В дни войны
(Рассказы) - Водопьянов Михаил Васильевич - Страница 2

Стараясь уйти от прожекторов, лётчик снижал машину, развивая бешеную скорость. Наконец ему удалось уйти от ослепляющих лучей, и он увидел, что летит со скоростью трёхсот пятидесяти километров, а до земли осталось всего метров пятьдесят.

Сейчас машина врежется в землю… Холодный пот выступил на лбу у пилота. Он резко рванул штурвал на себя и, над самой землёй выровняв самолёт, пошёл в сторону.

В это время Михайлову бортмеханик доложил:

— Пробиты баки! Бензин вытекает! Немедленно надо садиться!

Но куда? Ведь ничего не видно.

Лётчик осветил землю своими фарами. Под самолётом он увидел кустарники и овраги. Сесть негде… Командир резко развернул самолёт и решил тянуть на аэродром — будь что будет… И вдруг заметил на краю оврага более или менее ровную площадку. Михайлов не задумываясь повёл машину на посадку. Самолёт коснулся земли, лётчик выключил моторы и нажал на тормоза. Перед самым оврагом машина остановилась. Не успели люди порадоваться благополучной посадке, как раздался женский голос:

— Руки вверх!

— Да мы свои…

— Руки вверх! Стрелять буду!

Ничего не поделаешь, пришлось поднять руки.

К самолёту подошли несколько девушек.

— Обыскать! — скомандовала одна.

Девушки отобрали у всех пистолеты.

— Нефёдова, — командует всё та же, — беги к командиру, доложи, что наша батарея сбила фашистский самолёт. Экипаж взят в плен.

— Есть, товарищ старшина, доложить командиру.

Девушка козырнула, повернулась кругом по всем правилам воинской дисциплины и помчалась выполнять приказ.

— Послушайте, товарищ старшина, — сказал тогда полковник, — вы же видите, что мы не немцы. Посмотрите на самолёт — на нём красные звёзды. Мы вам сейчас предъявим документы.

— Мало ли что звёзды да документы! Это всё сделать можно. А зачем вы бросали на своих бомбы, если так?

— У нас пассажирский самолёт, — вмешался тут Михайлов. — Какие же могут быть бомбы?

— Прекратить разговоры! — заявила старшина. — Там, на батарее, разберёмся.

Пошли на батарею. По дороге полковник, лётчик и бортмеханик, которые были очень довольны благополучной посадкой, начали вслух обсуждать своё положение.

— Вот это здорово, товарищ полковник! — сказал Михайлов. — Вам приходилось когда-нибудь в плен к своим попадать? Я — в первый раз!

— А девушки — молодцы! — ответил полковник. — И стреляют неплохо, и принимают хорошо. Только не очень вежливо!

— Как это — неплохо стреляют? — вмешался бортмеханик. — Очень даже здорово! Вы посмотрите на машину! Хорошо ещё, что они нас не продырявили.

Девушки шли всё это время молча и не показывали виду, что этот разговор касается их. Когда дошли до командного пункта, старшина доложила:

— Товарищ командир! Эти люди с того самого самолёта, который носился над нами и чуть не задел колёсами нашу батарею. Они хорошо говорят по-русски и уверяют, что свои.

Командир поднял голову и, ни слова не говоря, пристально всматривался в «пленных».

— Ваша фамилия? — спросил он Михайлова.

Тот ответил.

— Я вас знаю, — сказал тогда просто командир. — Вы прилетали к нам на аэродром. Садитесь, товарищи, и для порядочка предъявите документы: как и что… А на наших девушек не обижайтесь!

На лице старшины появился густой румянец.

— Извините, — сказала она, — получилось недоразумение.

— Никакого недоразумения нет! — весело ответил ей полковник. — Вы молодцы! Так и надо действовать. — Он крепко пожал всем девушкам руки и добавил: — Сегодня же позвоню в штаб противовоздушной обороны и попрошу, чтобы вас отметили в приказе.

Однажды к нам в полк пришла скромно одетая белокурая девушка.

Мы, лётчики и штурманы, только что кончили подготовку к боевому вылету и собирались пойти пообедать. Кто-то решил, что она пришла наниматься подавальщицей в столовую, и ей предложили:

— Пойдёмте, девушка, с нами. Мы как раз в столовую идём.

