Astia vala femundis (СИ) - "Soul-keeper" - Страница 35

Это мелодия чувств, которую можно услышать одному, если закрыть глаза в темной комнате, лежа на кровати. Ведь говорят, что только в тишине, наедине с собой мы понимаем, кто мы есть на самом деле.

Казалось бы, Фенрис должен радоваться тишине? Ведь никто не придет за ним, он больше никогда не замрет в ужасе, услышав тяжелую поступь Данариуса, эхом отражающуюся от стен поместья в Сегероне. Он один. Предоставлен сам себе. В тишине ему нужно черпать вдохновение и покой.

Для Фенриса тишина была другой. Не успокаивающей, не дающей ответов. Она вызывала ощущения куда ужаснее, чем во время боя, когда взмахи меча, разрывающие плоть, решали судьбу, и не влекли за собой раздумий.

Раньше его жизнь зависела от молниеносных решений. Малейшая ошибка в движении могла стоить ему ужина, а неповиновение лишало возможности нормально спать.

А теперь всего этого нет. Когда поесть, когда сходить в туалет и лечь спать, он решал сам. Кому улыбаться, а кому нет, сколько денег заработать и на что потратить. Фенрис порой признавался себе в том, что был в замешательстве от количества решений, которые надо было принять по собственной воле. Он же теперь свободный. Может сидеть, наслаждаясь безмолвием, когда ему вздумается.

Тишина Фенриса начинала звенеть в ушах. Кричать, как в предсмертной агонии и самой худшей из всех случившихся бед: она давила и уничтожала всё, о чем он задумывался и втайне мечтал. В тишине к нему приходили вопросы. Он слышал чужие голоса в собственной голове. Тех, кого ему пришлось убить и тех, кто просто дал ему совет или просил о чем-то.

Нет. В тишине он никогда не чувствовал спокойствия.

Свобода, которую он так отчаянно желал, обратилась для него безумием. В попытках понять, чего же он хочет, Фенрис все больше запутывался. Люди, которых он встречал на своем пути, каждый в отдельности являли свою правду и картину жизни. Фенрис мог выбрать, что ему по душе и примкнуть к тем, кто разделяет его взгляды.

Но как же могло случиться, что после всего произошедшего, он хотел быть рядом с ней?

Он вернулся к тому, откуда так сильно стремился сбежать. Окружил себя магией.

Кошмары, терзавшие по ночам, появляющаяся все чаще лириумная лихорадка, бесконечные вопросы, зачем ему это нужно? Зачем ему Хоук?

Он просыпался в холодном поту и выл от бессилия, свернувшись калачиком в кровати.

Ему снились дни, проведенные в рабстве, наказания Данариуса и бесконечно повторяющийся бой с воинами Тумана, в котором он убивал их раз за разом, осознавая свою ошибку и не имея возможности что-либо изменить.

Они вернулись в Киркволл три дня назад – и все это время он толком не спал. Всего каких-нибудь пару часов забытья, и он уходил из поместья, бродить, как ошалелый, по переулкам города, кутаясь в плащ: ведь ночи здесь, в канун фуналиса, становились прохладнее.

Мысли крутились вокруг недавних событий, он размышлял, анализировал, пытался придать значение происходящему, но все катилось куда-то в бездну!

Теперь, к бесконечной череде терзавших его кошмаров, прибавился новый, в котором лириум поглощал тело, вызывая ощущения, граничащие едва ли не с блаженством.

Чувство переполняющей силы и могущества, обрывалось в тот момент, когда он видел перед собой лицо Хоук в крови. Потом – собственные руки, сжимающие ее сердце, которое едва билось. Хоук звала его по имени и улыбалась. В этот момент он просыпался.

Он сидел в поместье, на подоконнике второго этажа, свесив одну ногу вниз, и пил вино. Надеялся, что так сон срубит его быстрее, хоть это и не самым лучшим образом отразится на самочувствии. Пить по утрам, какое мудрое решение... Он кисло улыбнулся собственным мыслям. Хоук еще не навещала его, но он был только рад, ведь вскоре собирался уйти? Уже третий день он клял себя за нерешительность. Подсознание не раз убеждало в необходимости рассказать Хоук, почему он уходит. Ведь нельзя же убегать вот так, трусливо поджав хвост.

В какой-то момент в его голову закралась шальная мысль, что он небезразличен девушке, ведь сам не раз ловил себя на мысли о том же.

