в ступор, и уже даже не сопротивлялась. И что уж там таить, мне нравились эти поцелуи. Нравилось ощущение его губ. И во взгляде его что-то было такое, что пока не могла понять и объяснить. А его слова о том, что ему нравится нахальная выдра, я то есть… А что если… Что если он и правда…? Ну, правда, того… ? Ну, любит?

-Дура ты, Вилка! – простонала я, упираясь лбом в стекло. За что ему тебя-то любить? За хамство? Или за удар по причинным местам? Или за внешность пацанячую? Вот и правда, за что, а? Ответ напрашивался сам собой, и был почему-то не самым радостным.

Выпила чаю, поставив пустую кружку в раковину, и, прихватив только-только устроившегося на диванчике Тимку, пошла в спальню. Взгляд вновь задержался на рубашке Радима. А вот возьму, а одену ее! И пару пятен посажу, чтобы таких, которые не отстираются никогда! А нечего у меня свой гардероб разбрасывать! Вот!

 Нацепив рубашку гопника, с поднявшимся настроением улеглась под одеяло. Рубашка пахла им, с примесью стирального порошка.  Нет, точно бред! Она у меня год висит, еще и после стирки.

Подложила ладонь под щеку. Поняла, что начинаю засыпать. И только сейчас позволила себе допустить одну крохотную мысль. А что если и правда…? А я? Когда вредность и все противное, что есть во мне, уснуло, а остались только девчоночьи мечты и грезы, позволила себе предположить, что и мне он нравится. Ведь красивый. И не тормоз. Умный вроде. И сильный. Не страшно с таким.  И спортсмен. И по мелочам не задирается ко мне. И целуется вообще отпадно. И зайца подарил на новый год. Нет, гопник все-таки ничего так парень.

Утро началось как обычно. Подскочив, помчалась в ванную, на кухню, вернулась в спальню, и пулей выскочила из квартиры, на забывая захлопнуть дверь за собой. Помчалась на учебу, потом на работу. Осталась на ночное дежурство. Вообще, я редко когда работала ночью. Только днем. А тут одна из медсестер попросила заменить ее. Я согласилась, все равно дома одной оставаться не хотелось. А тут вроде как чувствовала себя нужной. Вечером, около восьми позвонил Радим. Долго сопел в трубку, рассказывая о том, как провел день.  Я слушала. Потом напомнил о приглашении в кино. Обломала его, сказав, что дежурю. Он вновь посопел, уже обиженно, кажется. И спустя час и одиннадцать минут, повесил трубку, сообщив, что обязательно будет мне сниться. Вот ей-Богу, был бы рядом, треснула бы по почкам. А так, пришлось только зубами поскрежетать.

Домой вернулась утром. На занятия идти не нужно, да я бы и не пошла. В этот день я всегда остаюсь дома. День рождения у меня. И день гибели моих родителей. Вот так-то.

Приняла душ. Пошла в спальню, легла на кровать, позвонила деду. Поговорила с ним, и, обняв рамку с фотографией, на которой была изображена наша дружная и некогда счастливая семья, и зайца Радю, уснула.

Проснулась к обеду. Оделась. Вышла из квартиры. Купила букет цветов, поймала такси и поехала на кладбище, где и осталась до вечера. Тихо и спокойно тут. Одиноко. Но спокойно.

Когда совсем стемнело, вернулась домой. Тишина в квартире как никогда резала слух. Больно и одиноко становилось от сознания того, что я одна. Дед, конечно, существенно скрашивал мою тоску и одиночество, но он далеко.   

Тимофей потерся о ногу, напоминая о том, что еще не получил обеда и ужина. Покормила всю живность, мигрирующую по квартире. Крысеныши уползли в свои норки, а Тимка остался со мной на кухне.

Достала три стакана. Я вообще не пью, еще и крепких алкогольных напитков, но сегодня – исключение. Двойной повод. Разлила водку по стаканам. Два из них накрыла кусочком хлеба. Одним на два стакана. Так почему-то мне было спокойнее. Глубоко вздохнув, выпила огненную жидкость. На глазах появились слезы. Не стала их сдерживать или прятать. Я одна. Кроме Тимки никто не видит моей слабости. Ведь нельзя же быть всегда сильной и колючей? Бывают дни, когда мне хочется побыть слабой, беззащитной. Чтобы кто-нибудь пожалел, пригладил волосы, колючки.

