Падение (СИ) - Андерсон Альбина - Страница 21

— А где фотографии?

— Ой, нужны фотографии?

— Да две.

— Я принесу…

Как же она так могла так опростоволоситься? Нужно срочно звонить Мусе или Глебу, чтобы спросить где это можно сделать.

— Хорошо, принесете завтра. Сейчас напишете заявление на конкурс…Подождите… — женщина опять разбирает папку и, наткнувшись у самого дна на вырезки хвалебных статей из газет и журналов, ошеломленно застывает как кобра увидевшая мангуста. Некоторые статьи с фотографиями. Кира на них получилась четко, можно даже рассмотреть задорную улыбку на ее лице. Она начинает точно также улыбаться женщине, сейчас начнется переполох и ее сразу поведут показывать главному балетмейстеру. Женщина снова выуживает ее диплом и раскрыв внимательно изучает.

— Так, подождите…Вы не в оркестр?

— Нет, я в балетную труппу, — удивляется Кира ее вопросу.

Взгляд женщины холодеет.

— У нас вакантные должности только для артистов оркестра. Я думала вы на конкурс музыкантов подаете документы.

Кира снимает шапку, чтобы лучше слышать.

— А когда же конкурс для балетных?

— Такого не было уже несколько лет, своих хватает. Из всего штата танцует только две трети. Вы мастер сцены?

— Я солистка.

— И солистов своих тоже хватает, — твердо говорит женщина.

Она быстро впихивает все разложенные документы обратно в папку и протягивает ее Кире. Теперь все три женщины напряженно смотрят на нее, выжидая когда она уйдет. Кира проходит к двери и берется за ручку. Неужели это все? Вот за этим она ехала сюда три тысячи километров? Для этого оставила все, что у нее было дома? Она решительно возвращается к столу, ей нужно спросить, в конце — концов что она теряет?

— А может быть как-нибудь можно?

— Не можно. Я же вам говорю, у нас штат укомплектован под завязку. Свои годами не танцуют. Ждут очереди, а потом не дождавшись, уходят на пенсию.

Кира ожидала чего угодно, только не этого. Что, ее даже не посмотрят? Не дадут ей ни одного шанса? Остается последнее, хотя это и противно.

— Скажите, а Заболоцкий в театре?

Лицо женщины смягчается. Две другие, услышав знакомую фамилию перестают разговаривать. Заболоцкий, здесь твои друзья или враги?

— Вы его знаете?

— Да, мы вместе учились.

— Он в Таиланде. Вчера уехал в отпуск на две недели, — серебряные украшения опять звенят. Голос женщины теплеет. — Знаете что, я оставлю копии ваших документов и если что-то появится, мы вам позвоним. На вашем месте все таки, я бы не очень надеялась…Это должен быть какой-то совершенно особый, исключительный случай.

В отделе кадров знают, Заболоцкий — восходящая звезда и стремительно летит к славе. На него уже начинает ставиться репертуар. Он наверняка будет протежировать эту крошку. Землячество — сильное чувство у периферийных и портить с отношения с этой девочкой незачем. Потом будет рассказывать в газетах, как у нее документы не брали.

— Я занесу завтра фотографии? — спрашивает Кира.

— Да-да, занесите, но это не срочно. Можете не завтра, а как-нибудь…, - отмахивается женщина.

Кира натягивает шапку и выходит в коридор.

На улице холодно, тучи затянули солнце и все стало серым. В душе теперь тоже прохладнее и темнее. Кто же знал что все так не просто? Вера Петровна расстроится, хотя ей можно пока ничего не говорить. Остается одно — ждать Заболоцкого. Мамонт был прав, Ники поможет договорится чтобы ее посмотрели. За все остальное она не переживает. Дайте ей только маленькую лазеечку, проползти ящеркой в этот дворец, ступени которого она готова целовать. Ей нужен только один шанс и она его получит! Киру голыми руками не возьмешь, она не из тех, кто сдается. Ей только нужно, чтобы ее увидели, а там она задаст пороху, расстреляет всех как из пулеметов, своими ногами. Убьет напором и техникой. Кира бодрится, но в душу понемногу закрадывается сомнение. А вдруг она не так талантлива, как воображает? И прыжок у нее не такой высокий? Конечно, для своей сцены она была хороша. Где родился там и сгодился. А сгодится ли она здесь? Лауреаты конкурсов и премьеры других театров здесь счастливы в кордебалете постоять. Возьмут ее в кордебалет? В третий ряд у кулисы? А Мамонт предлагал ей репетировать Китри и еще заманивал парочкой предложений, от которых обычно в обморок падают. А она отказалась и решила стать большой рыбой в большой реке. Выскочила из своего маленького аквариума. Не задохнется ли она по пути к этой большой реке? А как жалко каждого потерянного дня! Она так рвется на сцену, в пучину этой сумасшедшей театральной жизни. Ощутить на сцене восторг всевластия над зрителями, упиваться своим ликующим, полным бешеной энергии телом. Смотрите что я могу, смотрите. Дайте мне вашу энергию восхищения от того, что я могу. Она задыхается вне театра, как рыбка без воды. Как она хочет танцевать!

