Диктофон, фата и два кольца, или История Валерии Стрелкиной, родившейся под знаком Льва - Ларина Елена - Страница 22

— Ей всегда удавались роли роковых женщин, — озвучил мои мысли Громов.

Наши глаза встретились, и мы с пониманием посмотрели друг на друга. Так, будто читали одну книгу и совпадали до мелочей в восприятии прочитанного.

— Да… — согласилась я. — Этот фильм по праву считается ее триумфом. Она создала исключительный характер. Я всегда удивлялась, как точно она сыграла женщину, привыкшую только брать, причем брать то, что ей нравится, не оглядываясь ни на кого, воспринимая это как должное! И ничего не давать взамен. И даже в последние минуты, когда она еще могла спастись, она опять ждала, что придет муж и все сделает за нее.

На губах Громова промелькнула едва заметная улыбка.

— А вам не нравится такой характер?

— Нет. Мне больше по душе борцы. Женщины, которые могут сами принимать решения и нести за это ответственность. Живые… Настоящие.

— Да… — еле слышно проговорил он. — Это на вас похоже. — Потом помолчал и спросил: — Какие фильмы вы еще любите? У меня хорошая фильмотека, и я мог бы сказать Маше, чтобы она принесла вам диски.

— Если у вас есть «Трамвай желания» с Вивьен Ли, то буду очень вам признательна, — ответила я.

Он с удивлением на меня посмотрел. Отчего-то мой выбор показался ему несколько необычным и даже, можно сказать, неожиданным. Наверное, он считал, что женщина, кроме «сиропа в шоколаде», ничего другого смотреть не может.

— У вас хороший вкус, — отметил Громов. — Сейчас об этом фильме даже и не вспоминают.

— Ну почему… Я не могу с вами согласиться. Знаете, есть картины вне времени. Они просто не могут никого оставить равнодушными. Когда их смотришь… в душе что-то переворачивается. И наступает просветление. Таким, в принципе, и должно быть искусство. Во всяком случае, я это часто слышала от отца и его друзей.

— Ваш отец, кто он был?

— Художник.

— A-а. Понятно, — поморщился Громов.

Да ничего тебе не понятно! Не знаю почему, но у многих людей при словах художник, артист, писатель возникает мысленный портрет эдакого непризнанного гения, который только и занимается тем, что глушит водку и прожигает жизнь. А еще этот непризнанный гений досаждает всем кому не лень и попутно творит свою нетленку. Громов, кажется, не был исключением из этого правила, во всяком случае, то, как он едва заметно поморщился, услышав, кем был мой отец, говорило лучше всяких слов. И мне ужасно захотелось крикнуть, что отец, как и многие его коллеги, был большой труженик, что часто он отходил от холста в полном изнеможении и на прожигание жизни у него уже не оставалось ни времени, ни сил.

Мы замолчали. И чтобы прервать эту паузу, я сказала то, что собиралась произнести сразу.

— Я рада, что вы пришли и я могу лично поблагодарить вас. Если бы не вы…

— Ну что вы, — перебил он меня твердо. — Не о чем говорить! — Он немного помолчал, словно раздумывая, о чем со мной можно еще побеседовать, но потом, видимо, нашел тему. — С вашей машиной все в порядке. Она сейчас в мастерской, и к концу недели вы сможете ее забрать.

— Благодарю вас, — сказала я. — А почему…

— Что?

— Почему вы привезли меня сюда? Могли ведь просто доставить в больницу…

— Мог. Но… когда понял, что с вами не произошло ничего серьезного, решил, что в домашней обстановке вы быстрее пойдете на поправку.

— А если честно? — спросила я и в упор посмотрела на Громова.

Он лишь усмехнулся, а потом покачал головой.

— Вы были очень беззащитны… И… трогательны.

— Могу себе представить!

— Лера… Мне кажется, нам надо объясниться. Я действительно недолюбливаю журналистов и, поверьте, имею на это веские основания. Но я не хотел причинить вам боль.

— Просто действовали по ситуации, — не удержалась и съязвила я.

Громов ухмыльнулся, видимо, решив, что обижаться на меня не стоит, потом попросил:

— Расскажите, что с вами произошло. Я имею в виду — на работе.

