Мареновая роза - Кинг Стивен - Страница 70
- Предыдущая
- 70/133
- Следующая
Пятьдесят ступеней. Семьдесят пять. Сто. Она остановилась на сто двадцать пятой, ибо поняла: она снова видит.
«Чушь, — подумала она. — Трюки воображения, Рози, не более».
Но она ошибалась. Рози медленно поднесла руку к лицу. И от руки, и от зажатого в ней маленького узелка с семенами исходило тусклое колдовское свечение. Она подняла другую руку, ту, в которой держала остатки ночной рубашки с завернутым в них камнем. Да, она ее видит. Рози повернула голову сначала влево, потом вправо. Стены лестничного коридора светились мрачным зеленоватым светом. На них возникали, медленно извиваясь, черные тени, как будто стены — это стеклянные стенки аквариума, за которыми всплывали в плавном танце уродливые мертвые тела.
«Рози, прекрати! Перестань думать так!»
Но она была не в силах совладать с собой. Во сне или наяву, паника и желание обратиться в бегство подступили совсем близко.
«Тогда не смотри!»
Хорошее предложение. Замечательное предложение. Рози опустила взгляд к рентгеновским отпечаткам своих ног и возобновила спуск, шепотом продолжая считать ступени. Зеленое свечение становилось все ярче, и, когда она достигла двести двадцатой, последней, ступени, ей показалось, что она вышла на широкую сцену, освещенную включенными на пониженную мощность зелеными прожекторами. Она подняла голову, заранее стиснув зубы, чтобы не закричать при виде того, что может увидеть. Движение влажного, но достаточно свежего воздуха в подземелье принесло с собой запах, который ей совершенно не понравился… Это был запах зоопарка, будто здесь, внизу содержалось какое-то животное. Собственно, почему какое-то? Разумеется, она попала в клетку, где обитает бык Эринис.
Впереди она обнаружила три не доходящие до по толка каменные стены, повернутые к ней торцом и удаляющиеся в полумрак. Каждая стена поднималась над полом примерно на двенадцать футов — слишком высоко, чтобы заглянуть через нее. Они излучали тот же самый зеленоватый свет, и Рози тревожно оглядела четыре образованные стенами прохода. Какой из них. Где-то впереди по-прежнему всхлипывал ребенок… однако его плач затихал. Словно до нее доносились звуки радиоприемника, обладатель которого время от времени уменьшал громкость.
— Плачь! — закричала Рози и тут же сжалась от многократно повторенного эха собственного крика: — Ачь!.. ачь!.. ачь!..
Ничего. Четыре прохода — четыре дороги, ведущие в лабиринт, — молча разверзли перед ней свои вертикальные пасти, как узкие рты с одинаковым выражением испуганного потрясения. Неподалеку от входа во второй коридор справа она заметила какую-то темную кучу.
«Черт возьми, ты же прекрасно знаешь, что это такое, — подумала она. — После четырнадцати лет общения с Норманом, Харли и всеми остальными его приятелями надо быть окончательной дурой, чтобы не узнать кучу дерьма с первого взгляда».
Эта мысль и все связанные с ней воспоминания — о мужчинах, которые сидят в гостиной, говорят о работе, пьют пиво, говорят о работе, курят сигареты, говорят о работе, рассказывают анекдоты о ниггерах, педерастах и наркоманах, после чего еще немного говорят о работе, — вызвали у нее приступ злости. Вместо того чтобы сдержать свои чувства, Рози плюнула на продолжавшуюся полжизни школу аутотренинга и отдалась во власть нахлынувших эмоций. Злость приносила ей удовольствие, любое чувство, кроме страха, доставило бы ей удовольствие. Она припомнила, что в детстве обладала поистине завидным голосом, оглашая боевым кличем площадки для игр, — высоким пронзительным голосом, от которого дрожали стекла в окнах и едва не лопались барабанные перепонки. Когда ей исполнилось десять, ее принялись стыдить и ругать за этот крик: дескать, не пристало маленькой леди вести себя таким образом, кроме того, подобные упражнения оказывают пагубное воздействие на мозг. Теперь же Рози решила проверить, способна ли еще издавать старый боевой клич. Она набрала полные легкие сырого воздуха подземелья, заполняя грудь до отказа, закрыла глаза и вспомнила, как они играли в крепость на площадке за школой на Эльм-стрит или в техасских рейнджеров на заросшем сорняками грязном заднем дворе за домом Билли Кэлхоуна. На мгновение ей показалось, что она чувствует успокоительный запах любимой фланелевой рубашки, которую носила до тех пор, пока та буквально не расползлась на куски у нее на спине, затем оскалилась и испустила старый добрый улюлюкающий гортанный крик, похожий на пение тирольских горцев.
