Ким и Булат (СИ) - "Тенже" - Страница 8

— Провансаль остался. Я в холодильник положил. Сейчас принесу.

Во время прогулки туда-сюда Ким обдумал информацию. Значит, правду тогда сказал воспитатель. Кобелей среди оборотней больше чем сучек. Выпендривается ли Булат, рассказывая о тяге к своему полу, или поддерживает давно разработанную легенду, не желая оставлять подневольное потомство? Прямо сейчас до правды не докопаешься. Пусть говорит. Ким будет слушать.

Булат, похоже, по разговорам стосковался — болтал, перескакивая с темы на тему. Пенял Киму, что тот не купил молока: пшенная каша с тыквой на молоке вкуснее. Уверял, что в канаве, в пойме, обитает бездомная шишига. Предлагал Киму познакомиться, а лучше позвать шишигу жить в летней кухне. Весело же будет!

Когда Ким отказался знакомиться с шишигой и ловить ужей, которые водились в канаве в изобилии, Булат снова вернулся к продовольственным вопросам:

— Давай груши соберем? На верхушке уже спелые, вкусные.

— Как мы их соберем? Внуков Тасиных просить?

— Зачем? Я ночью влезу и соберу, я в темноте хорошо вижу. А ты будешь из ведра в мешок высыпать. Потом разложим где-нибудь на полу, чтобы твердые дошли, и я их съем. И за квашеной капустой сходим. Мне капуста понравилась.

Тусклая лампочка «сороковка» еле-еле разгоняла мрак. Лицо Булата казалось совсем молодым, темные глаза блестели, болтовня о шишиге и капусте создавала обманчивое впечатление, что рядом с Кимом сидит не опасный зверь-боец, а безалаберный подросток. Такая увлеченность ужами и грушами свойственна тем, у кого женилка еще не выросла, а книжки читать неинтересно, потому что букв много. Вот и развлекают себя нехитрыми и доступными способами. А как в возраст входят, забывают и про шишиг, и про ужей. С женилкой у Булата всё было более чем в порядке — Ким временами отводил взгляд, чтобы не пялиться. Трудно понять: то ли у оборотней своеобразное развитие, то ли Булат придуривается, пытаясь расположить Кима к себе.

Кашу с тыквой варили до двух часов ночи. Ким бы и лег спать, но, как оказалось, заявление Булата: «Я буду готовить» переводилось как: «Я буду командовать». Тыкву-то он разрезал, и даже почистил. Потом, после долгих уговоров, оторвался от сырых семечек и мякоти, и порезал на куски разных размеров. Кашеварить пришлось Киму. Пшено пригорело, тыква немного недоварилась, сахара не хватило. Булат раскритиковал и блюдо, и повара, при этом охотно съел две порции каши, обжигаясь и дуя на ложку. Ким ушел спать злым и недовольным, в коридоре застыл на минуту — «запирать или не запирать дверь?» — и не задвинул засов. Мало ли…

Булат этим воспользовался и в пять утра принес в зал дохлого ужа. Ким понял, что настало время проявить твердость характера, встал с дивана, одной рукой подобрал ужа, другой взял Булата за ошейник и вышвырнул незваных гостей во двор. Ночную тишину взорвал обиженный вой, где-то вдалеке раздалось бульканье шишиги, соседские собаки разделили скорбь Булата визгом и лаем. В общем, ночка выдалась на славу.

Утром Ким подошел к будке — Булат лежал на спине, потешно выставив лапы, и грелся на солнышке — и тихо, но твердо сказал:

— Никаких ужей. Никаких шишиг. А то лишу капусты и отдам груши бабе Тасе. Приказ ясен, рядовой Булат?

Пес ехидно усмехнулся, черные губы подчеркнули опасную белизну клыков. Булат завозился, пачкая сливочную шерсть в пыли, задрыгал лапами — настоящая придурковатая дворняга, радостно приветствующая хозяина. Ким вздохнул и отправился греть воду. Последствия вчерашней готовки придется отмывать, не ждать же, пока засохнет и отвалится.

После инцидента с ужом зажили мирно. Дверь Ким не запирал, потому что яблоки и груши разложили в спальне — в летней кухне места не было — и Булат по ночам прикладывался к плодовому запасу, громко чавкая на весь дом. Там же, в спальне, на спинке стула, висела выстиранная и выглаженная одежда. Брюки и пару рубашек Ким купил в комиссионном магазине, не беспокоясь о завышенной цене, а еще через неделю, с помощью сына тети Таси, приобрел два комплекта военной формы. Себе и товарищу, который обещал заехать в гости.

