Есть ли сердца у призраков (СИ) - "Missandea" - Страница 41

В последний раз обернулся к ней бледный Эрик.

— Аладея, скажи маме, что я люблю её! — крикнула Ариана вдогонку лошади, а потом что-то потянуло её назад. Едва она оказалась за кустами, по дороге промчались всадники, поднимая снежную пыль. В одном из них без труда узнавался Питер. Но они проскакали во весь опор, ничего не заметив, и скоро топот утих.

— Зачем ты сделала это? — глухо спросил Ричард.

— Я не смогла бы по-другому. Аладея ведь Д’Эрден-Ройс…

— А ты принцесса.

— Она совсем маленькая…

— Тебе и самой шестнадцати нет.

— Я не могу бросить вас, Ричард. Тебя не могу.

Он несколько секунд смотрел на неё, не отрываясь, а потом обнял. Руки сжались на её спине так крепко, что, казалось, дышать совсем невозможно. Он и дышал за двоих. Ариана совершенно перестала слышать своё дыхание — его ледяное сердце гнало кровь за них обоих. Он прижался щекой к её макушке. Ариана всхлипнула.

— Это не грусть, ты не думай, не тоска. Это счастье. Его только слишком много, слишком, — прошептала она в его плечо, не слыша себя.

Просто одно целое.

Не в этом ли?..

Комментарий к 22. Не в этом ли сила, мама?

Я никогда не устану благодарить лучшую бету в своём деле Sacramentum и вас, дорогие читатели.

Когда я только садилась за работу, когда писала первые 16-17 глав, финал (который был придуман с самого начала) казался мне таким несбыточным, таким далёким, и вот - он уже скоро. Без вашей поддержки я никогда бы не подобралась так близко с нему. Спасибо.

Хотела бы вас спросить о такой штуке, как саспенс. Саспенс (цитирую из одной очень полезной статьи) - “это момент, в котором вовлечение в ваш рассказ аудитории проявляется более полно, это реакция читателей на то, что происходит здесь и сейчас, и возникает этот самый саспенс, если у аудитории и персонажа есть моральная общность, если у характера и читателей один и тот же эмоциональный заряд (он боится, и я боюсь за него)”.

Возникает ли он? Переживаете ли вы за наших героев? Если да, то за кого из них?

========== 23. Когда рушится всё, появляется надежда ==========

Они обошли, наверное, деревни три, прежде чем сумели отыскать место для ночлега. В гостиницах (которых и не было) останавливаться небезопасно, тем более денег у них немного. Так говорил Ричард, и Ариана знала, что он прав, но, боже, как ей хотелось хоть одну ночь заснуть под потрескивание углей в камине, а не под шум ветра в деревьях. В дома же их не пускали: люди были слишком напуганы зверствами людей Гарднера.

И вот, к большому облегчению принцессы, место для ночлега было найдено. Какая-то пожилая старушка согласилась приютить их у себя в хлеву, а Ричард нарубил ей дров за это.

Пустующий хлев, к несчастью, оказался открытым: просто навес, пристроенный к дому сзади. Однако под ногами всё же был деревянный настил, а не снег, порядочно надоевший Ариане, да и сена было хоть отбавляй.

Ричард достал из мешка уже привычные тонкие одеяла и постелил Ариане подальше от входа. Он сказал, что так безопаснее, и сам лёг на расстоянии метров семи от неё.

Они были уже близко к столице, и здесь деревни были куда оживлённей, чем на севере, но и тут ночью замирало всё. Окна домов гасли одно за другим, и вскоре Ариана видела только поле и звёздное небо над ним.

Она лежала, закинув руки под голову, стуча зубами и рассматривая светлеющее небо: скоро должна была появиться луна. Значит, уже полночь. Было так тихо, что отдалённые звуки ― скрип ставень, собачий лай ― слышны, будто они совсем рядом.

Вглядываясь в жемчужную россыпь ночного небосвода, она не жалела. Совсем. Да, дай Ариана руку Эрику ― может, сейчас было бы тепло и светло, может, рядом была бы мама.

Но Ричарда бы не было.

Через несколько минут холод стал совсем невыносимым, и Ариана, ёжась, встала, завернувшись в одеяло, и пошла к темнеющей фигуре Ричарда. Он спал так, как делал всё остальное ― серьёзно, плотно сжав бледные губы, дыша даже во сне устало. Светлая кожа сияла в ночном свете. Как тогда, когда она сидела и играла на старом фортепиано в тихом зале без стёкол в окнах. В ту секунду, когда он слушал, будто не было ничего важнее. Как вечность назад.

