В омуте преждевременных неточностей - "Юрстэрки Кихохимэ" - Страница 1

<p style="text-align:center">

1 — Сдвиг: в конце начало</p>

<p>

ти двое мо­лодых лю­дей, Ад­ри­ан и Фё­дор, пос­ле раз­ба­зари­вания всех ос­тавших­ся, скоп­лённых де­нег, ос­та­лись ни­щенс­тво­вать, и ник­то на этом бе­лом све­те не смел по­мочь им, что воз­на­мери­лись пой­ти про­тив ус­то­ев; ведь об­щес­тво, рос­сий­ское об­щес­тво, не при­нима­ет ге­ев, как это, нап­ри­мер, в Аме­рике, и, собс­твен­но, с не­кото­рым от­чужде­ни­ем смот­рит на тех, кто ре­ша­ет за­писать­ся в этот спи­сок го­лубых.

      А на­чалось всё с прос­то­го, ба­наль­но­го зна­комс­тва и при­нятия се­бя та­кими, ка­кими они есть на са­мом де­ле. Фё­дор, сын од­ной очень ува­жа­емой семьи, сла­вящей­ся сво­ими бу­лоч­ны­ми из­де­ли­ями, был всег­да при день­гах и мог в лю­бую се­кун­ду стать нас­ледни­ком, да вот толь­ко сам па­ренёк был очень кро­ток и чу­дил­ся об­щес­тва, по­это­му-то день­ги не име­ли для не­го та­кого и боль­шо­го зна­чения — они, в его все­лен­ной, прос­то бы­ли не­важ­ны­ми, как и по­ложе­ние в об­щес­тве.

      Дня­ми на про­лёт чер­но­воло­сый во­сем­надца­тилет­ний зат­ворник си­дел за сто­лом и щёл­ках по мыш­ке, не ду­мая о том, что там, за дверью, есть и дру­гой мир, ве­сёлый и не та­кой страш­ный, как рас­ска­зыва­ют те, кто лю­бит по­жало­вать­ся. Единс­твен­ным до­рогим сок­ро­вищем для не­го был Ад­ри­ан, про­будив­ший в столь по­кину­том па­рень­ке но­вые чувс­тва, до­селе не­из­ве­дан­ные ему. Как же его ру­ки по­тели, а го­лова кру­жилась, ког­да он по­лучал от не­го со­об­ще­ния, — он уже тог­да ис­пы­тывал к не­му глу­бокие чувс­тва, но не знал под ка­ким сло­вом на­писать: лю­бовь или ин­те­рес. Это ведь од­на из сто­рон жиз­ни, ког­да лю­ди, про­жива­ющие в раз­ных угол­ках Зем­ли, на­ходят друг дру­га, влюб­ля­ясь или, нап­ро­тив, строя са­мую креп­кую друж­бу, о ко­торой толь­ко и мож­но меч­тать, в ре­але, где че­лове­чес­кая ли­чина, та са­мая, мер­зкая и от­врат­ная, на ко­торую всег­да на­дева­ют мас­ку, вы­рыва­ет­ся на­ружу, зас­тавляя че­лове­ка стра­дать, а се­бе дос­тавлять тем са­мым удо­воль­ствие. Та­кие лю­ди нын­че про­жива­ют под бо­ком (то есть, в род­ном го­роде), их сле­ду­ет ос­те­регать­ся, по­тому как, по­доб­но прис­пешни­кам Дь­яво­ла, сде­ла­ют всё воз­можное, что­бы под­га­дить че­лове­ку, да так силь­но, что­бы сло­вить тот са­мый кайф, — пре­вос­ходс­тво. Ведь они лю­бят чу­жие стра­дания, и, к со­жале­нию, то­же име­ют свою прав­ду и взгляд на проб­ле­му. Прос­то они од­но­го по­ля яго­ды, а ты — дру­гой, и ни­ког­да не пой­мёшь тех, чьи «ви­ды», гру­бо го­воря, от­ли­ча­ют­ся от тво­их. Но Фё­дор не мог знать этих лю­дей, он был чист и на­ивен, а Ад­ри­ан — каж­дый день с ни­ми стал­ки­вал­ся, по­это­му его по­рази­ла та ис­крен­няя суб­стан­ция, на­ходя­ща­яся в этом за­жато-стран­но­ватом па­рень­ке.

Пос­те­пен­но оба на­чали друг к дру­гу тя­нуть­ся. Сна­чала всё бы­ло не­вин­но, по­том же — по­чему бы и нет — бе­седы на­чали до­ходить вплоть до пи­кан­тных мо­мен­тов в ви­де об­ни­машек и по­целу­ев, а даль­ше — «сгла­зу на глаз» раз­го­воры по скай­пу и ре­шитель­ный шаг — встре­ча друг с дру­гом. По не­кото­рым лич­ным осо­бен­ностям, Ад­ри­ан не мог поз­во­лить се­бе вы­ехать из сво­его го­рода, не то фи­нан­со­вое по­ложе­ние, а вот его па­рень (пос­ле че­тырёх­летне­го зна­комс­тва) — да, ведь скоп­ленное за все те го­ды, что он про­жил, да­вало воз­можность осу­щес­твить свою меч­ту.

