Посланники Великого Альмы (СИ) - Нестеров Михаил Петрович - Страница 55

Но беспокойная натура Тепосо не дала ему даже задремать. Напрасно он ворочался на траве, пытаясь забыться сном. Его вчерашнее неординарное поведение гордостью распирало грудь, и он хотел немедленно убедиться в своевременности ночного бегства. Он так желал, чтобы испанцы нашли пещеру, что через полчаса бесплодных попыток уснуть бросил это ненужное занятие.

— Мы идем на разведку, — сообщил он жрицам, которые упорно сидели возле Альмы.

«Нам нужно молиться, — сообщила ему Олла. — Нам нельзя уходить».

— Вы уже намолились. — Тепосо окинул взглядом шесть стройных тел, с ночи впавших в глубокий сон. — Эти чуть не померли, и вы хотите? — он многозначительно показал на темное небо на востоке: оттуда снова приближалась гроза.

— Пока ваша старшая спит, я тут главный жрец! И нечего смеяться!

Тепосо напустил на себя грозный вид, недовольно посматривая на девушку, которая не смогла удержаться и прыснула в ладонь.

Олла чувствовала подъем сил — такое состояние бывает после пережитых волнений, оказавшихся впоследствии напрасными: она уже было оплакивала погибших подруг. И вот теперь этот смешной индеец, провозгласивший себя сначала вождем, потом — главным жрецом! Какое-то безрассудство охватило её, привыкшую к играм даже во время исполнения обряда присутствия. Поэтому предложение Тепосо она восприняла тоже как игру, но реальную — с действием и продолжением, а не призрачную и незаконченную.

Она быстро поднялась с колен и выжидающе посмотрела в черные глаза индейца.

Подруги резко повернули головы, что делать тоже категорически воспрещалось.

Это была полная победа Тепосо, этого дьявола, искусителя душ человеческих! Даже его кривая в этот момент усмешка была не от мира сего.

— Разделимся на две группы, — сообщил он. — Четверо пойдут со мной, остальные остаются здесь. Если проснется… скажите ей, что мы скоро вернемся.

Тепосо взглянул на Оллу и прошелся вдоль ряда сидящих жриц, коснувшись рукой плеч ещё трех девушек.

— Возьмите с собой лепешек, поедим дорогой.

И он, не оборачиваясь, будучи уверенным, что за ним последуют, быстро пошел к реке.

Конечно, он не ошибся. Внутренний голос девушек подсказал, наверное, что пора действовать.

Литуан к концу четвертого дня изнурительного передвижения совсем выбился из сил. Он уже не засыпал, когда ноги отказывались идти — сон прибавляет жизненную энергию, он просто терял сознание, и беспамятства изматывали, отнимая последние капли сил. Сначала кратковременные, а потом все более продолжительные обмороки разбивали его измученное тело.

Он потерял счет дням, но с напористостью раненого зверя продолжал свой путь. Оставляя справа от себя поселок на каменоломне, Литуан снова углубился в лес, намереваясь берегом реки выйти к пещере у водопада. А до этого, ползком забравшись на каменистый пригорок, он отрешенно смотрел на тысячи трупов. Его глаза различали и разбухшие тела воинов-альмаеков, и разукрашенные останки барикутов, но он не увидел ни одной женщины и, сколько ни всматривался, не обнаружил детских тел. Тоскливый взгляд, который он устремил в сторону водопада, сказал ему все…

Чуть поодаль от поселка Литуан приметил испанцев, ворочающих камни. Он был настолько слаб, что в его воспаленной голове не возникли те вопросы, которые задавал себе Тепосо, приблизительно в это же время находившийся по другую сторону каменоломни. Пещера — вот была конечная цель пути, которая и занимала все мысли Литуана, и он, теряя сознание и вновь возвращаясь из небытия, медленно продвигался вперед.

