Доносчик 001, или Вознесение Павлика Морозова - Дружников Юрий - Страница 8
- Предыдущая
- 8/44
- Следующая
А может быть, мальчик сочинил письменный донос? "Писал. Писал Павлик сообщение в ОГПУ, - считает Прокопенко. - Люди в деревне всегда найдутся, которые подговорят: посади отца, отомсти за то, что вас бросил. Иван Потупчик, его двоюродный брат, хотел сам стать председателем сельсовета вместо Трофима. Он и подучил Павлика куда и как написать". Эту версию мы попытались уточнить у Ивана Потупчика, когда с ним увиделись. "Помогал ли я ему бумагу составлять, - ответил он, - не помню. Но написать это можно, если хотите".
Губарев в "Пионерской правде" вначале тоже написал, что Павлик донес письменно: "Дай-ка, Яша, чистую бумагу, - внезапно проговорил Павел, поворачивая на свет лицо... - Напишем в ГПУ". А потом переделал донос на устный. Татьяна Морозова в одной из бесед с нами сказала: "Павлик написал письмо чекистам и вложил фотографию отца".
На наш взгляд, письменный донос не исключает устного. Встреча с уполномоченным могла состояться для получения дополнительных улик и с целью выяснить саму личность добровольного осведомителя для будущих отношений. "Павел пошел в сельсовет, - пишет Соломеин в первой своей книге. - За председательским столом сидел человек в военном. Когда все вышли, Павел подошел к столу: "Дяденька, я расскажу тебе..." Человек все записал и пожал Павлу руку. Писатель Яковлев дополнил Соломеина. Было учтено: кому и сколько давал отец бланков, у кого их брал. Павел якобы донес на многих сразу. Уполномоченный резюмирует: "Раз врагом нашим стал твой отец, и отца надо бить".
Заметьте: бить! Приговор отцу произнесен уполномоченным сразу после доноса ребенка. В дореволюционном Уложении о наказаниях уголовных и исправительных (статья 128) особо оговорено, что доносы от детей на родителей не приемлются, за исключением особо опасных преступлений. Взятки за полученные справки такими преступлениями не считались. В журнале "Пионер" писатель Губарев рассказывал, как Павлик украл у отца из-под подушки, когда тот спал, портфель с документами. Проснувшись, отец умолял сына: "Не губи, родимый!" А сын ночью бежит сообщить или, как тогда говорили в деревне, доказать.
Детали эти важны не для выяснения жизненной правды, а для того, чтобы понять, как в прессе рекламировался донос мальчика на отца. Через тридцать лет после появления в печати первой книги Соломеин переписал весь эпизод в новых красках. Перед доносом Павел хитрил. В школе он стоял с книжкой в руках. "Он лишь для вида листал ее, с беспокойством и ожиданием посматривая в окно. Увидев, наконец, что отец вышел из сельсовета и направился к дому, Павка быстро оделся и выбежал на улицу". Опасаясь, чтобы его не выследили так же, как он выследил отца, мальчик старался незаметно пробраться к уполномоченному, прибывшему в деревню: "Павка зачем-то оглянулся, подошел к окну, посмотрел на улицу, во двор и только после этого осторожно присел на скрипучую табуретку".
Со стороны Павла - жажда подвига, со стороны уполномоченного ремесло. Тот слушал, переспрашивал, уточнял, записывал: Павлик сообщил, что он пионер, председатель совета отряда, и уполномоченный перешел к инструктажу: "А ты, председатель, язык умеешь держать за зубами?" - "Умею!" - твердо сказал Павка и почувствовал, как забилось отчего-то сердце. "Добро! Договоримся, значит. Во-первых, мы с тобой будто что незнакомы. Ты сейчас приходил не ко мне, а к отцу. А я даже не знаю, что ты сын Трофима Морозова. Во-вторых, ты со мной не разговаривал, спросил только, не знаю ли я, куда ушел отец. Понятно? И если ты увидишь меня даже у вас дома - будто впервые видишь меня. Ясно?".
Теперь он завербован по всем правилам! И чувство принадлежности к особому клану лиц, обладающих властью над людьми, зовет его к новым подвигам. "Тогда берегись, чтобы ты не попал в сеть, последуя им, по истреблении их от лица твоего..." Но это уже не из Соломеина, а из Библии.
