Чёрный лёд, белые лилии (СИ) - "Missandea" - Страница 7

— Послушайте, товарищ старший лейтенант, вы можете посмотреть мою успеваемость, я хорошо учусь, это случайность, и в ближайшее время...

— Мне похер. По-хе-ру, понимаешь? — сказал он негромко, снова опуская глаза в бумаги. — У тебя стоит три ― ты не идёшь в увольнение. Свободна.

— Я исправлю её завтра же, а кроме того, тройка не является основанием для того, чтобы не отпускать курсанта в увольнение.

Он вдруг удивлённо оглянулся на шкафы и на окно. Он что-то ищет?..

— Вот думаю, где спрятан тот плакат, с которого ты считываешь, а, Соловьёва? — снова скривил губы он (улыбкой это презрительное выражение лица ну никак не назовёшь) и встал.

Таня невольно сделала маленький шаг назад. Маленький такой шажок, потому что старший лейтенант вдруг оказался на расстоянии метра от неё, обойдя стол. И тут же прокляла себя за это, потому что на его губах снова появилась довольная усмешка.

— Раз ты такая умная: я сам могу решать, с какими оценками ты не можешь идти в увольнение. Да, в список моих полномочий это входит. Ваше прошлое начальство вас, видимо, разбаловало. Мне жаль. Впрочем, не особо.

— Да я... Я исправлю тройку. Поймите, мне очень важно туда пойти. Ко мне приехал близкий человек…

— Бога ради, замолчи ты, Соловьёва, — поморщился он. — Давай без подробностей.

Господи, как… гадко. Грязно. Как он может так? Это же... это её мама, а он ведёт себя так, как будто здесь воняет чем-то. Кретин. Горло почти рвалось от искрящейся злости, и слова, о которых она будет жалеть потом много раз, были почти готовы сорваться с языка. Никто не смеет говорить о её матери таким тоном.

— Не отпустите? — голос дрожал. Дура. Твёрже.

— Нет, — довольно произнёс он, видимо, чрезвычайно довольный победой.

У неё не было сил больше находиться здесь. Пусто. Она не видела маму почти год. В любой момент эти долбаные американцы могут разнести Питер или Москву. Она может и не увидеть. А сейчас мама здесь, в сотне метров отсюда. Таня устало вытерла вспотевший лоб.

Она почувствовала, что битва проиграна, изо всех сил сдерживая наплывающие слёзы обиды.

Война только началась, старший лейтенант Калужный.

Она никогда не станет плакать при нём. Таня поклялась себе в этом, сжимая пальцы и судорожно сглатывая.

Калужный вдруг сделал шаг к ней. Она сжалась, но голову подняла. Его глаза ― совсем чёрные, и их поверхность похожа на лёд. Сложно объяснить... Он внимательно, источая почти вселенское колкое презрение и специально убрав руки за спину, мол, противно, вгляделся в её лицо, а потом посмотрел на ладонь, которую она так и не опустила, оставив у виска.

— Ты?

Она непонимающе вздёрнула подбородок. Хочет обвинить её ещё в чём-то?

— Синяк, — боже мой, даже снизошёл до объяснения. Господи, Соловьёва, ну как можно быть такой дурой и так явно проколоться! Она взглянула на пальцы, испачканные в пудре.

— Я, — выдохнула она. — Помню, — прошептала, заметив, что Калужный открыл рот. — Пожалею, что поступила. Вы повторяетесь.

Она выскользнула за дверь тихо, даже не сказав положенного «разрешите идти». Сил не было — были слёзы, отчаянные, бессильные, которые она размазывала по лицу, приказывая себе успокоиться. Открыла дверь на лестницу.

— Соловьёва? — вдруг прозвучал голос совсем рядом, и не узнать этот добродушный бас было сложно. За её спиной стоял подполковник Радугин. Замерев и принявшись судорожно вытирать слёзы, Таня поняла, что уже спалилась.

— Таня, ты… чего? — серьёзно и по-доброму спросил он, кладя руку ей на плечо и разворачивая к себе.

— Ничего, — огрызнулась она, всхлипывая в последний раз. Плакса.

Нет, ну Соловьёва, как можно быть такой свиньёй?! К тебе человек с душой, а ты…

— Извините, просто… — вдыхая поглубже, заговорила она. — Устала. И навалилось всё. Извините ещё раз. Разрешите идти?

— Таня, что случилось? Родные? Все целы? Я всё равно сейчас спущусь на пятый и всё узнаю у Широковой, — покачал головой он.

