Отреченные гимны - Евсеев Борис Тимофеевич - Страница 56
- Предыдущая
- 56/67
- Следующая
Так, к одному из участков дороги выехал новенький танк, приспособленный под торговую точку. Из люка танкового торчала по пояс громадная баба - в белом передничке, простоволосая. На одну руку баба навертела связку истекающих жиром сарделек, сразу вызвавших у раненого приступ тошноты, на другой руке ее болталась связка новеньких учебных гранат. Широко раздирая рот, баба что-то без роздыху орала. Никаких солдат-офицеров близ танка не было, не было и покупателей. Весь народ скопился в другом месте. Люди в яркой, но разносезонной одежде (в мерлушковых шапках над легкими безрукавками, в кожаных куртках на голое тело и поверх шорт, в длинных платьях с меховыми манжетками и в галошах на босу ногу) толпились бездельно под огромным, до рези в мозгу обрыдшим кумачом. Узкозмейный кумач вился меж двух черенков от лопат. "ЛАСКОВО ПРОХАЕМО ДО РУБРУ", - звал кумач. По самому низу кумача углем было дописано: "До чортяки Верлатого".
Внезапно машина резко затормозила, боль в левом плече стала непереносимой. Раненый, полулежавший на заднем сиденье, шире раскрыл глаза и увидел нависающий над ним балконом кремовый барский дом.
- Заноси его! Быстро в лазарет! Остальные - в штаб!
Штаб развернут был в этом же кремовом, с рамами голубыми доме.
- Зажралысь тут! - крикнул, явно кому-то подражая, батько, как только невеликий гурт прибывших протопал по лестницам в раздольную, в три окна комнату на втором этаже. - Усих в распыл пущу! - неистовствовал Верлатый уже явно для форсу. - Сидайтэ, - вдруг резко сменил он тон. - Положення наше - усим видомэ. Положення - кэпськэ. Прорыв з боем на территорию рэспублики группы прикрыття з паном радныком выклыкав у "самостийныкив" дыкый спазм. Чекаемо провокаций. Командырам перевирить посты. Никому нэ пыть. Штабу начальника до мэнэ!..
Почти две недели батько Верлатый метался по республике как бешеный, сам проверял посты, сам выезжал на границу.
Очередной серый день весенний засиял тихо, неярко. Верлатый в который раз уже решил идти в лазарет, узнавать о нелепинском здоровье. На выходе из гостиной его перехватил генписарь.
- Батьку! Вертолет на берегу сел. Прошляпили мы... Там человек один. Не похоже, что нэзалэжнык. Пана радныка знает. С вами срочно говорить хочет...
- У, черти б его съели... Давайте, волоките!
Через десять минут в гостиную с овальным столом и закапанными то ли жиром, то ли батькиным трудовым потом зеркалами вошел Валерьян Романович Дурнев.
Не так много времени прошло с той поры, как бежал ученый с Иванной и Нелепиным из Москвы, а изменения произошли с ним великие. Начались, правда, эти изменения много раньше этого совместного бегства. Может, еще в Волжанске, когда, отлученный от настоящего дела, занялся Валерьян Романович с горя теорией и практикой игр. Тогда-то мир впервые и померк перед его взором. Все умерло, все рассыпалось в прах, лишь дотронулись кончики пальцев до игры настоящей. И прикосновенье это было обдуманным, математически точным. А иначе ни удовольствия, ни страдания-страсти, конечно, не было бы. В самом-то деле! Неужто грязно-слюнявые картишки или подобные черепам с дырочками ноздрей и глаз кости могли увлечь чуткий ум великого ученого? Да ни в жизнь! Увлечь его могла только высшая математика игры, только мировая ее востребованность и неизбежность. В жизни безалаберный и аморфный, - прикасаясь к игре, становился Дурнев жестким, даже грозным. И контур души его - если б захотел В. Р. снять этот контур по им же разработанной схеме - тоже стал жестким. Стал контур стягиваться, сжиматься, пока не сузился окончательно, не стал походить на грубо-резкое тире меж чем-то прошедшим и чем-то пока еще не наступившим. Жестко повел себя Дурнев, вернувшись в Москву из волжанской ссылки. Грозным и беспощадным предстал - несмотря на внешнюю интеллигентность и мягкость перед посетителями игорного дома в порту независимого государства. Почти такую же грозную силу ощущал в себе ученый и прилетев сюда, в уморительно-карликовую республику. Силу эту подпитывало и то, что знал он вещи, обитателям республики пока неизвестные.