Опустив голову на сложенные на столе руки, зарыдала. Единственный день в году, когда могу поплакать, выплакать всю горечь на год вперед, до следующего такого же дня, дня моего рождения и смерти моих близких.

Услышала дверной звонок. И кто там? Все равно. Открывать не буду. Если очередной страдалец, пусть топает в больницу. У доктора Гольдштерн выходной.

Звонок стих. А я, не вытирая слез, посмотрела на стаканы с водкой.  Шевелиться не хотелось, даже, чтобы дойти до кровати. Прикрыла глаза. Слезы уже не бежали, но еще и не высохли. Алкоголь ударил в голову, не сильно, но трезвой меня назвать уже нельзя. Да и не ела толком весь день.   

Услышала, как в замке провернулся ключ. Булатовы? Или воры? Как-то стало все равно. Было лень двинуть рукой или ногой. Да и гостей не очень хотела видеть. И потом, никто ведь не знает, что у меня день рождение. Всегда скрывала эту дату. Отмахивалась, говорила, что не важно, и сама уже не помню. А в паспорте якобы неверные данные.

Услышала, как за спиной кто-то остановился. Да почему кто-то? Точно знала, что пришел Радим. И два вопроса появились в голове.  Зачем пришел и как вошел в квартиру? Вот только не хотелось спрашивать. Почувствовала, как его широкая ладонь легла на мой затылок, скользнула по спине. Вздохнула. Вдруг стало так спокойно, сама не знаю, почему.

Радим присел рядом, опираясь на колени.

-Привет, - услышала его тихий голос. Промолчала. Радим поглаживал мою спину, будто поддерживал. Вот только я знала, что мне это все  кажется. Ну не мог ведь он знать, что мне плохо. Не мог и  все тут!

Повернула лицо в его сторону. Взгляд замер на серых глазах, смотрящих на меня с тревогой и волнением.

Провел рукой по моему лицу, стирая оставшиеся слезы.

-Почему плакала? – мне показалось, что его голос звучит немного хрипло. Показалось?

Выдохнула. Радим посмотрел на пустой стакан, стоявший в нескольких сантиметрах от меня. На два полных стакана. На бутылку водки. Вновь повернулся ко мне. Нахмурился. А я наблюдала за ним, не меняя позы. Так и сидела, устроив голову на своих сложенных на столешнице руках. 

 Радим, отвинтив крышку, налил в пустой стакан водки. Залпом выпил. Отставил в сторону. Вздохнул. Вновь посмотрел на меня. Грустно улыбнулся. Обнял меня. А у меня даже не было сил ни его оттолкнуть, ни самой отодвинуться.   Подхватив меня, сел сам на мой стул, и усадил меня на своих коленях. А я только глубоко вздохнула. Так мы и сидели на моей кухне, в полной тишине. Совсем обнаглев и позабыв обо всем, обняла Радима, скользнув под его куртку ладонями, ища тепло и покой. Лицо спрятала на его груди,  прижавшись щекой к мягкому свитеру, под которым размеренно и успокаивающе билось сердце.

-Расскажешь? – хрипло проговорил он, чувствовала, как мой гопник прижался щекой к моей макушке. И едва заметно раскачивал меня, из стороны в сторону.

- Они разбились на самолете, когда возвращались домой, чтобы успеть на мой день рождения, - сипло проговорила я, - Хотели устроить мне сюрприз.

Радим замер, перестав раскачивать меня. Услышала, как он глубоко вздохнул. Осторожно приподнял мое лицо, заглянул в глаза. Большим пальцем стер слезинку, вновь покатившуюся по щеке.

-У тебя день рождение сегодня? – хрипло спросил он. Кивнула. Он как-то рвано выдохнул. Обнял меня еще крепче, будто думал, что я собираюсь вырываться. Вот только я удивила и его и себя. Сама не ожидала. Это все водка, не иначе. Провела рукой по его щеке, и прижалась вновь к его груди. Просто потому, что там было спокойнее, уютнее, и не одиноко, как раньше.