Ночной Охотник (СИ) - Трой Николай "Ник Трой" - Страница 3

А у меня больше нет ни единого шанса спастись.

5

Когда настало время выписки, свершилось странное чудо. То ли страна у нас стала такой богатой со своей бесплатной медициной, то ли еще что, но дикий счет в триллион рублей мне вручать не стали. Оказалось даже, что в мое распоряжение теперь поступает вполне сносное инвалидное кресло.

Едва увидел это сиденье на колесах, - закрыл глаза и прикусил губу. Так, чтобы никто больше не видел, что именно я на самом деле чувствую. Ведь отныне эта гребанная колесница со мной навсегда!

Обрубок, кусок человека, который даже задницу себе нормально подтереть не может!

Инвалид...

- Вас отвезет домой наш водитель, - сообщил доктор. - Удачи вам, Илья. От всего сердца.

6

Прошла неделя. Неделя дождей, бессонницы и судорожного глотания антидепрессантов пополам с обезболивающими. Единственный визит мне нанесли полицейские. Они и в клинику проходили, но там им со мной разговаривать запретили.

Честно говоря, не особо запомнил, о чем беседовал со стражами порядка. А, когда они ушли, я вновь вернулся к ритуалу самоистязания.

Часами сидел напротив зеркала в прихожей, разглядывая свою физиономию. Отеки уже стали спадать, только синяки под глазами еще были отвратного черно-желтого цвета. Я поправлялся. И все же было кое-что другое, что уже никогда не вернется в норму - мерзкий, ненавидимый мною обрубок ноги. Уродливая насмешка судьбы!

7

В телефонной трубке длинные гудки. Потом, наконец, на том конце провода раздается знакомый голос Ольги Ивановны.

- Алло?

- Здравствуйте, - говорю, - Аня дома?

Молчание. Черное проклятое молчание.

- Илья?

В голосе Анькиной матери уничижительная жалость и какое-то неудобство, словно я прилюдно высморкался или испортил воздух.

- Здравствуйте, - повторяю. - Аня дома?

И вновь пауза. Через секунду голос Ольги Ивановны меняет тембр.

- Илюша, а ее нет. Знаешь, она ведь теперь учится в Москве, и...

Я кладу трубку. Я чувствую, что это ложь. Она мне врет. Но, странное дело, я ненавижу за это не ее, а себя.

На что я надеялся, кусок говна?! Анькины родители еще в девяностых звались новыми русскими, со всеми им положенными квотами, достижениями и регалиями в виде заводов, огромных поместий, гаража из пяти машин премиум-сегмента. Теперь они бизнесмены, Ольга Ивановна стала знаменитой светской львицей, Аня же - для кого-то выгодной партией, но суть от этого не поменялась.

На меня всегда в этой семье смотрели косо и с удивлением, как на забавное недоразумение. Сирота, пусть с приличным образованием, некурящий и непьющий, но зато бедный. А в наше время это все равно что бельмо на глазу. Издали видно.

Так с чего я решил, что между нами с Аней будет что-то серьезное?

Нет, Аня права, что ушла. Мне двадцать пять; ей двадцать два. Что она будет делать с обрубком, который и в сортир не может сходить без посторонней помощи?! Я - тупой и наивный дебил.

С ненавистью крутанув колеса инвалидного кресла, я покатил в ванную. Где-то там, помню, была веревка.

В груди давно возникло, а сейчас только увеличилось, что-то черное, поглощающее, густое, как смола. Это черное зрело еще в больнице, но там его глушили лекарства, а теперь оно заполнило все внутри, оно сделало все вокруг незначительным. Это черное делало незначительным и бесполезным меня самого!

Горло и сердце стискивало нечто, что не давало нормально дышать, но дышать-то и не хотелось больше!

Одержимый, я перекидывал крепкую финскую бельевую веревку через потолочную переборку. Квартира родителей в старом доме древней планировки, так что подходящих моей задумке мест хватало.

Сложно было только влезть на стол (табурет был слишком низким). Но тут на помощь пришли тренированные руки. Они ослабли, но не совсем.

