Гончие преисподней - Чекалов Денис Александрович - Страница 41

• Предыдущая
• 41/81
• Следующая

– В таком случае, – произнес я, – расскажите мне все факты.

Коляска, запряженная двумя вороными, остановилась у поворота дороги. Кони фыркали и переступали на месте; они привыкли, что путь по столбовой дороге до Бармута преодолевают без остановок.

Среднего роста человек стоял под тенью раскидистого дуба, однако в нем не было ни одного из тех качеств, которые присущи обычно обитателям дубравы: ни волшебства фейри, ни беличьего проворства, ни жизнерадостности свиньи.

Он был одет в костюм такого невзрачного мышиного цвета, что трудно было определить – создана материя такой или же она успела покрыться уже на своем владельце плотным слоем пыли. Лысоватую голову незнакомца прикрывала скругленная шляпа; круглые маленькие очки делали его похожим на бобра.

– Я – Гай Пиктон, – сказал он. – Королевский претор.

Ухватившись за поручни, он забрался в коляску. Пиктон проделал это так неловко, что наверняка перевернул бы экипаж, окажись он пустым. Возница тронул поводья, и лошади продолжили путь.

Претор посмотрел на Франсуаз, и лицо его сморщилось, словно его обдали уксусом. Государственный чиновник, образом жизни которого стали комплексы и предубеждения, он не был готов принять помощь эффектной девицы, затянутой в кожаный полудоспех.

Претор рассматривал Франсуаз гораздо дольше, чем признался бы в этом своей жене. Наверняка он испытал сексуальное возбуждение, почти не понимая, что это такое. Жена же у него наверняка имелась – такой человек, как Пиктон, не мог оставаться холостым, – а еще несколько детей, серых и невзрачных, точно крысята.

– Мне поручено вести следствие, – произнес он. После этих слов претор сложил руки на коленях с видом человека, который лицезрел Грех и теперь исполняется благочестивым негодованием, раздуваясь, как мочевой пузырь.

Франсуаз скривила уголок губ, словно говоря: «Неудивительно, что преступник до сих пор не пойман».

– Майлус Дворфин, который пригласил нас, успел рассказать нам основные факты, – произнес я. – Но ему известно немного, к тому же он слишком взволнован. Претор?

– Разумеется.

Пиктон вынул из внутреннего кармана пергаментный свиток и развернул его.

– Первое изнасилование произошло два месяца назад, ченселлор. С тех пор было еще пять.

– Следы побоев?

– Да, сэр. Они все убиты с особой жестокостью.

– Убиты. Вот как. Каждое новое преступление становилось более жестоким или он всегда действовал одинаково?

– Я бы сказал, одинаково.

– Хорошо. Вам удалось определить – побои нанесены до, во время или после полового акта?

– После. Этот подонок сперва насиловал их и только потом убивал. Коронер определил это по следам спермы и порванной одежде. Преступник всегда действовал одинаково. Вначале он одурманивал свои жертвы, использовал для этого порошок эфедры. Королевский алхимик говорит, что насильник распылял снадобье перед лицом девушек. Следы остались в носу и на губах.

– И какой вывод вы из этого сделали? – спросил я. Пиктон ответил:

– Такой, что насильник использовал порошок эфедры.

Он произнес это вполне серьезно, и я не стал ничего более говорить.

– Первые две девушки были найдены в городском саду Бармута, – продолжал свой рассказ претор. – Там никогда не бывало много людей, ченселлор, а после второго убийства вообще никто не появляется. Люди стали бояться.

– Но третье нападение он совершил не здесь?

– Нет, ченселлор. Это произошло на улице Фернана.

– Это тихая улица?

– Можно сказать и так.

– Городской сад достаточно велик, не так ли?

– Да, ченселлор; в нем несколько квадратных миль. Две с четвертью, если быть точным.

– Тела были обнаружены в тех местах, где обычно много людей, или в наиболее уединенных?

– Пожалуй, в уединенных.

– Хорошо. Где вы нашли четвертое тело?

– На бульваре Леон.

Я забрал у претора свиток с картой улиц.

– Как я понимаю, это ближе к центру города?

– Да, сэр.