Хоук так часто находилась с ним рядом и проявляла заботу, что это не могло не вызывать подозрений. Пыталась понять его, расспрашивала о прошлом, предлагала помочь... Он чувствовал себя польщенным. Никогда в жизни он не был кому-то нужен: без корысти, просто так. Хоук многократно превозносила в нем качества, о которых Фенрис даже не задумывался, принимая как должное. Ему было приятно проводить время с ней. Она делала мир вокруг чуточку светлее своими глупыми и забавными выходками. Разбираясь в причинах своих поступков, он четко видел, что начинал привязываться к Хоук и ее веселой компании.

Но представить себе, что он небезразличен ей, как мужчина может быть небезразличен женщине? Фенрис вздрогнул от этой мысли и погнал ее прочь.

Когда забрезжил рассвет и первые лучи солнца озарили еще спящий город, Фенрис спрыгнул с подоконника и начал собирать вещи. Он радовался выпитому вину: оно подогревало решимость. Кидая свои нехитрые пожитки в сумку, эльф всеми силами старался не поднимать взгляд на стену, напротив стола. Оттуда ему улыбались рожицы, некогда нарисованные Хоук, каракули, которые он старательно выводил, заучивая буквы и слоги. Чуть ниже она отпечатала грязный след лапы мабари. Он знал, что лишь мельком взглянув на это, он бросит все, и снова будет бездействовать.

Плащ, пара рубашек и брюк, вода во фляге, вяленое мясо, яблоки...

Он не заметил, как на пороге его спальни выросла фигура Изабеллы. Разбойница умела появляться внезапно. Подняв голову, Фенрис в оцепенении застыл.

— Не вздумай...

— Что, прости? — переспросил эльф.

— Не вздумай, говорю. Уходить. Только попробуй, я тебя выслежу и прибью, — она говорила серьезно, но в голосе угадывалась свойственная только ей особая ирония.

Изабелла бесцеремонно вошла в комнату и огляделась.

— Места себе не находишь? — спросила вдруг она, пристально уставившись на него.

Фенрис не ответил, положив сумку с вещами на стул.

— Зачем ты здесь? — тихо пробормотал он, чувствуя, как клейма заныли, словно от внезапной угрозы. Хотя он был уверен, что Изабелла вовсе не собиралась убивать его.

— Я хочу дать совет, дружочек. Прислушиваться тебе или нет, не мое дело, однако, я не могу поступить иначе, ведь я вижу, что происходит.

Изабелла деловито прошла к окну и взяла бутылку Агриджио. Повертев ее в руке, она лукаво улыбнулась.

— Это всегда так начинается... — пробормотала она.

— Что за совет, не тяни, — прервал ее Фенрис.

— Ты ведь сообщишь Хоук, что уходишь? — пиратка поставила бутылку на место, — Знаю ведь, что не сообщишь. Просто убежишь, оставив ее мучиться и думать, что же она сделала не так. Разве ты не видишь, как она привязалась к тебе?

Изабелла уселась в кресло возле камина, изящно закинув ногу на ногу. Фенрис обратил внимание на несколько капель крови, покрывающих правую часть туники. Похоже, она поучаствовала в какой-то драке? Оружия за спиной не было, хотя эльф знал, что у пиратки в запасе припасено еще как минимум три-четыре ножа, которые она могла пустить в ход самым внезапным образом. Ривейни, как звал ее гном, была очень вспыльчивой девушкой. Характер у нее был задиристый, и, находясь в ее компании, они частенько нарывались на неприятности в Нижнем городе. Но Хоук защищала ее, и Фенрис не комментировал поведение пиратки.

— Ты ведь никогда не имел друзей и для тебя все это новый опыт. Не правда ли? Ох, я даже завидую тебе. Хоук считает меня своей подругой, и мне даже чуточку стыдно. Никогда не была правильной в этом отношении… С ней у меня начинает ныть совесть, о наличии которой я только догадывалась!

— Я все еще не понимаю, к чему ты клонишь, Изабелла.

— Вы многое пережили вместе, и ты, кажется, волнуешь ее больше, чем все остальные вместе взятые, – Изабелла нервно забарабанила пальцами по подлокотнику, будто вовсе не собиралась говорить это.

Фенрис не знал, что сказать в ответ. Внезапные откровения ривейни и ее неожиданное появление удивили эльфа. А ведь ему сильно хотелось спать, во рту стоял кислый привкус вина и голова немного гудела. Разбираться, к чему она клонит?