А, когда я понял, что в скором времени и из рук сила уйдет, я вдруг зарыдал. Истово, злобно, без жалости к себе, а с отвращением, настолько сильным, что затошнило! Потому что понял: обрубок моего тела в скором времени станет еще и бессильной дряблой плотью...

Просунув голову в петлю, поправил узел на затылке. И без паузы оттолкнулся руками, прыгая со стола в черную бездну. Я там уже был. Мне не было страшно...

1

- Ага... приходит в себя!

Дышать было трудно. В горле саднило, жгло, словно мой спарринг-партнер нанес в то место пару запрещенных приемов. О том, чтобы говорить, и речи не было.

Перед глазами плыло, словно в калейдоскопе, кружили цветные мухи. Наконец, я смог разглядеть силуэт человека. А спустя пару минут взгляд прояснился настолько, что можно было разобраться в ситуации.

Во-первых, я лежу на собственной кровати. Инвалидное кресло неподалеку, срезанная петля валяется на полу.

Во-вторых, рядом, развалившись на стуле, восседает незнакомый мужик. Вполне благообразный, подтянутый, с интеллигентным лицом и встревоженными глазами. За его спиной, где-то в прихожей, трутся двое. Телохранители?

Увидев, что я пришел в себя, мужчина усмехнулся, хотя веселья в его глазах не было.

- Хочешь покончить с жизнью, парень, закрывай входную дверь на замок.

- Кх... - только и смог ответить я.

Но мужик понял.

- Кто я? Я... хотя нет, это не важно. Важно другое - кем я прихожусь той девочке, которую ты спас от охамевшего зверья. Понимаешь?

Еще бы...

Громко размешивая в стакане что-то мутное, из кухни вышел еще один незнакомец.

- Это поможет, - сухо сообщил он. - Горло повреждено, но не критично. Мы успели вовремя.

Он помог поднять голову, поднес стакан к моим губам. Я послушно глотнул, по пищеводу потекло что-то горячее, расслабляющее. Переждав, доктор велел сделать еще пару глотков. Опустевший стакан забрал, и, не дождавшись новых приказаний, удалился.

- Полицейские сказали, что ты очутился возле моего дома случайно, - не то сказал, не то спросил мужчина, когда мы остались наедине. - Это правда?

Я закрыл глаза. Несмотря на действие лекарства, внутри зарождалась неприятная дрожь. Адреналин от пережитого? Или страх, что все придется делать заново?

Отчаяние, как цыганское проклятье, медленно, но верно возвращалось, от него цепенело в груди и холодило кровь.

- Какая... - прохрипел я. - Какая разница...

- Это верно. Но ты спас мою дочь, Илья. Действительно спас... - Он помолчал, глядя куда-то в сторону. Его кулаки сжались так, что костяшки побелели, а голос дрогнул от злости. - Та мразь, которую ты задушил во дворе, не выпустила бы Варю живой.

Значит, действительно задушил? Хоть что-то хорошее...

- Это ты оплатил... лечение? - говорить было все еще тяжело. Да и не хотелось, но, чтобы эти вот ушли, нужно было разговор закончить.

- Это меньшее из того, что я мог сделать.

- Спасибо. Теперь все?

Мужчина помолчал. Я открыл глаза, наткнулся на его внимательный взгляд. Казалось, он сейчас пытается принять какое-то непростое решение.

- Ты хотел покончить с собой.

На это даже отвечать не нужно, но видимо от действия лекарства на меня вдруг напала болтливость. Немилосердно хрипя, спросил, кривя губы:

- А ты бы смог с этим жить?

Мужчина отвел взгляд, но меня уже понесло.

- Вот ты такой охренный тут: в костюмчике, дерьмом каким-то брендовым несет, с бодигардами! А теперь представь, что нет больше всего этого! Представь, что теперь один! Да, на хрен, - один!!! По ночам просыпаешься из-за того, что постель под тобою мокрая, а ты, тупой урод, с непривычки пеленку забыл подстелить! Да ты хоть раз пытался гребаный памперс поме... твою мать!!! Взрослый мужик, и...

Все вокруг размылось, чувства захлестнули!

Я что-то орал, матерился, жаловался и проклинал! До тех пор, пока не выкричался до потери голоса. Закрыв от стыда лицо ладонями, просто взвыл. Но даже на этот вой сил не хватало...