Первые раскаты грома ночной грозы он встретил в пятистах метрах от реки. Еще немного, и нужно будет резко поворачивать на север, чтобы одолеть ещё столько же. Потом лес кончится и… ещё такое же расстояние по открытой местности. Долго. Невыносимо, бесконечно долго…

Второго приступа грозы Литуан не видел. Она, шумно сверкая, прошла над его недвижимым телом, лежащим почти у реки. На этом его дорога заканчивалась: когда забрезжил рассвет, Литуан не смог пошевелить даже рукой. Он сдался, ибо помощи ждать было неоткуда. Глаза безболезненно смотрели на яркое солнце, стоящее в зените, — он снова надолго погружался в ставшую уже истомно-сладкой дрему. Но даже сквозь неё — через которую виден был нарядный край заоблачных небес, где в праздничном веселье его ждало множество близких лиц, — надоедливой возней мерцал призрак надежды. Надежды на что? Он и так достаточно испытал терпение богов, которые посылали ему ангелов-хранителей то в виде испанского солдата, то в образе кугуара, то вдруг вселяли их в сочные плоды кокосовых пальм; уже давно пора положить этому конец. И боги утвердительно кивнули, открыв пред ним врата вечности. Вот только зачем они дразнят его, показывая напоследок круглолицее видение. Почему, уходя из этого мира, он должен видеть не печальный, скорбящий по нему лик, а улыбающуюся физиономию? Где-то в глубине сердца кольнула обида: значит, боги смеются над его прожитыми годами. Но кто же все-таки явился проводить его насмешками в дальний путь? Литуан точно знал это лицо, много раз видел.

А-а-а! — прозвучала внутри тоненькая нотка и вытащила на поверхность памяти имя: Тепосо.

— Жив, — сказало лицо и ещё шире расплылось в неприличной улыбке.

Жрицы опустились перед Литуаном на колени, Олла и ещё одна девушка заплакали. Тепосо оставил их и, подняв вогнутый пальмовый лист, побежал за водой.

Кожа на лице священника высохла и покрылась трещинами, губы распухли, лопнув в нескольких местах, рана сильно гноилась.

— Еще бы чуть-чуть, — говорил Тепосо, смачивая холодной водой ломкую кожу, — и все, не спасли бы старика.

Он, сморщившись, принялся промывать рану.

Литуан, сделав два-три глотка, блуждающими глазами смотрел то на Тепосо, то на жриц, устав за последние несколько дней, а может, уже и привыкнув к воскрешению; взгляд был безучастным, и все его существо вновь было готово пройтись по острому лезвию грани между жизнью и смертью. Правда, сейчас этот рубеж значительно отдалился, был почти невидим, и Литуан вновь почувствовал свое тело, почувствовал боль, которая уже покинула его, думая, наверное, что ей не обязательно присутствовать при такой почтенной даме, как Смерть; испытал необъяснимое облегчение в руке, которое целительным холодом отдалось в сожженном теле. А ещё он узнал знакомые лица жриц и услышал их незнакомые голоса. «Негодницы…» Он попытался улыбнуться, но губы не послушались, только слегка приоткрылись.

— Дай ещё воды, Тепосо, — услышал он мелодичный голос Оллы. — Он хочет пить.

«Негодница», — улыбкой снова пронеслось в его голове. И, сделав ещё несколько глотков воды, он умиротворенно закрыл глаза и погрузился в сон, не чувствуя, как его подхватили на руки и перенесли в тень пальмы латании.

Тепосо не стал терять времени и, указав на Оллу, сказал:

— Ты пойдешь со мной, взглянем на испанцев. А вы сидите здесь. Литуана перенесем, когда вернемся. Мы скоро.

Олла пожала плечами, адресуя этот жест подругам, и пошла вслед за молодым вождем.

— Интересно, — протянул Тепосо, выглядывая из-за укрытия, коим служили кусты зверобоя. — А испанцев-то и нет. Решили бросить поиски или уже нашли?.. Нет, камни у входа в пещеру на месте. На месте? — он толкнул локтем в плечо Оллы.

— На месте, — сказала она. — Сам разве не видишь?

И вдруг подалась вперед, выбросив руку в сторону поселка.

Из-за последнего к каменоломне дома в их направлении вышла небольшая группа детей, человек 15–20. До них было ещё далеко, но Олла встала и, глотая хлынувшие слезы, крикнула:

— Эй! Сюда!

Тепосо плечом сбил девушку с ног, пытаясь закрыть её рот ладонью. Но сам оказался на спине, отброшенный сильной рукой. Не давая ей возможности закричать ещё раз, он ударил её ногой в бедро и повторил попытку:

— Тише! Тише, ты, ненормальная!

Тепосо достаточно знал испанцев, чтобы понять их коварную натуру. Если при виде детей сердце Оллы забилось радостно и часто, то у Тепосо оно замерло, подсказывая хозяину, что появление детей — противоестественно. Поэтому он продолжал бороться с Оллой, призывая на помощь скрытые силы, дремавшие в организме.