      А страх не дрем­лет. Он го­ворит те­бе: «не смей!» — и ты, ве­ря, что так бу­дет луч­ше, от­тя­гива­ешь мо­мент. Од­на­ко, кто ска­зал, что сын Ана­толия Во­робь­ёва упо­добит­ся тем сла­бым, бо­ящим­ся сде­лать шаг, да­же, ес­ли на ко­ну вы­ход из зо­ны ком­форта? Да, Фё­дору бы­ло неп­ри­выч­но по­кидать свою ком­на­ту, но он ре­шите­лен, ведь лю­бовь к воз­люблен­но­му все нев­зго­ды пре­одо­лева­ет. Так, по­ругав­шись в ито­ге с ро­дите­лями и нав­сегда ли­шив­шись их под­дер­жки и нас­ледс­тва, от­пра­вил­ся в своё пер­вое пу­тешес­твие, где спус­тя па­ру дней встре­тил­ся с го­рячо лю­бимым че­лове­ком, — о, эта же­лан­ная встре­ча: удив­ле­ние, ис­крен­ний смех, жар­кие по­целуи и стрем­ле­ние быть друг с дру­гом, под ритм од­но­го сер­дца, жи­вя счас­тли­во, не смот­ря да­же на то, что они оба — пар­ни (ка­кая раз­ни­ца — лю­бовь про­ща­ет всё!).

 </p>

<p>

***</p>

<p>

      Че­рез ме­сяц, раз­бившись в ав­то­катас­тро­фе, Клав­дия Ба­ланов­ская и Пет­роград Ба­ланов­ский отош­ли на тот свет, ос­та­вив свет­ло­воло­сого па­рень­ка од­но­го, ус­пев за­вещать ему па­ру ты­сяч руб­лей и двух­комнат­ную квар­ти­ру, в ко­торой те­перь про­жива­ет и Фё­дор, от­давший все свои день­ги Ад­ри­ану, пос­чи­тав, что так бу­дет луч­ше, да и ему они не нуж­ны бы­ли всё же.

      Го­ре боль­шое, как-то за­лечить нуж­но бы­ло. Че­лове­чес­кая при­рода та­кова: трать, по­ка есть (на нуж­ное, не нуж­ное), а уже по­том за­тяги­вай по­яса и пы­тай­ся как-то вы­караб­кать­ся. Пер­вый «тек­то­ничес­кий сдвиг плит» на­чина­ет брать своё «сло­во» с ба­ловс­тва: ту­сов­ки и гу­лян­ки, ве­черин­ки и до­рогие рес­то­раны на двад­цать пер­сон, — не за­меча­ешь, как вмес­то тол­сто­го, на­бито­го крас­ны­ми бу­маж­ка­ми ко­шель­ка, ос­та­ёт­ся од­на лишь пус­то­та и не­воль­ный воп­рос: «а где?» — вот имен­но, что всё про­ето, про­пито. На все уго­воры Фё­дора, он лишь бро­сал улыб­ку и тре­пал по во­лосам, го­воря, что так на­до, а па­рень, шум­но взды­хая, воз­вра­щал­ся к сво­ему из­люблен­но­му мес­ту, у компь­юте­ра, от­вле­ка­ясь не­надол­го от тяж­ких дум, при­кусы­вая до кро­ви гу­бу, — этот ме­тал­ли­чес­кий прив­кус по­рой очень силь­но раз­дра­жал его воз­люблен­но­го, но тем не ме­нее хо­лод­ны­ми но­чами он всё рав­но лас­тился к не­му, уты­ка­ясь но­сом в шею; тог­да-то брю­нет на­чинал чувс­тво­вать уми­рот­во­рение, кла­дя ру­ку на го­лую спи­ну, чут­ка при­жимая то­го к се­бе — он толь­ко его, и единс­твен­ный, ко­му поз­во­лено по­доб­ное из­ли­шес­тво.

      Бед­ность уда­рила быс­тро, и ту­сов­щи­ку-тран­жи­ре приш­лось ме­нять свой об­раз жиз­ни, так как по­рой до­ходи­ло до то­го, что и вов­се не хва­тало де­нег (да­же тех, что при­сыла­ла ма­ма Фё­дора тай­ком от му­жа, — ма­терин­ское сер­дце го­тово при­нять всё и прос­тить) на еду. Те­перь же вмес­то сыт­ных по­луфаб­ри­катов или до­рогих гур­ман­ских блюд, на сто­ле мог­ла по­явить­ся еда быс­тро­го при­готов­ле­ния или прос­тые ово­щи. Сам-то Фё­дор не ел мно­го, ибо за все го­ды, что про­жил у компь­юте­ра, при­вык ус­ми­рять ап­пе­тит, че­го нель­зя ска­зать о его пар­не, ев­ше­го за дво­их, не со­жале­юще­го об этом. Но ка­кое-то не­верие всё же зак­ла­дыва­лось в их го­ловы: как же так мог­ло про­изой­ти, что жизнь об­ли­ла их хо­лод­ной во­дой, ли­шив все­го, что бы­ло. Ад­ри­ану бы­ло слож­но, он и так не ши­ковал, а те­перь и это — тя­жёлые ис­пы­тания упа­ли на его пле­чи; дер­жался как мог, прос­то ник­то не ви­новат, что лю­ди об­на­жа­ют клы­ки пос­ле то­го, как по­нима­ют, что че­лове­ку мож­но прив­нести стра­дания, ведь он — уже их «собс­твен­ность» и мож­но рас­по­ряжать­ся так, как заб­ла­горас­су­дит­ся.