А была не была. Если единственный способ встретиться с мамой — пожаловаться Радугину, то почему нет? Почему это её должно заботить благополучие этого бешеного старлея?

— У меня тройка по огневой. Вы же знаете, я исправлю, а меня в увольнение не пускают. Ко мне мама приехала из Москвы, — вздохнула она.

— Только тройка? Двоек нет? — нахмурился Радугин.

— Нет! Одна текущая тройка по одному предмету! — обиженно воскликнула Таня. — Мне очень нужно увидеть маму, товарищ подполковник. И Валера… Вы же знаете, пятый курс уезжает. У неё там жених, Кравцов Миша, им осталось так мало!

— Ладно, не реви и стой здесь, — сказал он, нахмурившись, и исчез за дверью на шестой этаж, оставив Таню на лестнице.

Сутки. Ещё сутки не прошли с их первой встречи с Антоном Калужным, а они уже возненавидели друг друга какой-то острой, щемящей ненавистью. Таня никогда не считала себя особо общительным и располагающим к себе человеком, но и не замечала за собой подобной поразительной способности приобретать врагов.

— Мы обсудили с товарищем старшим лейтенантом ваши оценки и решили, что сегодня можете сходить в увольнение, а вечером в качестве профилактики помоете полы в отделе кадров. Иди, собирайся, — услышала она голос Радугина, а вскоре и увидела его самого. Подполковник был хмурым, но смотрел приветливо.

— Правда?! — почти задохнулась она. — Товарищ подполковник, я... Как мне вас благодарить? Спасибо, спасибо! — Таня уже хотела повиснуть на его шее, но решила, что это, пожалуй, будет слишком грубым нарушением субординации.

— Благодари Антона Александровича. Мы просто обсудили это и пришли к общему мнению.

Ага, конечно. Что-то не верилось, что Калужный, который несколько секунд назад готов был убить её прямо там, отпустил Таню в увольнение.

— Антон Александрович не сделал нич… — заносчиво начала она.

— Он твой прямой начальник. Будь добра, уважай его, Таня, — мгновенно напрягся Радугин.

— Есть, — пробубнила она. — Спасибо вам ещё раз.

— Иди уже, — строго улыбнулся подполковник. — И Ланской скажи, чтобы мне на глаза не попадалась. Звонит мне вчера в одиннадцать вечера ваш Антон Александрович и спрашивает, правда ли она мне с документами помогала. С какими ещё документами, а? Вы меня в могилу сведёте, — нахмурился он. И улыбнулся.

Почему-то Таня была уверена, что Радугин Валеру прикрыл.

====== Глава 3 ======

Возвращайся домой, потому что я так долго ждал тебя.

OneRepublic – Come home

― Я дома, ― крикнула Таня в коридор, кидая сумку на пол и входя на кухню. ― Чем у нас так вкусно пахнет?

― Суп! ― довольно улыбнулась Вика, мешая что-то в кастрюле. Вошла Рита, не вынимая наушников и не здороваясь, вытащила из шкафа пачку печенья и удалилась в комнату, хлопнув дверью. Вика только пожала плечами и произнесла, копируя мамину интонацию: «Что поделать, у ребёнка переходный возраст».

Таня улыбнулась, села за стол и уставилась в конспекты по литературе. Так, с именем какого поэта связано становление в русской литературе романтизма? Конечно, Жуковский. Отлично. Строчка за строчкой, страница за страницей. Господи, как называются краткие замечания, пояснения или комментарии автора? Ремарки, да... Что ещё? До ЕГЭ оставалось меньше двух месяцев, и Танина голова, забитая знаниями донельзя, уже отказывалась работать.

― Пришла? ― поинтересовалась мама, входя и накладывая ей картошку. ― Как твои курсы?

― Ничего. Сказали, что в конце апреля можно будет съездить в МГУ, пробный ДВИ сдать, там проверят и баллы скажут, ― промычала она, не отрываясь от чтения.

― Так значит, точно МГУ?

― Угу, ― пробормотала она. ― На культурологию или на историю искусств, я же говорила. Прошлые пробники хорошо писала, шансы есть, ― встрепенулась она, поднимая глаза. ― Конечно, на бюджет.

― Культурология — это, конечно, здорово, ― задумчиво протянула мама. ― А дочка тёти Вали, представляешь, поступила в академию связи. Ну, военная академия, ― пояснила она.