Дипломатия - Киссинджер Генри - Страница 43

Эти проблемы структурного характера стали еще более выпуклыми в свете масштаба победы Пруссии во франко-прусской войне и в силу характера завершившего ее мира. Германская аннексия Эльзаса и Лотарингии вызвала неугасимую вражду во Франции, что исключало всякие дипломатические возможности для Германии в отношении Франции.

В 1850-е годы Бисмарк считал французский вариант до такой степени значимым, что пожертвовал своей дружбой с Герлахом ради его реализации. После аннексии Эльзас-Лотарингии враждебное отношение к Франции стало «естественным изъяном нашего характера», против чего так настоятельно предостерегал Бисмарк. И это стало мешать осуществлению описанной в его «образцовом отчете» политики, заключающейся в том, чтобы оставаться в стороне, пока другие страны не свяжут себя обязательствами, а потом продать поддержку Пруссии самому щедрому покупателю.

Германская конфедерация смогла выступать как единое целое только перед лицом угрозы столь всеобъемлющего характера, что соперничество между отдельными государствами отходило на второй план; а совместные наступательные действия были в конструктивном отношении невозможны. Слабость таких мероприятий явилась на деле одной из причин, по которой Бисмарк настаивал на объединении Германии под прусским руководством. Но и он заплатил высокую цену за новое переустройство. Коль скоро Германия превратилась из потенциальной жертвы агрессии в угрозу европейскому равновесию, ранее не представлявшиеся возможными обстоятельства, связанные с объединением прочих государств Европы против Германии, стали реально возможными. И этот кошмар, в свою очередь, стал определять немецкую политику, что вскоре расколет Европу на два враждебных лагеря.

Европейским государственным деятелем, который быстрее всех уяснил сущность влияния объединенной Германии на мировые события, оказался Бенджамин Дизраэли, который готовился стать британским премьер-министром. В 1871 году он сказал следующее по поводу франко-прусской войны:

«Эта война представляет собой немецкую революцию, более великое политическое событие, чем Французская революция прошлого столетия. …Не осталось ни одной дипломатической традиции, которая не была бы сметена. У вас теперь имеется новый мир. …Баланс сил разрушен полностью»[177].

Пока Бисмарк находился у руля, эти дилеммы оставались в тени его замысловатой и тонкой дипломатии. И все же в долгосрочном плане сама сложность принятых Бисмарком мер обрекла их на провал. Дизраэли попал прямо в точку. Бисмарк перекроил карту Европы и изменил модель международных отношений, но в итоге оказался не в состоянии составить план действий, которому могли бы следовать его преемники. Как только стерлась необычность бисмарковской тактики, его последователи и соперники стали искать спасения в умножении вооружений как средства уменьшения их зависимости от трудно постижимых загадочных явлений в дипломатии. Неспособность «Железного канцлера» закрепить собственную политику в форме неких институтов вынудила Германию вертеться, как белка, в колесе дипломатии, от чего она могла избавиться, лишь начав гонку вооружений, а затем прибегнув к войне.

И в своей внутренней политике Бисмарк не смог оставить своим преемникам никакого плана действий. Бисмарк, одинокая личность при жизни, был еще менее понят после ухода со сцены, обретя мифические очертания. Его соотечественники помнили о трех войнах, обеспечивших объединение Германии, но позабыли о труднейших подготовительных операциях, сделавших эти войны возможными, и той умеренности, потребовавшейся для того, чтобы воспользоваться их плодами. Они видели проявления силы, но не смогли проникнуть в глубинный анализ, на котором эти силы основывались.

Конституция, разработанная Бисмарком для Германии, содержала эти тенденции. Хотя парламент [рейхстаг] формировался на основе первого в Европе всеобщего избирательного права для мужчин, он не контролировал правительство, которое назначал император, и распускал его только он один. Канцлер стоял как к императору, так и к рейхстагу ближе, чем они сами друг к другу. В силу этого в определенных пределах Бисмарк мог натравливать друг на друга внутригерманские институты, как он это делал с иностранными государствами, проводя свою внешнюю политику. Никто из преемников Бисмарка не обладал для этого ни умением, ни смелостью. Результатом был национализм, который, не будучи сбалансированным демократией, перерождался в шовинизм, в то время как лишенная ответственности демократия становилась бесплодной. Суть жизни Бисмарка лучше всего выражена самим «Железным канцлером» в письме, которое он написал тогда еще своей будущей жене:

«То, что производит наибольшее впечатление на земле… всегда обладает какими-то качествами падшего ангела, который прекрасен, но не знает покоя, велик в своих замыслах и усилиях, но безуспешен, горделив и одинок»[178].

Оба революционера, стоявшие у колыбели современной системы европейских государств, воплощали в себе многие из дилемм нынешнего периода. Наполеон III, пассивный революционер, олицетворял тенденцию приспособления политики к общественному мнению. Бисмарк, революционер-консерватор, отражал тенденцию отождествления политики с анализом распределения.

У Наполеона III были революционные идеи, но он отступал еще до начала их реализации. Посвятив юность тому, что мы в XX веке называем протестом, он никогда не мог перебросить мост через пропасть между формулированием какой-то идеи и ее воплощением в жизнь. Не будучи уверенным в собственных целях и поистине в собственной легитимности, он полагался на общественное мнение в наведении мостов. Наполеон III проводил свою внешнюю политику в стиле современных политических лидеров, для которых мерилом успеха была частота упоминания о них в вечерних выпусках телевизионных новостей. Подобно им, Наполеон III превратил себя в пленника сугубо тактических, краткосрочных целей и немедленных результатов, стараясь произвести впечатление на публику путем акцентирования усилий, которые он намеревался затратить для их достижения. Тем временем он путал внешнюю политику с пассами иллюзиониста. Поскольку в конечном счете именно реальные достижения, а не популярность определяют, действительно ли этот лидер добился изменений в лучшую сторону.

В долгосрочном плане общественность не уважает лидеров, которые отображают собственную неуверенность или видят лишь симптомы кризисов, а не долгосрочные тенденции. Роль лидера заключается в том, чтобы принять на себя бремя активных действий на основе уверенности в собственных оценках развития событий и понимания способов воздействия на ход событий. В противном случае кризисы будут множиться, что является иным способом заявить о том, что этот лидер утратил контроль над происходящим. Наполеон III оказался предтечей странного современного феномена – политической фигуры, которая страстно желает определить, что именно хочет общественность, но которая в итоге оказывается отвергнутой и, вероятно, даже презираемой ею.

Бисмарку всегда хватало уверенности действовать на основании собственных суждений. Он блестяще анализировал реальную подоплеку событий и возможности Пруссии. Он был таким великолепным зодчим, что созданная им Германия пережила поражения в двух мировых войнах, две иностранные оккупации и два поколения жила как разделенная страна. Поражение же Бисмарк потерпел в том, что его общество было обречено на политику такого стиля, который по плечу лишь великому человеку, рождающемуся раз в одно поколение. Такое редко случается, но институты имперской Германии выступили против него. В этом смысле из посеянных Бисмарком семян взошли не только достижения его страны, но и ее трагедии XX века. «Никто не может безнаказанно вкушать плоды древа бессмертия», – писал о Бисмарке его друг фон Роон[179].