Чёрные ресницы подрагивали, а в слегка отросших волосах запутались соломинки. Таким красивым быть нельзя. Это преступление, когда луна так ясно освещает мягкими лучами правильные черты прекрасного лица.

Ночью не так страшно коснуться его. Ночь снимает все маски.

И она коснулась, вынимая высохшие травинки из чёрных волос. Он будто напрягся, замер… но, наверное, Ариане показалось. Ричард спал, ровно дыша…

В следующую секунду она оказалась прижатой к стене. Хотела крикнуть, потому что не поняла, что произошло, но испугалась — не смогла. Он зажал ей рот рукой, а у шеи чувствовалось что-то холодное и острое. Нож.

Слишком живо было в памяти воспоминание, чтобы просто успокоиться и осознать, что Ричард никогда не сделает ей ничего плохого.

— Ох, какие у тебя волосы. Зачем тебе столько?

И глаза. Голубые, настолько яркие, что эта голубизна должна была бы просто прыснуть из них.

Глаза Ричарда с удивительно яркими вкраплениями бирюзы у радужки были похожи на предрассветное небо: не грозовое, тяжёлое, свинцовое, не жаркое, затянутое дымкой, летнее, но на то, что можно увидеть лишь в апреле, поднявшись в пять и выбежав в парк. Только в небе не бывает боли.

Она коснулась его ледяных пальцев, сжав подушечки, отчего рукоять ножа с тихим шуршанием упала в сено, лишь чудом не вонзившись в ногу Арианы.

Виноватый взгляд почти ледяных глаз, наполненных жгучей болью и ненавистью к самому к себе, не нуждается в словах.

Было страшно: не оттого, что Ричард чуть не перерезал ей шею, а оттого, что…

Живёшь только раз, только раз.

Её пальцы легли на бледные худые щёки, и Ариана почувствовала тот самый запах — мяты и снега.

Быстрый взгляд в глаза, и её губы коснулись горячего лба.

Она не была уверена, что сердце сможет биться после этого.

— Прости. Я боюсь за тебя, — выдохнул Ричард ей в шею.

Господи. Это ненормально — когда по всему телу бегут волны тепла, когда кончики пальцев дрожат.

— Не нужно, — прошептала она, перебирая чёрные волосы и глубоко вздыхая. — Я очень замёрзла.

Она легла, и Ричард опустился рядом с ней, так и не коснувшись её. Он укрыл их обоих двумя одеялами.

Любить — значит прощать, прощать всё.

— Я боюсь сделать тебе больно, Ариана, — кажется, он даже не шепчет, а просто двигает губами.

— А я ни капельки не боюсь, — вдруг улыбнулась она, пытаясь разглядеть выражение его лица в темноте, находя холодную руку под одеялом и сжимая тонкие пальцы. — Знаешь, если ты разобьёшь мне сердце, я не буду жалеть. Совсем. Ричард, что мы будем делать дальше? Куда пойдём?

Ариана не знала, что делать. Он был рядом, живой, реальный, это был Ричард, с которым она была готова пойти куда угодно. Но…

Мама, папа, сёстры и братья становились… призраками? Ариана закрывала глаза и не помнила маминой улыбки; закрывала глаза и не могла представить смеха Винса. Она закрывала глаза каждый день и боялась однажды не вспомнить, кто она. Не вспомнить, просто забыть, как выглядит мама.

— Мы не можем идти в столицу. Опаснее мысли просто не найти, — он вздохнул. — Листнийские войска вместе с войсками Гарднера почти окружили Этелиарс. Я понимаю, как ты скучаешь по семье.

— Да, — выдохнула Ариана, прикрывая глаза. Мамы почти не было там. — Ты прав.

Да.

Ты прав.

Почему же так хочется плакать?

— Что же мы будем делать? — спросила она.

— Пойдём на восток. Там сейчас максимально безопасно. Дойдём до моря. Там много спокойных городков, Ариана, — говорил он, успокаивающе поглаживая её пальцы. — У меня есть ценные вещи, хватит на домик. Я буду работать.

— Я тоже! — вдруг воскликнула она, чувствуя прилив сил.

Правда же, жизнь не кончена. Столица, Ариана верила, сумеет отбиться. А пока… это новая жизнь. В ней не будет Гарднеров. В ней не будет кошмаров. Только она и он.