Иллюзорный мир (сборник) - Диксон Гордон Руперт - Страница 35

Вереница колонистов, вычеркнутых из рая земного, растянулась на добрые три мили. Люди медленно продвигались вперед вдоль высокой ограды из колючей проволоки. Моросил противный дождь. Водитель машины, доставившей новоиспеченного пограничника к транспортному кораблю, был вынужден притормозить и несколько раз просигналить, прежде чем толпа у ворот расступилась, чтобы пропустить машину.

Сразу за воротами водитель свернул направо и покатил к пассажирскому трапу. Ворота автоматически закрылись, а толпа сомкнулась еще плотнее.

Никто не повернул головы и не посмотрел вслед машине. Люди были погружены в туман плотного оцепенения. Темный осенний день нагнал низко висящих серо-черных туч и смыл с лиц все краски жизни, оставив лишь свои собственные холодные, тускло-стальные очертания.

Люди медленно продвигались вперед. Они были оглушены настолько, что не могли даже плакать. Партнеры — либо те, чьи номера оказались вытянуты одновременно, либо муж и жена, сами вызвавшиеся сопровождать «выигравшего» в лотерею спутника жизни, — держались за руки. И никаких иных проявлений чувств.

Слышались лишь отрывистые приглушенные фразы. Практически все в этой очереди-веренице — от восьмидесятилетней леди с узловатыми, изуродованным артритом, пальцами до крупного парня в красно-золотистой куртке с широкими, надставленными по последнем моде плечами — что-либо держали в руках: небольшой чемоданчик, коричневый бумажный пакет или подарочную коробку, завернутую в светлую бумагу и перевязанную разноцветной тесьмой.

Крупный парень в красно-золотистой куртке нес бутылку бренди шестидесятилетней выдержки. Он держал ее в вытянутых руках перед собой, словно никак не мог решить — открыть ее прямо сейчас или нет.

Действительно, он никак не мог прийти к однозначному решению. Решение не было таким уж сложным, просто в данный момент, несмотря на опустошенность духа, в его мозгу боролись две противоречивые мысли.

Он не принимал наркотики, зато крепко подрался накануне вечером и продержался в таком состоянии всю ночь, которая оказалась столь длинной еще и потому, что была его последней ночью на Земле. Вот почему он чувствовал себя просто отвратительно, и одна его половина настойчиво требовала, чтобы он открыл бутылку коньяка и постарался привести себя в норму.

Вторая мысль находилась в конфликте с первой и касалась проблемы с его именем. Джарл Рэккал — имя, известное многим. За три предыдущих дня индокринации к нему подошло за автографами много колонистов. Но они быстро перестали заискивать перед ним, сообразив, что все находятся в равном положении. Рэккалы были одними из известнейших финансистов Земли, а Джарл добился успеха, выпуская семейный факс-журнал. Он все еще не мог понять, почему его связи и общественное положение не помогли освободить его от участия в лотерее. Его имя и занимаемое в обществе место должны были бы обезопасить его на все двести процентов. Конечно, ему могли «помочь» родственники, которые его не любили и по возможности сторонились. Но теперь все это не имело никакого значения.

Значение имело лишь одно: кем бы он ни был до сегодняшнего дня — у него имелась отличная возможность прибегнуть к искусственной анестезии.

Найти утешение в бутылке бренди, а заодно нейтрализовать тяжелейшее похмелье. Он стал «победителем» лотереи, и у него отпала потребность в комфорте, даже в комфорте, который он мог купить себе сам.

И поэтому он двигался вперед вместе с медленно идущей очередью, то вспоминая о похмелье и инстинктивно начиная отворачивать пробку бутылки, то вспоминая, кто он, и закручивая пробку на место.

