Сердце бури (СИ) - "Раэлана" - Страница 28

— Но как же тебе теперь быть? — с отчаянием вопросила каламарианка. — Диггон приложит все силы, чтобы упрятать тебя за решетку, а то и хуже, — опасливо добавила она, вспомнив недавний намек разведчика, — в клинику для душевнобольных. Вероятно, для него это было бы даже лучше, ведь тогда все твои откровения смело можно списать на проявления психологического нездоровья. И Верховный канцлер наверняка поддержит его из страха за собственную репутацию.

— Не волнуйся, — усмехнулась Лея, — вот увидишь, они оба еще обломают об меня зубы. Но твоему дяде следует проследить за Чалой Орнулой. Она и вправду может оказаться двойным агентом, работающим на правительство, или на Первый Орден…

— Думаю, узнав, что произошло, дядя пожелает отстранить ее от дел Сопротивления.

— Тогда чем скорее это случится, тем лучше.

Генерал положила свою теплую, слегка влажную от волнения ладонь на плечо Силгал.

— У меня есть еще одна просьба, — с этими словами она неожиданно извлекла из складок вино-красного своего платья световой меч.

Она взяла его с собой, хотя и знала, что при аресте заключенных положено обыскивать. Однако рассчитывала, что Диггону, по крайней мере, не хватит наглости унизить «генерала Лею», настояв на обыске у всех на глазах. Так Органа могла бы выиграть время, чтобы передать меч Силгал, тогда как оставлять его в каюте, куда в любой момент могли нагрянуть сотрудники разведки, казалось ей куда опаснее.

— Я не могу позволить, чтобы разведка присвоила себе эту реликвию нашей семьи.

Каламарианка едва ощутимо вздрогнула. Такой благоговейный трепет свойственен тем, кто глядит на прославленную святыню, которую, вероятно, даже не чаял увидеть на своем веку.

Однажды Люк упоминал при ней об утерянном и вновь обретенном сейбере, некогда принадлежавшем самому Избранному. Но показать его бывшей ученице так и не успел.

— Это тот самый меч? — робко осведомилась Силгал. Ее золотистые глаза заблестели слезами восторга. — Меч Энакина Скайуокера?

Лея слегка кивнула.

— Пожалуйста, сохрани его. Я знаю, что могу доверить его тебе.

С выражением глубокой признательности Силгал приняла из рук Леи легендарное оружие.

— Клянусь, что не подведу тебя, — произнесла она, на мгновение прижав рукоять меча к своей груди.

***

«РЕЙ!»

Девушка резко распахнула глаза. В ночной полутьме болезненный взгляд раненого рыцаря показался ей каким-то особенно пристальным и даже жутким.

Они вновь коротали ночь вместе, чередуя мимолетный сон с краткими разговорами и обменом мыслями, ставшим между ними почти естественным.

— Опять тебе приснился кошмар, — она не спрашивала, поскольку видела во сне то же самое, что и он. Странные, навязчивые видения продолжались уже несколько часов к ряду; казалось, стоило ему закрыть глаза, как Бен тотчас в страхе открывал их.

Юноша смотрел на нее со смесью страха и какой-то бессознательной надежды. Казалось, он вовсе не хотел звать ее на помощь, однако испуганное сознание само по себе взорвалось ее именем в попытке отыскать поддержку.

— Это о матери, — Рей присела рядом с Беном и, осторожно коснувшись его покрытого легкой испариной лба, отметила, что, похоже, у ее подопечного опять поднялась температура.

Бен неловко кивнул, как бы говоря: «Ты и сама все знаешь». Конечно, она видела то же, что видел он: как темные щупальца, уродливые и жуткие, которые по какой-то причине не могли теперь дотянуться до него самого, от досады и безысходности вдруг простерлись к генералу Органе, окружив со всех сторон ее хрупкую фигурку и почти поглотив ее свет.

Рей должна была знать и о том, что произошло на Эспирионе. О нападении мандалорцев; о том, как он спас жизнь матери. Чтобы через несколько дней быть жестоко преданным ею, и уже не в первый раз.

Теперь он боялся за Лею. Но всякий раз, когда сын думал о ней, его память отзывалась болью.

