Бешеный прапорщик. Части 1-18 (СИ) - Зурков Дмитрий - Страница 37

— Так граф узяу…

— Так как же ты, урод, осмелился руку поднять на русского офицера? Кнутом бить, а?

— Так як жа? Сам их сияцельства прыказау…

— А своя голова не думает? Ну, так мы это быстро исправим. Кузьма, Антон, вяжите его на скамью.

Даже в мерцающем свете пожара было видно, как побелело лицо, на лбу выступила испарина. Егерь бухнулся на колени:

— Памилуйце!.. Людзи!.. Памилуйце!!!

Казаки подтащили его к скамье, положили, распустили путы, затем заново связали руки и ноги под скамьей. Микола уже не умолял, а только тихонько подвывал на одной ноте. Остальные егеря испуганно отодвинулись как можно дальше от места экзекуции, съежились, стараясь быть незамечеными. Тоже, наверное, вину за собой чувствуют. Да, и у графа нормальные не служили бы. Только такие же мерзавцы, как и сам хозяин.

Кстати, о хозяине. Мы тут в Робин Гудов играем, а надо дело делать. Оставляю Гриню за старшего, и идем с Михалычем в дом. В комнате почти ничего не изменилось. Немцы и граф на прежних местах в прежних позах. Егорка держит их всех на прицеле, а Митяй деловито, не торопясь, проводит экспертную оценку коллекции, висящей на стене. Снимает по очереди клинки, критически их осматривает, потом либо вешает обратно, либо кладет на стол. Там, рядом с портфелем, уже лежит шашка с ножнами и рукоятью, полностью выполненными из серебра. Красивая вещь! Черненое серебро с замысловатыми узорами матово бликует на свету. К шашке добавляется такой же кавказский кинжал. Так они же сделаны одним мастером, видно, в пару. Рядом ложится еще одна шашка в богато отделанных прорезным золотом кожаных ножнах…

Так, тут процесс трофеизации идет полным ходом, не будем мешать специалисту. Меня больше интересует сейф, который остался открытым и сиротливо ждет своего исследователя. Переступаю через графа, который что-то невнятно шепелявит по-польски, во всяком случае, «пся крэв» и «курва москальска» я различаю вполне отчетливо в этом потоке глухих и шипящих звуков. Смотрим внутрь. И что мы видим? Часики карманные. И зачем они в сейфе лежат? Дороги, как память? Нет, сбоку ма-аленький такой объективчик виден Нажимаем пипочку, — щелкает… Фотоаппарат! Скорее всего шпиёнский. Ясно, идем дальше. Шкатулка. С российскими орденами. Ну, вот эти гражданские я еще могу представить у хозяина на груди, но офицерский Георгий! С треснувшей и чуть закопченной эмалью! А рядом — Владимир с мечами. И еще несколько. Что-то из этого, скорее всего, у штабс-капитана отобрали. Надо будет спросить. Так, а это что? Деньги — пусть остаются в сейфе. А вот и папочка пухленькая, с бумажками. А на бумажках — закорючки, похожие на арабское письмо… Или — на стенограмму! Вот этим надо поинтересоваться.

— Что это такое? — Подношу листы к лицу графа. В ответ — молчание. Так дело не пойдет. Звонкая оплеуха, голова болезного крутанулась из стороны в сторону. Немцы, вывернув шеи, следят за нашим, пока непродуктивным диалогом. Еще одна плюха. Молчание. Ну, не хотите по-хорошему, будет как обычно. Оттягиваем воротник венгерки, находим на основании шеи точку между ключицей и мышцей, и легонько нажимаем. Вопль, граф старается отползти, не понимая, что палец все равно движется быстрей. Достаточно, отпускаем.

— Повторяю свой вопрос. Что это такое?

В ответ только всхлипы. Нажимаем еще раз.

— Я скажу!..Всё скажу!!!

Еще бы ты не сказал. Сам на тренировках проходил такое, когда болевой порог повышали. Напарник жмет, а ты терпишь. Так и соревновались, кто дольше выдержит. Граф — не выдержал. Наверное, не тренировался. Даже про прикушенный язык забыл, шпарит, пономарь на службе.

— Что это?

— Это — стенограммы разговоров с … моими гостями.

— О чем велись разговоры?

— Мы обсуждали некоторые вопросы, касающиеся состояния русской армии.

— То есть, насколько я понимаю, ты подпаивал тех чиновников и генералов, которые приезжали поохотиться, и они разбалтывали секретные сведения. Так?