Не знаю почему, но я откровенно и спокойно рассказала ему историю моего увольнения, а потом и то, что удалось раскопать Жене. Громов внимательно слушал, ни разу не перебив меня.

— Мне очень жаль, — сказал он, когда я закончила рассказ. — Правда жаль. Но мне даже в голову не приходило, что дело может иметь такой оборот.

— Мне, честно говоря, тоже.

— Может быть, мое вмешательство теперь…

— Ни в коем случае! — перебила я

— Ну-ну, — протянул он и переменил тему. — Скажите, а как вы отнесетесь к предложению все-таки изучить найденный в усадьбе архив?

Громов внимательно на меня смотрел, а я только диву давалась, какая мощная, можно сказать, даже звериная энергетика шла от этого человека, его глаза словно просвечивали рентгеном мою душу, заставляя все внутри переворачиваться. чувствовала себя, как кролик, сидящий перед удавом не в силах ни пошевелиться, ни противиться ему.

— Вы думаете, вам понравится эта работа? — вернулся он к своему вопросу, но уже с другой стороны.

— Не знаю. Нужно вначале все посмотреть… Хотя… архивы — это всегда интересно.

— Замечательно. Давайте договоримся с вами следующим образом. Как только доктор позволит вам встать, вы займетесь архивом. Поработаете месяц, а дальше решите для себя: нужно вам это или нет. Согласны?

Я кивнула: конечно, согласна. И тут же подумала, вот он, ярчайший пример женской логики. Сколько раз я говорила себе: чем скорее покину усадьбу, тем лучше для меня; самое разумное, что я могу сделать, — это держаться от Громова как можно дальше. И что? Стоило ему произнести заветное «останьтесь», как я тут же забыла о своей рассудительности! Громов прервал мои мысли.

— Давайте сразу решим финансовый вопрос. Полторы тысячи евро за этот месяц вас устроит?

— Вполне, — ответила я, а про себя подумала: «Еще бы!» А гадкий внутренний голос добавил: «Ага! Наш герой еще и не скуп!»

Громов встал. Он, видимо, счел, что, поскольку все вопросы решены, то нечего возле меня рассиживаться.

— Всего доброго, Лера, — сказал он. — Вам нужно больше отдыхать, так что не буду вас утомлять.

Я посмотрела, как его коренастая фигура двигается к дверям. Вот и все. И что ты сама себе придумала? Ничего нет и быть не может.

В одной руке я держала пылесос, стараясь придать Ксениному ковру вид свежести и чистоты, а другой размешивала в ведре средство для чистки ковров. Одним ухом слушала жужжание пылесоса, а другим прислушивалась к звукам проезжающих машин, стараясь не упустить один — самый важный. Звук тормозящей возле дома машины, означающий, что Ксения наконец-то добралась. Я изо всех сил занималась уборкой, стараясь не ударить в грязь лицом перед старшей подругой. Поэтому вот уже часа два наводила марафет в доме. Наконец, придирчиво осмотрев то, что Ксения гордо называла ковром, и почувствовав удовлетворение от проделанной работы, я выключила пылесос, убрала его в шкаф и пошла на кухню проверить жаркое, томившееся в духовке.

Но тут мой взгляд «зацепился» за сюжет в новостях. Репортаж был сделан отменно. Я притормозила и стала смотреть на экран. Работал молодой паренек, но дело свое он знал четко. И сюжет вышел что надо. Я поняла, что безумно, безумно соскучилась по своей работе, по суете и убыстренным ритмам жизни, царящим в редакции. Но… в то же время я была уверена, что пройдет немного времени и я вернусь на телевидение. А пока я подумала, что мне нужно будет обязательно рассказать Ксении, как прошли мои две недели в усадьбе, пока я исполняла обязанности архивариуса. И я расскажу ей о Громове. Обязательно расскажу. И, может быть, она даст мне дельный совет.

Но это потом, а сейчас нужно вытащить мое жаркое, пока оно не превратилось в угли. Во всяком случае, запах уже разносится по всему первому этажу.

Громов передал мне диски с фильмами через Машу и уехал почти сразу после нашего разговора. И видела я его еще только один раз. Я мечтательно улыбнулась. Эта встреча… Она до сих пор никак не забывается, и при каждой удобной минуте услужливая память все возвращает меня к ней.