Сердце бури (СИ) - "Раэлана" - Страница 34

— Ха! «Соблазны Света», вот так насмешил! Или ты нарочно так пошутил надо мной, сын Хана Соло, или мне стоит взять назад все, что я говорила о твоих умственных свойствах, потому что всерьез поверить столь несусветной выдумке может, право, лишь полный дурак! «Соблазны Света»… нет, вы это слышали?! Что за дичь! Да ведь это Тьма, только она соблазняет и подавляет! Свету подобного не дано, да и к чему? Вдумайся, парень, «соблазнение» всегда означает искажение, уход от привычного. Но что может быть привычнее для человеческого сердца, чем любовь, доброта, сострадание, нежность и ласковость — уж не их ли Галлиус Рэкс окрестил «соблазнами», а?.. — наконец, отсмеявшись вдоволь, Маз продолжила уже серьезно: — Твой Верховный лидер запудрил тебе мозги грубой, примитивной ложью. Свет не может соблазнять, стезя Света не противоречит естественному пути человека. Каждый из нас рождается, окруженный Светом, и лишь много позднее сам делает свой выбор.

— Избавьте меня от проповедей! — вскипел Бен. — Каждому известно, что гнев, боль и прочие чувства, пробуждающие в нас Тьму, не менее естественны, и где бы мы были сейчас, если бы не они?

— Я — не джедай, и, помилуй Сила, не священник, чтобы читать тебе проповеди, Бен Соло, — в тон ему — с раздражением — отвечала Маз. — Если ты считаешь злобу или желание мести естественным для человека и для самого вселенского потока, это твое дело. Если ты мыслишь естественным, когда муж убивает жену на сносях, а отец — сына, это твое дело. Однако для меня всегда было и навсегда останется естественным лишь то, что не заставляет наши души страдать. Вот что я тебе скажу, парень: то, что Рэкс считал тебя расположенным к «соблазнам Света», подтверждает мою догадку, ты не находишь? Вообрази, почти тридцать лет он возился с тобой, пытаясь захватить твое сознание, а ты, треклятый мальчишка, по-прежнему восприимчив к Свету и неподвластен ему до конца. Не потому ли он заставил тебя пойти на крайность и убить собственного отца? Да-да, я знаю об этом. В Силе трудно что-либо утаить, а тем более столь страшное преступление. Я и сейчас слышу, как твоя душа в тайне кричит от невыносимой муки — гораздо более страшной, чем все, что с тобой проделывали в замке. Ну, что скажешь, Бен, права я или нет?

— Нет! — глаза Бена на миг налились кровью. Его состояние приблизилось к бешенству; однако то была поверхностная злоба, столь же мимолетная, как дуновение ветра. — Вы ошибаетесь! Убить Хана Соло было моим собственным решением. Только моим…

— Ну разумеется! Гордость мешает тебе признать, что ты плясал под дудку Рэкса. Спорю на что угодно, ты и под пыткой не согласился бы с правотой моих доводов, сарлакк тебя сожри!.. — Маз вновь умолкла ненадолго. Затем вдруг осведомилась: — Что тебе известно о битве при Акиве? Из-за чего она случилась и каковы были последствия?

Столь внезапная и поспешная смена темы вызвала у Бена лишь недоумение, своеобразным образом перебившее гнев.

— Немного, — признался он, изумленно моргнув. — Я слышал, что это произошло в 4 году ПБЯ. Бойцы Альянса приняли сообщение от своего пропавшего пилота и отыскали крупную базу имперцев…

— Ох и плохо же ты знаком с историей той хунты, за которую вздумал сражаться, — прервала его Маз. — Впрочем, вряд ли это твоя вина. Что ж, я расскажу. Во-первых, войска Альянса последовали за сообщением не просто «пропавшего пилота», а Веджа Антиллеса, главы эскадрильи Проныр, уж о них-то ты должен был слыхать…

Юноша задумчиво кивнул. Он знал, сколь огромную роль сыграл Ведж Антиллес в Гражданской войне, в частности, в Явинской битве, и легко мог поверить, что за жизнь этого человека Альянс готов был сражаться, как сказал бы генерал Хакс, не жалея ресурсов.

— … Во-вторых, — бесстрастно продолжала Маз, — бойцы Альянса нагрянули на Акиву вовсе не ради Веджа. Они знали, что там соберутся члены старого имперского совета. Офицеры, в чьи руки перешел флот Империи после Эндора. Нашелся человек, который предупредил их…

— «Оператор», — догадался Бен. Кажется, теперь ему стало ясно, к чему клонит собеседница.