Когда я задавал следующий вопрос, в моем голосе сквозило нетерпение:

– Где была убита пятая жертва?

– У городских ручьев. Это вот здесь.

Претор потянулся, чтобы указать затянутым в перчатку пальцем.

Мои глаза вспыхнули и погасли; я поднес руку к подбородку, раздумывая.

– Я вижу, это тоже у окраины.

– Да, сэр.

– Но, я полагаю, там бывает много народа?

– Нет, там почти никто не бывает.

Я поджал губы, внимательно рассматривая карту. Я не собирался увидеть на ней что-то интересное, скорее пытался понять, следует ли продолжать расспросы в этом направлении. Догадка, которая появилась у меня после первых же слов претора и, казалось, получала подтверждение с каждым его ответом, теперь ускользала от меня.

– Где вы нашли шестую жертву? – спросил я.

– Там же.

– Там же… Он повторился, как и в случае с городским парком…

Я хмуро посмотрел на карту, словно она стала причиной моего сильного разочарования.

– Вы живете в этом городе, – произнес я. – Можете ли вы сказать, что хорошо его знаете?

– Думаю, что могу, сэр; я здесь родился.

– Увидели ли вы какую-нибудь закономерность в том, как он выбирает места для нападения?

– Заметил; он выбирает уединенные места. Только один раз забрался ближе к центру, но потом вновь не стал рисковать.

– Это резонно… Было ли что-то общее у его жертв?

– Они все были молоды – от восемнадцати до двадцати трех лет. Думаю, их можно было назвать красивыми.

Претор передал мне несколько свитков.

– Вам лучше самим посмотреть это, сэр.

Мощеная столбовая дорога втекала в городские улицы Бармута, как полноводная река вливается в широкое озеро. Вдали над силуэтами домов поднимался кафедральный собор Вселенской церкви, и солнце заглядывало в земной мир через замочную скважину пентаграммы.

Вороные кони ударили подковами о булыжники мостовой, и звон их копыт возвестил о прибытии экипажа. Гай Пиктон выбрался из коляски спиной вперед, проделав это еще более неловко, чем когда садился в нее.

– В бумагах вы найдете мой адрес, – произнес он. – С восьми утра и до шести вечера я обычно нахожусь в мэрии.

Он поднес руку к шляпе в знак прощания и смущенно опустил голову; наше появление в Бармуте он расценил как некий упрек в некомпетентности.

Его жест выглядел так, словно он стыдливо прикрывает лицо.

Франсуаз выпрыгнула из экипажа через закрытую дверцу. Легкая коляска даже не покачнулась.

– Я ему не понравилась, – констатировала она, оправляя короткие кожаные полуштаны.

– Ты слишком ему понравилась, – возразил я, передавая вознице два соверена. – Для мужчин определенного сорта это одно и то же.

Франсуаз наморщила нос:

– Что ты имеешь в виду?

Мы направились вдоль городской улицы, туда, где за пушистыми верхушками буков виднелась гостиничная вывеска.

– Такие люди, как Пиктон, привыкли иметь дело с женщинами столь же невзрачными, как они сами. Представь себе некрасивое существо – некрасивое не от природы, но от того, что никогда не заботилось ни о себе, ни о своей красоте. Она может быть молчаливой или болтушкой, тихоней или, наоборот, домашним тираном. Но в любом случае она воплощение жены серого неудачника. Один из моих коллежских преподавателей любил повторять: «Все не могут быть богатыми». Надо ли говорить, что сам он был беден хуже церковной крысы.

– Церковные крысы обычно самые толстые, – ответила Франсуаз. – Иногда мне кажется, что служки нарочно подкармливают их просфирами.

– Все равно, – продолжал я. – Возьми обложку эротического журнала и перечисли все качества, которые отличают красивую, сексуальную женщину. В жене Гая Пиктона нет ни одного из них. Отчего он на ней женился? На этот вопрос несложно ответить. В нем самом нет ни одной черты, которая позволила бы ему покорить красотку. Прежде всего – самоуважения. Вот почему, Френки, роскошные и сногсшибательные девушки навсегда остались для Пиктона теми, кто никогда не появится в его жизни. Но это не значит, что он не в состоянии их оценить.

• Предыдущая
• 41/81
• Следующая