Искупление (ЛП) - Ле Карр Джорджия - Страница 7

Двери распахиваются на первом этаже, и входит одна из моих соседок. Женщина. Красивая, пышная блондинка. Она живет на одном со мной этаже, в квартире номер 9. Любовница арабского принца. Он приезжает в гости только летом. Его следующая поездка запланирована на 17 число этого месяца. У нее есть две недели до встречи с ним. Я знаю всех соседей. Их привычки. Их биографии. Чтобы исключить любую вероятность, что они могут мне устроить какие-либо сложности.

Она улыбается мне. Дружеской улыбкой, но я знаю таких женщин. Она хочет сохранить свой «торт», но также попробовать и что-то другое. Несмотря на то, что у нее есть деньги, ей необходимо подтверждение своей женской сущности, чтобы кто-то сказал, как она прекрасна и неотразима. Скоро она придет позаимствовать у меня чашку сахара.

Я отстраненно киваю и смотрю вперед.

— Вы живете в пятой квартире, не так ли? — спрашивает она.

Я поворачиваюсь, устремляя на нее взгляд.

— Да.

Она снова улыбается.

— А я в девятой.

— Хорошо.

Лифт доходит до нашего этажа. Двери плавно открываются. Я поднимаю брови, пропуская ее вперед. Она выходит, но поджидает меня.

— Вы можете когда-нибудь заглянуть ко мне, — предлагает она.

— Спокойной ночи, — говорю я, не глядя на нее, и иду к двери.

Как только я попадаю в свою квартиру, снимаю пиджак и бросаю его на диван. Я расстегиваю запонки по мере того, как прохожу через обширный, тускло освещенный зал. Я оставляю золотые часы и запонки на обеденном столе и начинаю расстегивать рубашку. Я вытаскиваю ее из штанов и бросаю на пол. Я снимаю ботинки и открываю дверь в комнату для тренировок.

Я ударяю по выключателю, включаю громко музыку.

Мне нужно сбросить тяжесть, сковывавшее мое тело. Я стягиваю через голову майку и отбрасываю ее в угол. Мои брюки летят туда же. В зеркале, доходящим до пола на стене, я вижу свое отражение. Мои мышцы блестят под светом.

Я сжимаю кулаки. Желание ударить кулаками о что-то твердое настолько сильное, что мои бицепсы бугрятся мышцами. Я часто так делаю. Мне кажется, это вполне естественно сжимать руки в кулаки. Люди, скорее всего, генетически получили способность сжимать руки в кулаки, чтобы бить ими. Не отрицаю, что решение двинуть кулаком по чьему-то лицу, сразу же решает очень много проблем, причем быстро. С первого же дня удар кулаком мне казался не просто нормальным явлением, а скорее, я понял, даже испытав легкий шок, фантастически потрясающим. Все мое тело покалывало от возбуждения.

В боксерках, я подхожу к шкафу и достаю пачку бинтов. Я обвязываю грубой тканью ладони, костяшки пальцев. Быстро, я делаю петлю между большим пальцем и ладонью. Теперь мои руки обернуты и защищены, я достаю свои тяжелые боксерские перчатки из шкафа. Надеваю их и завязываю, первую — свободной рукой, вторую — зубами. Ее образ проносится у меня в голове. Я вспоминаю жар на ее щеках. Ее запах. Ее волосы, дотронувшиеся до моей кожи. Ее огромные испуганные глаза. Этот чертов рот. Настоящий ад! Она, бл*дь, такая невинная!

Мне это дерьмо не нужно.

Я не могу позволить эмоциям влиять на свои решения.

Покрутив плечами, чтобы снять напряжение, я подхожу к тяжелому мешку, свисающему с потолка. Я обхватываю его обеими руками, делаю глубокий вдох и начинаю бросать удары. Я произвожу простую комбинацию ударов. Джэб (быстрый молниеносный удар), джэб, правый прямой, джэб, правый прямой, левый хук.

Снова и снова, и снова.

Я двигаюсь в хорошем ритме, выбрасывая все дерьмо из 100-фунтового мешка. Все это время я сохраняю свой разум пустым, концентрируясь только на звуке ударов моих перчаток, вызывающий во мне глубокое удовлетворение. Чувство просто эйфорическое, когда мои мышцы работают так слаженно. Это своего рода настоящий дзен.

Увеличивая темп, чтобы быть на одной волне с музыкой, я скачу вокруг мешка и чередую удары. Через несколько минут таких интенсивных занятий, пот сбегает по волосам, застилая глаза, от чего они начинают щипать.

