Тельняшка - моряцкая рубашка - Ефетов Марк Симович - Страница 22
- Предыдущая
- 22/46
- Следующая
- Готовишь уроки?
Я вздрогнул и от волнения взялся рукой за щеку.
- Руки вверх! - скомандовал отец. - Вверх! Слышишь!.. Вот так. Теперь поговорим. А то разукрасишься весь и всё вокруг своими чернильными руками разукрасишь. Перо, значит, для тебя слишком тонкое, так?
- Так, папа!
- Палец не толст?
- Как раз.
- Понятно. - Отец помолчал, не зная, видимо, что и сказать.
Я пояснил:
- Я рисую.
- Вам это задали?
- Нет, папа, я сам.
- Внешкольные, значит, упражнения, так?
- Угу. Нешкольные.
- И что же ты рисуешь? Волны? Море? Прибой?
- Нет. Тельняшку...
Тут я должен вам сказать, что разговор о тельняшке шёл у нас дома давно. Я мечтал о моряцкой тельняшке, как, может быть, в старые-старые времена принцы мечтали о королевской короне. Я не знал ни одного настоящего принца, но я просто так думаю. Ну, в общем, тельняшка - это была моя самая большая мечта. Большая, чем, скажем, "Остров сокровищ" в полной моей собственности, чтобы я мог, когда захочу, пересматривать картинки и даже по складам её читать.
Но мечта мечтою, а жизнь жизнью. Я ходил в таких же почти, как Муська, парусиновых рубашках. В магазинах тогда рубашки не продавали. И когда я вырос из моей рубашки, мама перешила из занавесок мне и Муське две одинаковые - с цветочками. Муське что? Она девочка. А я страдал. Но где было взять тельняшку? И вот, мечтая о ней, я рисовал её страница за страницей.
Отец тогда постоял над моим рисованием и переспросил:
- Значит, это тельняшка?
- Да, тельняшка.
- И на первой странице, и на второй?
- Да.
- Пойди помойся. И щёку отмой. Она у тебя тоже фиолетовая. И сделай всё это чисто, по-моряцки, а то знаешь как нам с тобой попадёт от мамы...
Он помолчал и добавил:
- Тельняшку ты получишь.
И я действительно получил тельняшку. Старую, отцовскую, но чисто выстиранную, ушитую, укороченную, но аккуратными стежками, особенными, как шьют мужчины - солдаты и матросы. Им ведь всё надо уметь делать самим. И мой отец умел. Сколько я помню, отец всегда носил под кителем тельняшку, летом и зимой ходил в морской фуражке. И когда меня спрашивали, кто мой отец, я отвечал без запинки: "Моряк". Даже после того, как он сошёл на берег.
Моряками были все друзья отца. А было их у него много. Но я расскажу об одном - о Самсоне Георгиевиче Гегалашвили, старшем диспашоре торгового порта.
ЧТО ГЛАВНОЕ ДЛЯ МОРЯКА?
У Самсона Георгиевича смуглое лицо, которое казалось ещё более смуглым оттого, должно быть, что над коричневым лбом торчали вьющиеся белые, а мне даже казалось - чуть голубоватые волосы. А брови у Гегалашвили были чёрные-чёрные. И усы чёрные. В общем, если бы вы увидели старшего диспашора нашего порта, он бы вам понравился.
"Диспашор"... Слово это в наше время редкое, и его не надо путать со словом "диспетчер". Это разные профессии - совсем разные.
Диспетчер сидит в зашторенной комнате, где даже стены обиты мягкой материей, чтобы никакие шумы извне не мешали его работе. Телефоны обычные и специальные железнодорожные, селекторы, - соединяют диспетчера со станциями его участка. В наши дни диспетчер у себя в диспетчерской связывается даже с машинистом мчащегося поезда. Диспетчер негромко говорит в микрофон:
- Я диспетчер.
И тут же у него в комнате раздаётся:
- Я механик экспресса Москва - Владивосток.
Ну, конечно, необязательно Москва - Владивосток. Это я к примеру. Короче говоря, теперь радио связывает диспетчера с теми, кто мчится по путям: на железной дороге - с машинистами, на водном транспорте - с капитанами, на шоссе - с водителями дальних автобусов, а в небе - с пилотами. А сам диспетчер сидит в закрытой диспетчерской и командует:
- Даю отправление.
- Нагоните время! Прибавьте скорости! Задержитесь!
Всё равно как милиционер из будки регулирует движение на большом уличном перекрёстке. Диспетчер не двигается. А диспашор всегда в движении. Это специальность человека, которого обдувают самые жестокие ветры, швыряют волны, треплют штормы. Диспашор там, где авария, пожар, взрыв.
Какое же меня охватывало волнение, когда по дороге в школу я останавливался у газетной витрины и читал объявление:
Диспашор торгового порта объявляет диспаш пароходу
"Герцогиня Бранденбургская", который разбился с грузом
китайской чесучи, оливкового масла, бананов и ананасов у
острова Буюк-Сагиб. Лица, имеющие претензии, могут заявить
таковые...
Дальше я не читал - неинтересно. Я знал главное: на быстроходном катере "Диспашор" драют палубу, начищают медные части. Труба уже дымит. Корпус корабля чуть подрагивает. (Кораблём я называл всё - даже парусную шлюпку.) И диспашор Гегалашвили кричит в рупор, зовя моего отца.
- Я, Самсон! - отвечает отец. Он стоит у весов с белыми соляными мешками. Отец в чёрном халате. Рупора у него нет. Его заменяют ладони.
- Собирайся! - доносится из диспашорского рупора.
- Куда? - кричит отец.
- Буюк-Сагиб.
Отец кричит что-то в двери склада, из которого выбегает парень в таком же чёрном халате. Свой халат отец снимает на ходу. Через три минуты он на борту катера "Диспашор".
- Отдать концы! - командует Самсон Гегалашвили.
- Есть отдать концы.
- Малый вперёд!
- Есть малый вперёд!..
Ах эти слова команды... Для моего уха, кажется, не было более приятных слов. Приятных? Нет, больше того, слов, которые я мечтал произнести с высоты капитанского мостика - громко, чётко, властно. Но мечты мечтами, а действительность была совсем другой - будничной и строгой.
- Папа, - как-то спросил я, - что главное для моряка?
- Как так - главное? В одежде, во внешности, в поведении?
- Ну, как это сказать, в характере. В поведении на корабле.
- Если моряк этот командует кораблём? - спросил отец.
- Да, да, конечно, если он командует: малый вперёд, полный вперёд и всякое такое.
Отец наморщил лоб и чуть прищурился, а я подумал: "Сейчас скажет решительность, смелость".
- Видишь ли, - сказал отец, - для командира главное, когда он ведёт корабль, - это осторожность, а точнее сказать - всегдашняя неуверенность в безопасности. Понял?
- Ага. - Я мотнул головой, но, по правде говоря, мало что понял тогда.
- Предыдущая
- 22/46
- Следующая