«После Эндора этот человек удалился в бега. Большая часть имперских офицеров считала его погибшим. Он жил под вымышленным именем, тайно набирая сторонников — так называемый Теневой совет. Ждал, пока Новая Республика выкорчует основной состав руководителей флота, и даже тайно помогал войскам Альянса…»

Давний рассказ Скайуокера…

… Молодецкий кулак, уже достаточно окрепший, решительно грохнул о постель.

— Грязные сплетни! — зло выдавил рыцарь. — У Альянса нет доказательств, что это был именно он… ни у кого нет…

Маз не повела и бровью.

— Конечно нет. Да и странно, если б были. Рэкс приложил достаточно усилий, чтобы избавиться от любой информации, компрометирующей его лично и его подельников. Теневой совет — прямой наследник Империи, это внушалось всем и каждому. Но у Альянса имелись определенные догадки о том, кто скрывается за именем «Оператора»; Джиал Акбар отлично понимал, что этот человек преследует собственные цели, которые тогда, перед Акивой, совпали с целями возрождающейся Республики. Это привело к тому, что основная часть руководства флота Империи была уничтожена. Галлиус Рэкс предал своих союзников и открыл Альянсу их местоположение. Ты ненавидишь ложь и предательство, не так ли, Бен? Но тот, кому ты служил все последние годы, был именно лжецом и предателем.

Взгляд бархатных глаз растерянно блуждал по лицу странной женщины; Бен всей душой хотел бы хоть как-то оспорить ее выводы, только вот подходящих слов никак не находилось.

— Но… откуда вам известно, что все это — правда? — спросил он наконец.

Маз только пожала плечами.

— Поживи с мое, и тоже будешь знать все, даже то, о чем вовсе предпочел бы не слышать. И уж конечно научишься отличать ложь от правды. Все это было до твоего рождения. А точнее, за четыре месяца до того, как ты появился на свет. Сперва Акива, затем Джакку — сражения, в которых погибла Империя. Гранд-адмирал почти лишился собственного тела, вынужденный бежать и скрываться в ближайшем месте Силы, которое было ему доступно. Наверняка, именно тогда ты и начал слышать его. Если не ошибаюсь, все эти годы Сноук ни разу не покидал своего убежища, общаясь с внешним миром лишь при помощи голограммы. По крайней мере, мне не доводилось слышать, чтобы хоть кто-то видел его во плоти, а уж болтовни-то — пустой или нет — я день ото дня слышу немало.

Бен с силой зажмурил глаза. Конечно, он не мог помнить того, о чем говорила Маз. Человеческая память не хранит дней, проведенных в утробе матери, равно как и первые годы жизни — наверняка, у природы имеются на то свои причины, углубляться в которые было бы излишним. Однако чувства тех дней часто остаются с нами, возвращаясь во снах, как предвестники полноценных воспоминаний. Сумбурный набор неопределенных ощущений, способных иной раз превратить нечто совершенно обыденное в нечто особое. Любому человеку знакомы эти необыкновенные сны, эти странные позывы памяти. И Бен тоже знал их. Он помнил страх — невыносимый, сводящий с ума. Стойкое ощущение, что, лишь он останется в одиночестве, как нечто навалится на его разум всей своею мощью. Прятаться бесполезно, ведь нечто живет в самой его голове. Просить помощи не у кого — мать всегда занята; отца почти не бывает дома. Спасения нет, он один — беспомощный ребенок, отданный на растерзание неведомому. Единственный выход — подчиниться.

Теперь благодаря болезненно обострившемуся восприятию Бену казалось… да, он был почти уверен, что ощущал то же самое и до рождения, трясясь и испуганно сжимаясь внутри матери в бессознательных попытках укрыться от того самого нечто, которое немилосердно давит на него, обволакивает и неспешно ломает…

Из-под плотно сомкнутых век показалась влага — слабая, едва видимая. Сок, робко сочащийся из ран надломленного упрямства. Бену отчаянно не хотелось верить в то, что он слышал. Однако вопреки собственным желаниям он знал, что не просто готов поверить, а уже верит сказанному, повинуясь какому-то не имеющему определения, сумрачному и беспощадному чувству. Тому самому чувству, которое неизменно побуждает нас отрицать очевидное на словах, но соглашаться с ним в душе.