Отреченные гимны - Евсеев Борис Тимофеевич - Страница 30
- Предыдущая
- 30/67
- Следующая
Пока Ушатый ходил в кинозал, Нелепин думал не о его предложении, а об Иванне. Вдруг он вернется, а ее уже нет? Вдруг все развалится? С чего он решил, что все так здорово? Может, она захочет уехать? Может, у нее есть кто-то. Кто? Муж, любовник, приятель? Не похоже... Нет, нет. Она тоже ведь почувствовала: их встреча - судьба. Тут не спутаешь! Правда, этот холодок утром, явный ее страх перед чем-то, а за страхом сразу - смешок...
- Я согласен, - сказал вернувшемуся генералу Нелепин. Хотя, едва услышав о дурацком этом президентстве, твердо сказал себе: нет! Да это чушь просто! Какой он президент-администратор? Ну нельзя же доходить до абсурда! И... и... - Согласен! - противореча внутренним своим выкладкам, повторил он. - Да, да! - вытолкнул Нелепин сладострастно то самое слово, которое сегодня ему в уши, в ноздри, в рот стоязычковым пламенем выдыхала Иванна.
- Ну так дай же я тебя, голуба, поцелую! - Генерал, пыхтя, выкатился из-за стола. Продолжая что-то говорить, он подбежал к Нелепину, но не поцеловал, а застеснявшись, лишь обнял его. Потом так же, пыхтя, к столу вернулся, ткнул пальцем в кнопку на пульте, не попал, ткнул еще раз и в зажегшуюся точку зарычал весело: - Вина! Этого самого... Крымского! С этикеткой золотой! Ты не знаешь даже, как помог мне, - отлепляя палец от кнопки, задыхался Ушатый. - И мне, и всем нам, и себе... Сейчас вина принесут, выпьем! А там - все объясню тебе...
Вино принесли быстро, но Ушатый, потрясенный согласием Нелепина, бутылку откупоривать не стал, а закрыв за буфетчицей дверь, зашептал, округляя глаза, что-то в самое ухо Василию Всеволодовичу, зашевелил пальцами у него перед носом. Лишь иногда, отскакивая от Нелепина на два-три шага, он вскрикивал:
- Понимаешь теперь, голова садовая? Понимаешь?
Через час вопрос был окончательно сговорен. Нелепин чувствовал в кончиках пальцев легкое покалыванье: событий ночи, утра, а теперь еще и дня было многовато для провинциальной, не привыкшей к резким московским изворотам психики...
- Может, на воздух, а? Не могу, ей-богу, больше, Александр Мефодьевич!
- Да чего там на воздух? Тогда уж - за город! Как это актриски кричат в спектаклях: к цыганам, в "Стрельну"! Или в "Иверию". Знаешь такой кабак?
- Сначала домой. Там - Иванна.
"Чшхт... Привет, толстожопики! Это опять и снова НЕКРО-ТВ! Студия-40 на трудовой вахточке. Седни у нас очередная передача из цикла "Неземные удовольствия и наслаждения". Седни, правда, не рай! Чуть пониже местечко для вас выбрал я седни! Для новичков, глядящих в нашу щелку впервые, повторяю: с вами сегодня и с вами всегда - Вова Чмут, Чмут, Чмут... Итак, сразу же удовольствие No 2: "Совокупление с инкубом!" Ау, толстожопики! Ваши подружки готовы? Но погодите их натягивать! Чуть поздней, когда пройдут перед вами двенадцать некропозиций! Да каких! Пальчики оближете! Вы ведь бабки отслюнявили уже? Ну тогда але-оп! Пошла картиночка: Ирма Эдуардовна Улиганская-Кизякова и инкуб! И-эхх! Погнали!"
В "Аналитичке"
Смерть сторожа не испугала и не смутила Агавина.
Чего бояться? Милиции? Мести? Возможного наказания? Все - ересь! Старик наверняка уж свое заслужил. Милиция - подонки. Наказание? Но разве в преступной стране оно возможно? Нет и еще раз нет! В ней возможно только продолжение продолженного преступления... Здесь Урод-Агавин всегда сбивался. Но потом, собравшись с мыслями, поправлял себя так: продолжение преступления длящегося. Так что с этим все было в порядке. Смущало другое. Смущало чувство чего-то им самим в этой истории недопонятого. Смущал человек, приезжавший к нему в "Тетрагон" вместе с порнушником Чурловым. Сначала Урод был уверен: встретился этот самый чурловский приятель со стариком случайно. А кинжал старый варнак отдал ему только из хвастовства. Давно, давно отошел от дел старый черт! Но кое-что знал и помнил, да и самого Агавина видел в неподобающем виде и с людьми неподобающими в том же самом особнячке. Так что замочили его хоть и случайно, а не зря. И пацаны повязаны, и ящичек с оружием коллекционным взят... Но этот-то, с фирмы чурловской, чью машину Урод так ловко показал в день убийства перед особняком, он-то здесь при чем?