Я крепко зажмуриваюсь, стараясь сосредоточиться: мешок мой враг, но сегодня торнадо у меня в голове, не дает мне ту концентрацию, к которой я привык. Мой контроль ушел на хрен. Я не могу сосредоточиться на боксе и меня это бесит. Контроль — все для меня. Я контролирую все в своей жизни.

Черт с тобой.

Я хочу ее.

Я хочу трахнуть ее и трахать ее снова и снова, пока она не будет в состоянии даже стоять.

Я внезапно останавливаюсь, весь в поту, поставив руки на бедра, с трудом переводя дыхание. Легкие требуют кислорода. Я необычайно устал. Я потерял свой внутренний баланс и фокус. Все будет лучше, если я всего лишь ее трахну, успокаиваю я себя. Как только я выброшу ее из своей системы, я вернусь к нормальной жизни. Мне нужно трахнуть ее, как можно скорее. Не позволяй ей сделать себя одержимым. Это всего лишь похоть с моей стороны. Ничего больше. Как только я заполучу ее, я смогу уйти, не оглядываясь назад. Не было еще той женщины, от которой я не смог бы уйти. Она всего лишь такая же женщина. В ней нет ничего особенного.

Музыка прекращается.

Каждая мышца кричит от боли, когда я иду к скакалке. Единственный звук, раздающийся в комнате, вихрь веревки, рассекающий воздух, и быстрые щелчки ее ударов по полу.

Я смогу это сделать.

Я контролирую эту ситуацию.

Контроль — это я.

Ни одна женщина не может разрушить мой контроль. Ни одна.

7.

Рейвен

Сняв туфли, я с облегчением шевелю пальцами, прежде чем на цыпочках войти в квартиру Берты. Здесь темно, но я настолько хорошо ориентируюсь, что быстро нахожу дверь в маленькую комнату, где спит Янна. Стараясь не шуметь, я вхожу. Комната купается в мягком свете от небольшого ночника Берты в виде листьев, подключенного к розетке у подножия кровати.

Янна утопает в мягких игрушках. Плюшевый медведь закрывает половину ее лица. Я осторожно убираю его в сторону и смотрю на нее. Иногда мне больно видеть, насколько она похожа на Октавию. А иногда приятно понимать, что частичка моей сестры живет в этом мире. Всматриваясь в милое круглое личико Янны, я вижу в ней Октавию.

Если бы сегодня все пошло иначе, я бы вообще не вернулась домой. У меня начинают дрожать руки от одной только мысли, что я могла больше никогда не увидеть Янну. Насколько я была безрассудной и глупой. Я обнимаю ее и зарываюсь носом в теплый изгиб ее шеи.

Ее чистый, детский запах наполняет мне нос, я чувствую, как на глазах наворачиваются слезы. Я моргаю, чтобы стряхнуть их. Поднимаю ее на руки и выношу из квартиры Берты. Она не просыпается, когда я укладываю ее в собственную кроватку в нашей квартире. Я с нежностью целую ее в лоб.

— Я люблю тебя, детка, — шепчу я. — Я очень тебя люблю и обещаю, что больше никогда не буду так глупо рисковать, как сегодня.

— Мамочка, — сонно произносит она.

— Да, дорогая, — отвечаю я, но она что-то бормочет сквозь сон и засыпает. Я хотела, чтобы Янна называла меня тетей Рейвен, но, когда я отвезла ее в первый раз в детский сад, она стала называть меня мамочкой. Я почувствовала себя виноватой перед своей сестрой, словно Октавии и не было, словно это ни она выносила ее в животе девять месяцев, и словно она всеми фибрами своей души не любила свою дочь. Я испытывала беспокойство по поводу этого, я думала, что если Октавия наблюдает за нами сверху, ей стало бы грустно, что ее дочь, которую она так любила, забыла о ней. Тогда я обняла Янну, и подбирая слова, объяснила ей, что я не ее мама, ее мама была Октавия.

Она опустила глаза вниз и пробормотала:

— Я знаю, но разве мы не можем притвориться?

И я поняла, что она хочет быть такой же, как и все дети в детском саду. Она не забыла свою маму Октавию.

— Конечно, можем, — ответила я и обняла ее еще крепче.

С тех пор она стала называть меня мамочкой. Не знаю, насколько хорошо она помнит свою мать, особенно в последние ужасные месяцы ее болезни, но она кажется счастлива со мной. В день ее рождения мы открываем очередную открытку, которые ей оставила Октавия.