— Спасибо, я не хочу есть!

— Ну, с заведующим поговорите.

— Спасибо, мне не нужно.

— А кто же вам нужен?

— Командир полка.

— Интересно, по какому же делу, если не секрет?

— Видите ли, — охотно ответила девушка, — когда я кончала десятилетку, я одновременно училась в аэроклубе летать. Теорию сдала отлично, а практически оказалась малоспособной: поломала машину и меня отчислили.

Кое-кто засмеялся, но многих её откровенный разговор заинтересовал.

— Вы что же, — спросили её, — хотите поступить в наш полк?

— Да.

— Вам незачем идти к командиру.

— Почему?

— С такой практикой вы нам не подойдёте.

— Но вы ведь меня ещё не знаете, — возразила девушка. — Я окончила школу штурманов и работала уже в отряде. А потом заболела, и меня отчислили в резерв. Сейчас я здорова, и мне стыдно сидеть дома, когда все воюют.

— Нет, вы всё равно не подойдёте, — сказал ей старший штурман. (А я в это время подумал: «Молодец, настойчивая! Люблю таких».) — Наши штурманы летают ночью и имеют большой опыт, а вы?

— Я тренировалась и ночью.

— А сколько вам лет?

— Скоро двадцать два будет.

— Многовато, — сказал кто-то, и все засмеялись.

— С таким штурманом полетишь и заблудишься — домой не попадёшь! — заметил один из наших лётчиков.

Девушка начала кусать губы, чтобы сдержать слёзы. Немного помолчав, она взяла себя в руки и сказала:

— Что ж, за смех обижаться не приходится, а серьёзно меня никто не обидел. Спасибо и на этом!

Она повернулась и быстро пошла к воротам.

Всем стало жаль её. А я, глядя вслед уходящей, вспомнил свою молодость, своё непреодолимое желание летать, насмешки отца, который говорил, что мне «летать только с крыши».

— С характером девушка! — сказал главный штурман.

— По-моему, — заявил я, — надо попробовать её потренировать. Характер подходящий.

Девушку вернули. Командир предложил ей пройти медицинскую комиссию и сдать испытания.

Скоро у нас в отряде появилась новая боевая единица: штурман Фрося, как её все звали.

Фрося оказалась способным, грамотным штурманом. Кроме того, она знала радио и хорошо работала на ключе. Сначала её посылали на боевые задания с опытными мастерами своего дела. Но вскоре она была допущена к самостоятельным полётам и начала работать с лётчиком Беловым.

Однажды они вылетели в район Брянска. Связь Фрося всегда держала прекрасно. На этот раз они имели скромное задание — разведать погоду. Каждые пятнадцать минут мы получали от неё сообщения. Вдруг связь на некоторое время прервалась. Затем Фрося сообщила: «В районе Брянска большое скопление танков. Бросаю бомбы». Опять наступил перерыв — и новое сообщение: «Самолёт горит. Лётчик ранен. Стрелок убит». На этом связь была прервана.

У нас в полку сильно загоревали. Многие поговаривали, что, будь на месте Фроси старый, опытный штурман, надежда на спасение людей ещё таилась бы. «Дивчина она хорошая, но бывалый человек в таком положении оказался бы полезнее» — так судили у нас в полку.

Тем временем от потерпевшего бедствие экипажа никаких сведений не было. Белова и Фросю считали погибшими.

Прошло три месяца.

Стояла глубокая зима. В гуще Брянских лесов скрывалось немало партизанских отрядов. Лётчики нашего полка довольно часто получали задания на Малую землю: мы возили партизанам продовольствие, оружие, одежду, вывозили раненых.

Однажды, когда из такого полёта вернулся самолёт, на его борту оказались Белов и наша Фрося.

Трудно рассказать о радости, испытываемой военными людьми, когда к ним возвращаются товарищи, которых считали погибшими! Фросю и Белова буквально на руках вынесли из самолёта… И уж действительно ни с чем не сравнима была наша радость и гордость, когда мы услышали историю их спасения.

Фрося скромно молчала. А Белов рассказал нам вот что.