Впереди Джарла Рэккала, примерно за восемь человек, шла очень похожая на ребенка маленькая девочка, лет, наверное, восьми. Но среди участников лотереи не было детей. В действительности она была лилипутом, и, в отличие от Джарла, она не удивлялась тому, как очутилась в этой очереди. Наоборот, она удивлялась тому, что не очутилась в подобной очереди много лет назад, поскольку отличающиеся от физической нормы попадали в лотерею гораздо чаще, чем среднестатистические люди. Ее имя было Лилли Бето, и она собиралась стать университетским преподавателем философии столь высокого уровня, достигнув которого она подпала бы под исключение из лотереи.

И она стала профессором философии в университете Белграда, но не достигла того уровня популярности и известности, чтобы в отношении ее вынесли решение об исключении из лотереи. И за последние несколько лет она поняла, что это ей никогда не удастся. Она была умной — очень, очень умной. Но она не стала лучшей из лучших, а только лучшие из лучших подпадали под исключения.

Примерно в тридцати ярдах далее, в очереди набранных колонистов почти напротив машины, из которой в данный момент выбирался свежеиспеченный пограничник Марк Тен Руус, с другой стороны ограды — стоял Эйдж Хаммершельд. Он был мастером по изготовлению мебели для офисов. Он уже перешагнул возраст, до которого профсоюз мог еще его охранять, но все же был на полтора года моложе возрастного ценза для лотереи, и теперь он мусолил мысль о том, что может себя поздравить с тем, что жена умерла три года тому назад. Эта мысль наполняла его сердце радостной усмешкой словно лично он ловко обманул власти, украв у них три года назад душу и тело «жертвы». Он ожидал своей очереди взобраться по трапу, ведущему на борт корабля, в отсеки для колонистов, почти с полной индифферентностью.

Он находился достаточно близко от высокой изгороди, чтобы расслышать, о чем говорили с другой стороны, но не обращал на это никакого внимания. Ему доставляло удовольствие считать, что остальные пассажиры являлись чем-то вроде экзотических животных, с которыми он не имел ничего общего.

— Мисс, — говорил более приземистый из двух охранников, находившихся с другой стороны заграждения, — вы просто не понимаете.

— О, я прекрасно понимаю, — ответила девушка, подняла правую руку и оттянула рукав полупрозрачной черной куртки. К тонкому запястью девушки была пристегнута небольшая коробочка кистевого пистолета, инкрустированная красными и зелеными драгоценными камнями. — Но у меня уже есть оружие.

Именно а этот момент Марк Тен Руус, только что подъехавший молодой пограничник, внимательно посмотрел на девушку. Она едва ли была старше Марка; высокого роста, фигура — гибкая и атлетичная; волосы ее достигали плеч и были перехвачены серебряным обручем, под которым Марку открылся прекрасный овал лица. Глаза девушки рассерженно заблестели, она могла в любой момент выйти из себя.

— Да, мисс, — сказал второй охранник, — я вижу. Но дело в том, что согласно правилам корабля все пассажиры должны иметь оружие строго установленного образца. Это приказ капитана, мисс.

Он протянул ей ремень с кобурой; она взяла оружие так, будто получала его в зале суда как вещественное доказательство.

Удивительно, подумал Марк, что охранники столь вежливы с девушкой. Он прикинул, кем она могла быть. Жена какого-нибудь торговца вряд ли заслужила бы столь «мягкое» обращение, — в любом случае, она гораздо моложе любой из уже поднявшихся на борт корабля. Даже человек из свиты адмирал-генерала, который летел на этом же корабле, едва ли удостоился бы столь обходительно-терпеливого ответа.

Совершенно очевидно, что она не была женой какого-нибудь торговца или высокопоставленного чиновника свиты. Она могла быть, как и сам адмирал-генерал, членом так называемых Пяти Тысяч — прослойки аристократии на перенаселенной Земле, — для которых неограниченное богатство и неограниченная власть являлись само собой разумеющимися понятиями. Эта группа избранных была столь изолирована от остального населения Земля-сити и Колоний, что аристократы придумали свой собственный сленг и для каждого времени года подбирали себе красочные прозвища.