В метро у всех серые, злобные лица. Напротив сидят две молодые женщины, которые брезгливо читают журналы с красотками на обложке. Трудно радоваться жизни, когда кто-то на обложке, а ты в метро. Она надеется, что она не похожа на них. Она никогда не станет такой серой, не умеющей радоваться каждой минуте. У нее впереди счастливая, яркая жизнь.

В углу молодой человек, с интересом на нее поглядывает. Кира такие вещи замечает сразу. Крепкий, коренастый, руки как две мотыги. Удивительно, как нарядно он одет. Все, кажется, совершенно новое, как на манекене, — думает Кира. Наверное только сегодня срезал бирки. Блестящие туфли из разноцветной кожи, роскошный желтый шарф, новенькие перчатки. Ему все это не идет, он слишком груб и топорен. А как бы хорошо все это выглядело на Глебе! Кира отворачивается, но в отражении окна напротив видит, что мужчина развернул газету. На самом деле никому она здесь не нужна, никому до нее нет дела. Дома у нее была работа и люди, которые ее любили. Здесь она так одинока. До Муси не дозвониться, подруга никогда не берет телефон и редко звонит сама. Глеб по уши занят на работе, а Зигги и Тайке она звонить стесняется. Как жалко что Заболоцкий вернется только через две недели. Было бы здорово позвонить ему и сказать:

— Кто не умеет поливать, тот не умеет танцевать!

Это была известная поговорка в училище. Чтобы прибить пыль, перед классом они с Мусей наливали воду в тяжелые лейки и поливали пол в зале. Пахло мокрым деревом, через перламутровую зелень огромных тополей в высокие окна било солнце. Оно наполняло зал таким светом и радостью, что хотелось подпрыгнуть и взлететь под потолок к вентиляторам. Заходила Эльмира Феликсовна и они все становились к станку. Во время занятий Кира чувствовала, как с затылка по позвоночнику течет пот. Полотенце после классики можно было выжимать. Краем глаза она замечала, что у Савиной не только мокрая шея, но и лицо. Эльмира Феликсовна стукнула ее кулаком в лоб. Пусть в сердцах, пусть легонько, но это было обидно.

— Музыку слушай! Почему у тебя тело отдельно, а музыка отдельно? Плие каким местом жать нужно?! — хореограф хлопала себя по бедрам. Больше всего доставалось вялой, отстраненной Мусе, которая на занятиях всегда сникала.

— И пяткой! Мусина пяткой! Почему ты такая дура? — Она поворачивалась к концертмейстеру за роялем, — Я эту девицу никогда не выучу. Ну зачем она здесь? Она мне действует на нервы, — и опять кричала на Мусю, — Отойди назад, я тебя тащить не буду. Не мешай заниматься другим, если сама дура. Сядь, плие, нога, плие, нога! У тебя плие нет, ты качаешься…Нет я ее выгоню! Иди на скамейку.

Эльмира Феликсовна могла обозвать дурой любую. У всех при этом были стоические лица. От обиды дрожали губы, но показать что ты расстроена нельзя, было бы еще хуже. Поправляя заколки на голове, Муся уходила на скамейку. Натянув старенькое болеро, она рассеянно наблюдала за остальными. Широко зевала и мечтала о сигарете.

В последний год в зале настелили линолеум и полы уже не поливали. Не так летели мягкие туфли. Не нужно было их часто штопать и латать. Они всегда ходили втроем. Кира, Муся и Ники Заболоцкий. Славный Ники, он был хорошим другом. Жалко что теперь они не могут встречаться вместе. Заболоцкий вычеркнул из жизни Мусю, а Муся Заболоцкого.