— Может быть, на реку выберемся. Он рыбак. Я-то — нет. Но долг хозяина обязывает.

Знакомец тети Тасиного сына, прапорщик при складе на военном аэродроме, обеспечил и нательное белье, и сапоги, и даже заброды. Киму и напрягаться не пришлось, за наличные к калитке привезли. Булат смотрел на форму и улыбался, напоминая, что он не мерзнет. Во второй половине октября, когда осеннее тепло сменилось ночными заморозками и бесконечными дневными дождями, оборотень перестал кичиться морозоустойчивостью. Нарубил дрова, не позволяя Киму махать топором, принес из огороженного закутка ведро угля и поставил возле печки. Сам же печку и растопил — Ким смотрел на дрова и уголь растеряно, не зная, как взяться. С тех пор они плотно закрывали ставни в начало шестого, Булат перекидывался, одевался в спальне — рубашки все равно игнорировал, но хоть членом размахивать перестал — протапливали печь, готовили, ужинали, обсуждали нехитрые планы на следующий день, пили чай, смотрели телевизор. Иногда Булат оставался ночевать в доме, в прохладной спальне, иногда уходил во двор. Говорил, что ему воздуха мало. Ким продолжал спать в зале, на диване, возле стены, набиравшей тепло от печки.

Засыпал он не сразу, и не от духоты. Тело начало оживать, ежедневные боли исчезли, литры и килограммы лекарств вывелись из организма. Ежевечернее любование Булатом способствовало греховным мыслям. Оборотень излучал силу, умел пригвоздить взглядом, демонстрировал крепкое тело без намека на кокетство. Скорее всего, и не думал, что его движения плечами или потягивания отзываются томительной волной и шевелением члена у сожителя-соседа — Ким даже в мыслях не называл себя хозяином. А если бы догадался?.. Наверное, рассмеялся с плохо замаскированным презрением. Для хищника мышь интересна как добыча и пища, без гарнира из прочих страстей.

Ким страшился и догадки — Булат частенько поражал его проницательностью, и собственной готовности сдаться без боя, без переговоров и условий. Он уже проторговался, в ту ночь, когда хлопнула дверь, выпустившая Булата на улицу, и ладонь легла на член. Тогда он довел себя до разрядки, упираясь пятками в диван, раздвигая колени, как будто ждал — Булат вернется, поймет, ляжет, придавливая крепким телом, вопьется в губы.

Нет. Не догадался, не вернулся. Ушел к ужам и шишиге, не подозревая о желаниях соседа. «Это и к лучшему, — в очередной раз думал Ким, пользуясь минутами одиночества. — Это к лучшему».

Первые дни ноября полыхнули алыми стягами. На фасаде «Универсама» растянули и закрепили транспарант с надписью «Да здравствует 65-я годовщина Великой Октябрьской социалистической революции!» В школьном дворе, по заиндевевшей траве на футбольном поле, маршировали девочки в пунцовых комбинезонах, слаженно подкидывающие огромные надувные мячи — тренировалась колонна, которая выйдет на демонстрацию. Развевались кумачовые флаги, рдели букеты искусственных гвоздик. Город готовился к праздничным выходным.

В пятницу Ким едва-едва успел купить капусту — позабыл о коротком рабочем дне. Достучался в окно, сердобольные продавщицы увидели-узнали, впустили в магазин и его, и Булата. По случаю праздника Ким расширил привычный список и взял не только разнообразную капусту и моченые яблоки. Еще соленые огурцы, твердые зеленые и бурые помидоры с налипшей соломой и несколько ломтей моченого арбуза. Булат на арбуз косился с откровенным недоверием, пару раз чихнул и — то ли в пику, то ли выражая желание — ткнулся носом в бочку с головками моченого чеснока. Чеснок Ким тоже купил.

Домой пришлось возвращаться пешком. Трамваи были переполнены, ни с сумкой, ни с псом не впихнешься. На последнем квартале Ким обратил внимание, что Булат дрожит. Сливочная шерсть временами вставала дыбом, бока и спина тряслись. Мелькнула мысль — «довыпендривался, простудился!» Во дворе, когда Булат уронил сумку и повалился набок, корчась в судорогах, Кима накрыла волна страха. Что делать? Бежать, звонить куратору? Вызывать ветеринара? А где его взять, этого ветеринара, да еще в пятницу вечером?