Зная, что рискует, Урод позвонил Чурлову и о какой-то ерунде с ним покалякал. А покалякав и вынув с журналистской ловкостью из собеседника информацию о Нелепине, о фирме, об Ушатом, - призадумался. Затем, по проверенным "высоким" каналам запросил сведения дополнительные. А там уж стал сопоставлять услышанное всерьез и от сопоставлений таких даже присвистнул. Присвистнув же, засобирался в "Аналитичку". Запахло сенсацией. И какой! Надо было действовать! И действовать только через респектабельную и уважаемую газету. Начать же следовало со скандальчика уголовного. А ежели скандальчика нет, его надо было придумать.
В своей собственной редакции Урода боготворили. Но в редакции "Аналитички", в которой провел он первые десять лет своей половозрелой журналистской жизни - отдадим должное пронзительности взгляда тамошних аналитиков и журналистов, - говоря откровенно, ненавидели.
Урод это знал и случая появиться в "Аналитической газете" никогда не упускал. Случалось, правда, такое не часто, но зато подгадывался непременно день зарплаты или какой-нибудь юбилей, чтоб повидать по возможности сразу и всех, вылить помоев погуще, самому хлебнуть пожирней.
- Явился живодер, - недовольствовали вахтеры на первом этаже.
- Принесло ханыгу, - досадливо сглатывали бьющие из пищевода струйки соляной кислоты на третьем и на пятом.
- Пришел! Здесь! - потирали руки на седьмом.
Второй этаж одышливо и туповато молчал.
Все этажи Урод, конечно, не обходил, был для этого слишком тяжел, трудно раздирал ноги в паху, непозволительно громко стучал мертвой прямой ступней. Поэтому ехал Урод сразу на свой любимый седьмой этаж, там в секунду высасывал полбутылки прихваченного с собой зеленого ликерцу, длинно плевал в стену, садился посередь коридора на пол, рядом с собой клал кепку... Хэппенинг начинался!
Уродец садился, и к нему тут же подбегал кто-нибудь из новеньких, подосланных старшими товарищами. Новенький мяучил тихо-вежливо:
- Аналитический материал? Класс! А передать кому?
- Говну.
- Кому, кому? - полагая, что ослышался, лепетал новичок.
Урод повторял, новичок, похнюпившись, отходил, иногда вступал в пререкания. Тогда хэппенинг набирал настоящую силу.
Сегодня, однако, на седьмом этаже Агавин пробыл недолго. Поводом для сокращения визита послужило предложение одного из обожающих черный юморок, ждущих этого юморка как манны небесной молодых обозревателей "Аналитички" долбануть по случаю праздника чего-нибудь погуще, чем цирюльно-лаковый ликер.
- Праздник? - Урод тяжко шевельнулся. - Праздник? - он стал кряжисто и как бы по частям поднимать себя. Обломками и частями поднималось в нем и долгожеланное чувство обиды. - Я устрою вам праздник.
Поблескивая аспидным коксующимся глазом, Урод тут же стал прокручивать в уме одну нагло-гениальную мыслишку. Мыслишка была несложная, но ее надо было кое-чем подкрепить и слегка подготовить. Спускаясь на лифте с седьмого, Урод такую подготовку с ходу и начал.
Тем временем в "Аналитической" шла летучка. Во главе вытянуто-скругленного стола сидел главный редактор - широкоплечий, с улыбчивым лицом, с капризно-изломанной губкой, с фарфоровыми, печально голубеющими белками глаз, из своих. Главный молчал, ожидая с тоской, когда кончит орать и изгаляться редакционная правопоборница No1 Рина Лякина.
- С каких таких пор, - полошилась Лякина, - эта гнусь у нас завелась? Кто и когда мне ответит? Кто? Когда?
Общее молчанье и было искомым ответом. Наслаждаясь, Лякина продолжила:
- Что нам было говорено в Генделевской капелле?
При упоминании о творце страстно-скорбных, но тем-то и великих кончерто гроссо, часть сидящих в комнате No 366 возвела глаза кверху, что должно было не только обозначить любовь к музыке Георга Фридриха Генделя, но и "языком сердца" рассказать о глубокой приязни к тем, кто в Генделевском зале таковой разговор по душам устроил.
- Предыдущая
- 30/67
- Следующая