- Поговорим один на один. Вышлите их, - кивнул Дурнев на адъютантов. Дождавшись ухода лишних людей, продолжил: - К вам, в вашу республику бежали двое. Муж мм... и жена Нелепины. Нужно их срочно вывезти отсюда.
- Да ну? Это зачем же?
Дурнев стал приводить резоны, излагать батьке выгоды и даже - очень туманно - сулить неплохие деньги. Однако чем больше говорил он, тем верней чувствовал: доводы его здесь отчего-то не работают, хитрый батька только нагло на слова его скалится, а чтобы беглецов вернуть, делать, скорей всего, ничего не станет.
Дурнев поморщился, пытаясь понять, отчего слова его до батьки не доходят. Своим цепким, математическим, очищенным от излишеств и сора умом он тут же, в чем загвоздка, и понял. А загвоздка была в том, что говорил он с батькой фразами и даже интонациями того самого контрразведчика, что натаскивал его перед вылетом в РУБР. Ишь ты! Прямо не "служба бэзпэки", а клуб экстрасенсов! Вспоминая эту недавнюю беседу, Дурнев поежился. Брр! Контрразведчик был, конечно, гад ползучий! Высокий, как хлыстик, извивающийся, крючконосый, до смешного худой. Он похаживал вокруг Дурнева рысцой и тихо, но твердо, с рассыпной жестью в голосе, увещевал:
- Поймите же, пан Дурнев! Это все только для их и для вашего блага. Для блага вашей России, наконец! Ну? Вы же в душе русский почвенник, я не ошибся?
- Почвенник? - Дурнев зябко повел плечом. - Мне по вкусу почва тех мест, где я могу достойно и с удовольствием жить. Здешняя почва мне приятна.
- Знаю, наслышан! Это называется - обрести вторую родину. Ну а тогда, как же эта "вторая родина", приютившая вас, давшая деньги и кров, посмотрит на отказ помочь ей? Да и смешно отказываться, - контрразведчик распрямился, стал вроде еще тоньше. - Смешно, потому что и без вас это сделают. Но грубо сделают! Я бы даже сказал - гнусно. Вы гнусности этой хотите? Уверен - нет. Да их ведь ваши российские мильтоны скоро разыщут! По уголовному делу и разыщут, как пить дать. Уверен: вам даже и рисовать не надо картинку захвата ваших друзей силой. Ведь и в вашем, и в нашем МВД одни костоломы, доложу я вам. Иногда и хуже: палачи, катюги! Мы же, заметьте, организация интеллектуальная. Ну же! Да ведь никто, кроме вас, и не сможет помочь нашим ученым "снять" информацию, которая, по некоторым данным, давно уже господина Нелепина тяготит. Кто, наконец, обеспечит продолжение программы "материя д.", о которой вы сами нам любезно сообщили? Власти меняются, режимы уходят, а наука бессмертна! И она - для всего человечества...
- Знаете, я что-то устал. Тяготит меня теперь весь этот научный блуд!
- Блуд науки? Блудодеяния, так сказать, бессмертных? В этом что-то есть! Правда, попахивает... - хлыстик зарысил вокруг Дурнева быстрей. - А ваши нынешние занятия - они вас не тяготят?
- Представьте - нет! В игре есть что-то живое, новое, от причинно-следственных связей очищенное: взлет, падение, взлет! Какая-то новая материя жизни, молодой бодрящий хаос! Я им упиваюсь похлеще вермута! Выиграл, выиграл, проиграл!
- Ну да! Проиграл и повесился.
- Да! Да! И повесился, если хотите! Повешение - тоже новая жизнь, ее начало! В повешении тоже - отряхающий с нас инерцию космохаос! И хватит нам здесь пастушков с барашками представлять!
- Понял, понял. Правда, сам я думаю слегка иначе.
- Думаете? А ежели думаете, - какого черта в этой душегубке сидите? Давайте ко мне! Вместе над теорией игр покумекаем!
- Ну, ну... И не душегубка здесь вовсе. Я же говорил: у нас здесь банк интеллекта плюс небольшая чиновничья контора по сортировке мыслей. Или скажем так: фирменная фотолаборатория по проявке невидимого, хе-хе... Сродни той, вашей, московской! Но вернемся, как говорится, к предмету обожания. Если вам в короткий исторический срок стал безразличен ваш друг Нелепин, то уж Иванна Михайловна, думаю, вам никак не безразлична!
- Вы... Кто вам позволил!? - Вскочив, он тогда бросился к хлыстику, но не добежав, остановился. Хлыстик улыбался.
- Предыдущая
- 56/67
- Следующая