Через три или четыре дня после доноса Павла отца арестовали. Арест происходил обычным порядком, но в книгах писателей тех лет все выглядело, как в детективном романе. Соломеин в последней своей книге описывает: "Пришли старички в лаптях, помолились, купили справки, а потом взглянули друг на друга и, как по команде, сорвали с себя парики. "Ты арестован, Трофим Сергеевич Морозов", - услышал Павка знакомый голос..." А вот другое описание: подослали к Трофиму в сельсовет незнакомого переодетого милиционера. "Это ошибка, товарищи, вы что-то смешали!" - услышал Паша взволнованный голос отца, и ему захотелось крикнуть: "Не смешали, тятя, не смешали!". Татьяна Морозова рассказывала нам еще эффектнее: "Павлик скомандовал: "Взять его!" И энкаведисты бросились вперед".
На самом деле никого не подсылали, и Павлик не заслужил еще офицерского звания в НКВД, чтобы командовать. Просто пришли с обыском и забрали. Авторам официального мифа пришлось туго: если Павлик Морозов сообщил отцу, что донес он, то разглашается секрет полиции, а если молчал, то как же прогрессивное человечество узнало, что мальчик совершил героический поступок? "Через кого только дознались? - восхищался писатель Яковлев в книге. - Вот какая власть нынче, ничего от нее не скроешь". Автор явно стремился польстить тайной полиции.
Через три месяца, худой, рваный, грязный, заросший (Трофим до этого брил бороду) отец был приведен на суд в Герасимовку пешком под конвоем двух милиционеров. Кормить преступника в деревне было негде, а он едва держался на ногах. Его вторая жена Нина Амосова уехала из деревни и вышла замуж за другого. К Татьяне и детям Трофим заходить не захотел. Охранники отдали его отцу с матерью на три дня под расписку. Здесь-то и возник вопрос, кто донес.
Павлик пришел в дом деда, где был отец. Трофим спросил его о доносе. Сын сперва отрицал свою причастность и дал ему вдоволь потерзаться в догадках. Насладившись, Павлик нанес удар, сообщив, что это благодаря ему будет суд.
"Трофим заплакал, - записал Соломеин показания очевидцев. - Мороз (дед. - Ю.Д.) соскочил, раз Пашке в ухо, второй... Пашка заревел и спросил:
- Что делаешь?
- Убью паразита!
Мужики отобрали Пашку и увели".
Выездную сессию суда проводили в деревенской школе. Местом заседания выбрали класс. Павлик на суде был скромен и величествен. Поэтесса 50-х годов Хоринская рисует его весьма довольным собой:
И мне задавали вопросы,
Как звать-величать, кто родня,
И судьи "свидетель Морозов",
Как взрослого звали меня.
Замечательная речь Павла Морозова на суде имеется у нас в двенадцати (!) вариантах. Полностью приведем неопубликованный текст из архива Соломеина, как самый первый по времени. Оставляем на совести Соломеина достоверность и грамотность оригинала.
"Дяденьки, мой отец творил явную контрреволюцию, я как пионер обязан об этом сказать, мой отец не защитник интересов Октября, а всячески старается помогать кулаку сбежать, стоял за него горой, и я не как сын, а как пионер прошу привлечь к ответственности моего отца, ибо в дальнейшем не дать повадку другим скрывать кулака и явно нарушать линию партии, и еще добавлю, что мой отец сейчас присвоет кулацкое имущество, взял койку кулака Кулуканова Арсения и у него же хотел взять стог сена, но кулак Кулуканов не дал ему сена, а сказал, пускай лучше возьмет х...".
Койку отец взял у родной сестры, на нее он хотел постелить сена. Заметьте: в речи нет ни фальшивой справки, ни взятки, ни единой улики. Для доказательства вины отца он добавляет к интересам Октября (то есть революции) кровать и сено. Потом, в книге, Соломеин, разумеется, вставит в речь фразу о справках, выданных за взятки.
С чьих слов записал Соломеин речь Павла, установить не удалось. Единственная документальная ссылка на слова мальчика имеется в деле в"-374 об убийстве Павла Морозова. Это "Характеристика на убитых Морозовых Павла и Федора", подписанная работниками сельсовета. Но и она не содержит улик: "...При суде сын Павел обрисовал все подробности на своего отца, его проделки". Опубликованные в газетах, журналах и книгах речи Павла на этом суде восходят к тексту, составленному Соломеиным.
- Предыдущая
- 8/44
- Следующая