Девушка грустно покачала головой. Она вспомнила о мысленной связи, которая существовала между матерью и сыном; отголоски этой связи доносились и до ее собственного сознания — и это вызывало у нее тревогу. Рей была почти уверена, что внезапная череда кошмаров возникла неспроста.

Однажды Бен признался в своих мыслях, что продолжал чувствовать мать даже во время многолетней разлуки с нею — это признание он сделал, обращаясь лишь к себе самому; однако Рей слышала его, и она поверила. Выходит, Бен ощущал связь с Леей не только на Явине в годы своего ученичества, но и позднее в цитадели на Биссе, и на Малакоре. И на «Старкиллере». В тот самый миг над осциллятором, когда Кайло Рен совершил самое жуткое и вероломное свое преступление, два сердца, словно одно, едва не остановились, поглощенные печалью и ужасом.

Сколько бы он, Бен, ни отрекался от этой связи, сколько бы ни бежал и не скрывался от нее, мать оставалась с ним, в той части его души, которая исконно принадлежала лишь ей одной — и когда Рей думала об этом, ей становилось и радостно, и печально одновременно. Радостно потому, что пример столь искренних и сильных чувств между родными людьми не мог не тронуть ее сердце, всегда готовое сопереживать другим. Но печально от осознания, что подобные чувства, способные при ином раскладе принести столько счастья, на деле не принесли ничего, кроме тягот противоречия и необходимости болезненного выбора.

— Ты ведь знаешь, что твоя мать покинула Сопротивление в тот же день, когда трибунал вынес тебе смертный приговор? — спокойно спросила она.

Бен не отозвался. Похоже, если это известие и стало для него новостью, то уж во всяком случае, почти его не удивило.

— Наверняка генерал Органа планировала похитить тебя из-за решетки, — голос девушки слегка дрогнул. — Она бы не позволила тебя убить. Ты сам прекрасно это понимаешь.

— Я отказался от ее помощи, — глухо ответил юноша.

— И ты готов был пойти на смерть только из-за обиды на мать?

— Я готов был исполнить до конца свой долг перед Верховным лидером.

— Перед тем, кто оставил тебя погибать? — искренне изумилась Рей. — Почему?

Она действительно недоумевала, недоумевала искренне и непредвзято: почему он сделал то, что сделал? Зачем пошел на страдания ради тех, кто его предал, хотя мог бы сохранить свою жизнь и свое будущее — и даже без особого ущерба для чести и совести. Разве поступок Терекса, как и поступки самого Сноука, не служили для чести и совести достаточным оправданием?

— Уж точно не для того, чтобы ты меня жалела, — каким-то захлебывающимся, неестественно высоким голосом выдавил раненый. — И не для того, чтобы кто-то восхищался этим…

Болезненно-горделивые речи бывшего магистра Рен, так слабо соответствовавшие его нынешнему беспомощному состоянию, создавали почти комичное впечатление. Девушка отвернулась, скрывая улыбку. Почему-то ей вспомнился рафтар, который попытался проглотить команду «Тысячелетнего сокола», не заметив лобового стекла, вставшего у него на пути…

— Ладно, давай-ка я тебе помогу, — сказала она, положив одну руку на его обнаженную грудь, а другую — на лоб.

Бен слабо запротестовал. Исцеление ее Силой было для него и сладостно, и мучительно одновременно.

— Пожалуйста, не надо… не стоит тебе растрачивать себя на меня. Мало одного магистра Скайуокера. Ты не умеешь контролировать Силу и когда-нибудь наверняка не сможешь вовремя остановиться.

Рей остановила поток возражений своего невольного пациента, слегка проведя ладонью по его губам.

— Я могу чувствовать твое состояние — и этого достаточно. Пока. А уж там будет видно. Ты ведь слышал, что сказала Эмми: чем раньше начать лечение, тем больше шансов поставить тебя на ноги.

— Поставить на ноги?! — внезапно вскипел Бен. — Да ты хоть понимаешь, о чем говоришь, помойная девка? Если я когда-нибудь смогу пошевелить рукой, это и то будет победой.

Рей не стала реагировать. За минувшие дни она успела привыкнуть к внезапным перепадам его настроения, когда мольба чередовалась в его устах с настоящей обидной грубостью.