Граф очень внимательно следит за моим пальцем, точнее, за тем, чтобы он не приближался. Наконец, выдавливает из себя:

— Да.

Вот так вот. А наши доблестные контрразведчики высылают эшелонами евреев только по подозрению в шпионаже. Вот кого ловить надо! Всякую титулованную мразь, которая забыла, что такое «Родина». И высылать сразу в Магадан, или на Таймыр, моржей с белыми медведями приручать. Ладно, возмущаться потом будем.

— Где ключ к текстам?.. Еще добавить для большей откровенности?

— Нет! Не надо! Он — в папке под обложкой!

Смотрим. Пара листков есть. Хорошо.

— Чьи ордена в шкатулке? Не говори мне, что ты получал военные награды. Не поверю. Так что, побереги здоровье и отвечай на вопрос.

— Там… У меня раньше еще офицеры останавливались…

— Ага, и забывали ордена в бане, или спальне. Штабс-капитан был ведь не первым, а? Где они? — Легонько нажимаем на «кнопку правды».

— А-а!.. Их было двое… Их… Похоронили…

Ну, ты и сволочь! Титулованная сиятельная сволочь с австрийскими, польскими и еще неизвестно какими корнями! Род, наверное, от Иуды ведешь! Твоих предков надо было в колыбельках душить, чтобы ты, урод, родиться не смог!

Еле сдерживаюсь, чтобы не сломать шею этой твари. Ничего, недолго тебе осталось, полчаса, не больше. Ладно, пока остынем и посмотрим что там за подарки в портфеле у оберст-лейтенанта. Он, кстати, какой-то квелый, глаза пустые и бессмысленные. Шок? Ну да это — по-нашему. Берем портфель, открываем, достаем… и обалдеваем! Первая же карта — зона ответственности германского корпуса со всеми нанесенными подразделениями. Вот это — ДА!!! Это что, мы уже задание выполнили? Можно дырочку в кителе вертеть? К действительности меня возвращает ехидный голосок-шелест Дениса Первого: «Ты сначала „клюкву“ на шашку получи!»

Все данные, которые нам нужны — вот они, на карте! А ведь внутри — целый ворох бумаг. Так, это, скорее всего, полетные задания. Типа — что и где посмотреть. И замечания на немецком… В-общем, рейд можно заканчивать. Информации — море. Пора собираться домой…

От состояния эйфории меня оторвал Михалыч, ласково поглаживающий в руках шашку, только что снятую со стены. По сравнению с другими, она выглядела достаточно скромно. Рукоять из слегка потемневшего от времени серебра с красивым кавказским чернением, слегка изогнутый хищный клинок, по которому бегут причудливо изломанные линии. На первый взгляд — красивая старинная вещь.

— Командир, это же Гурда! — Вахмистр похож на ребенка, которому дали в руки игрушку, о которой он давно мечтал. — Знаменитая чеченская шашка! Ей же цены нет!

— И что в ней знаменитого?

— Мой дед говорил, что Гурда может перерубить любой другой клинок, что даже панцири турецкие ей не помеха. Не сломается, не затупится, после этого платочек шелковый разрежет. Давай попробуем!

Жалко разочаровывать человека, да и самому интересно.

— Что рубить будем?

Михалыч оглядывается в поисках металлической «жертвы», берет бронзовый подсвечник, отставляет в сторону. Мой взгляд находит две немецкие сабли, лежащие на подставке. Это, скорее всего — гауптмана и оберст-лейтенанта, знать бы еще где чья. А по идее, какая разница-то? Беру в руки первую попавшуюся, достаю из ножен, киваю Митяеву, — мол, давай! Он примеряется к шашке, пару раз прокручивая в руке клинок. Гурда разгоняется в нескольких почти незаметных глазу восьмерках и петлях, и обрушивается на золингеновский клинок. Жалобное звяканье, на пол падает обломок сабли. Митяев осматривает лезвие, расплывается в довольной улыбке. Накидывает на него салфетку, аккуратно тянет ее к острию. Ткань, не пройдя и половины лезвия, распадается на две половинки.

— Ни царапинки, ни щербинки!

Я внезапно вспоминаю эпизод из романа Вальтера Скотта, когда султан Салладин и Ричард Львиное Сердце хвастаются своими клинками. По восточным понятиям лучший клинок — тот, который перерубит что-то несопротивляющееся. И араб легко рассекает своей саблей подушку…

— Ублюдочные варвары! Хлопы! Схизматики! Быдло немытое! — прорывает в истерике графа. — Вам руки следует отрубить, которые дерзнули коснуться этого оружия!