Ее охватил восторг, почти экстаз, когда он вырвался из горла таким же, как и в былые дни; а кроме того, она ощутила нечто более важное: крик придал ей мужества, позволяя ощутить себя такой же отчаянной и уверенной, как в прежние времена. К тому же, похоже, боевой школьный клич не потерял былой силы; ребенок заплакал громче с первыми его звуками, сотрясшими каменные своды пещеры.
«А теперь поторапливайся, Рози, времени совсем мало. Если малышка устала, ей не удастся долго кричать так громко».
Она сделала пару шагов вперед, переводя взгляд с одного входа в лабиринт на другой, затем прошлась мимо них, внимательно прислушиваясь. Ей почудилось, что плач ребенка доносился чуть-чуть громче из третьего входа. Возможно, это лишь игра воображения, однако с чего-то все-таки нужно начинать. Рози быстро зашагала по этому проходу, шлепая босыми ногами по каменному полу, потом вдруг остановилась, наклонив голову и прикусив нижнюю губу. По всей видимости, старый воинственный клич разбудил не только ребенка. Где-то — насколько далеко и в каком именно месте, определить невозможно из-за эха — по каменному полу застучали копыта. Они грохотали с ленивой неторопливостью, то приближаясь, то удаляясь, а то вдруг совершенно замолкая (почему-то это было страшнее всего). Она услышала низкое влажное посапывание. Потом раздался еще более низкий короткий хрюкающий звук. Затем все смолкло, слышалось только хныканье младенца, чей плач снова начал ослабевать.
Рози обнаружила, что развитое образное мышление ей мешает: она слишком хорошо представляла себе быка — огромного зверя с покрытой язвами шкурой и массивными черными плечами, возвышающимися над низко пригнутой к земле головой. В носу у быка обязательно будет золотое кольцо, как у Минотавра из ее детской книги мифов и легенд, и зеленое свечение, сочащееся, словно пот, из стен подземелья, будет отражаться от кольца тонкими лучиками жидкого света. А сейчас Эринис тихо стоит впереди за одним из поворотов, угрожающе опустив рога. Прислушиваясь к ее шагам. Поджидая ее.
Рози сделала несколько шагов по тусклому коридору, проводя рукой по стене, прислушиваясь к детскому плачу и топоту быка. Краешком глаза она поглядывала под ноги, чтобы не наступить ненароком на кучу бычьего помета, но он пока не попадался. Примерно через три минуты коридор, по которому она шла, вывел ее к Т-образному разветвлению. Плач ребенка чуть громче слышался слева («Или левое ухо у меня более развито, как и левая рука?» — подумала она), поэтому она свернула в левый проход. Сделав всего два шага, Рози остановилась как вкопанная, сообразив вдруг, зачем нужны семена: она как Гретель в подземелье, только без брата, который мог бы поддержать ее в самые отчаянные минуты. Вернувшись к началу развилки, Рози присела и развернула узелок с семенами. Одно зернышко она положила на пол острым концом к проходу, по которому пришла. Слава Богу, подумала она, что здесь нет птиц, которые с удовольствием полакомились бы ее условными знаками.
Поднявшись, Рози продолжила путь по лабиринту. Пять шагов, и она оказалась в новом коридоре. Глянув вперед, она обнаружила, что совсем рядом он расходится на три новых. Она выбрала центральный, пометив его зернышком помгранатового дерева. Через тридцать шагов и два поворота это ответвление привело ее в тупик, заканчивающийся каменной стеной с вырезанными на ней словами: «НЕ ЖЕЛАЕШЬ ТРАХНУТЬСЯ СО МНОЙ ПО-СОБАЧЬИ?»
Вернувшись к развилке, Рози наклонилась, подобрала зернышко и уложила его у начала новой тропы.
- Предыдущая
- 70/133
- Следующая
