Братья Дуровы - Таланов Александр Викторович - Страница 2

Кудринскую площадь почти перебежали. Поварская улица с ее старыми липами показалась нескончаемой. Пересекли Арбатскую площадь. Добрались до стройной церкви Бориса и Глеба. Бабушка тут приостановилась, перевела дух, собралась было перекреститься, но внуки не дали и руку поднести ко лбу. Еще бы! С угла Воздвиженки уже доносилась музыка. Веселая. Зазывная. Обещающая удивительные впечатления цирковая музыка.

Карл Гинне, практичный немец, умел потрафить любым вкусам. Представления его манили разную публику. У входа в его цирк сталкивались те, кто вместе обычно не бывал: и офицеры в наброшенных на плечи «николаевских» шинелях-пелеринах, и дамы-щеголихи в шляпах с перьями, и купцы в шубах и суконных поддевках, и чиновники в форменных фуражках с кокардами, и мастеровые в потрепанных чуйках.

Запыхавшаяся старушка в шляпке, сбившейся набок, с двумя цеплявшимися за рукава мальчуганами, еле протискалась к окошечку кассы. Извлекла из недр бархатной сумочки трехрублевку, протянула ее в окошечко. Мальчикам показалось, что прошла целая вечность, пока появились коричневые бумажки билетов.

— Скорее, скорее! Как бы не опоздать…

К своим местам подымались по крутой лестнице. Еще внизу какой-то человек, второпях бабушка лишь заметила его порыжевшее пальтишко и подвязанную щеку, спросил:

— Билеты есть?

— Вот! — бабушка сунула человеку коричневые листочки и поспешила за внуками, быстро взбиравшимися по ступенькам.

Ничего, что места оказались чуть не под самым куполом. Зато отсюда был виден весь цирк — и засыпанный опилками манеж, и ряды кресел, обитых красным бархатом, и полукружия жестких скамеек, расположенных ярусами. И совсем близко, почти над головой, блестели подвешенные на тросах трапеции и какие-то другие гимнастические снаряды.

Яркий свет слепил глаза. Гремел оркестр, оглушительно бил барабан, звенели медные тарелки. Из конюшен исходил какой-то особенный теплый терпкий запах.

Началось томительное ожидание представления. Но вот послышалось громкое, как пистолетные выстрелы, щелканье бича, топот копыт, веселый приказ: «Алле!» На манеже, подобно сказочному видению, показалась прелестная наездница.

И в этот миг над бабушкиным ухом раздался требовательный голос:

— Ваши билеты?

— Опять? Я уже отдала… там внизу…

Человек в шитой золотыми галунами униформе ответил:

— Вольно было отдавать! Кому дали, тот сюда и сядет…

Старушка всплеснула руками. Денег на покупку новых билетов не было, а человек с галунами был неумолим.

Как в тумане спускались мальчики с лестницы. Ничего нет горше обманутого ожидания! Пистолетное щелканье бича, веселая музыка галопа, ослепительные огни манежа, блеск свисающих трапеций — все это казалось волшебным сном. Сном, который никогда не забыть…

Оставалось утешаться общедоступным зрелищем балаганов. На масленицу в Москве они открывались во множестве.

Москва семидесятых годов прошлого века… Даже центральная Тверская улица еще не может похвалиться благоустройством. Каменные дома в окружении деревянных строений выглядят случайными пришельцами. На перекрестках торчат полосатые будки с названиями полицейских частей города: «Тверская», «Сущевская», «Мясницкая». А сами будочники, вооруженные алебардами, одеты в серые мундиры с фалдами и девятью медными пуговицами на груди.

Вечером в городе мерцали громоздкие фонари-плошки с коптящими фитилями, опущенными в конопляное масло. Заправляли и зажигали их пожарные, тоже в серых мундирах, с колпаками на голове.

Булыжная мостовая доставляет жестокие испытания любителям быстрой езды. Извозчичьи рыдваны называются дрожками потому, что пассажиры трясутся в них, как в лихорадке. Но люди состоятельные ездят в щегольских колясках, фаэтонах, каретах, ландо и в других комфортабельных экипажах.

Трактиры славятся хлебосольной русской кухней: кулебяками в несколько ярусов из мяса, рыбы, дичи, грибов, квасами на любой вкус. Рестораны завлекают изысканными блюдами: устрицами, доставляемыми из Остенде, средиземноморскими омарами и лангустами, винами из Бордо и Бургундии. Даже обычные завтраки и обеды обставляются здесь с такой пышностью, что походят на священнодействие.

Можно подкрепиться и на улице. «Сбитень! Горячий сбитень!»— разносчики с дымящимся самоваром на лотке ловко снуют в толпе и чуть не на ходу наливают в чашки свой напиток из меда или патоки, разбавленный кипятком с пряностями. «Сбитень горячий пьет подьячий! Сбитень-сбитенек пьет щеголек!» — приговаривают расторопные продавцы, им вторят другие: «А вот кому калачи с пылу-жару… Бублики, пряники!»

Есть в Москве диковинный уголок. Это Девичье поле — царство веселья. Кадеты Первой московской военной гимназии Владимир и Анатолий Дуровы всю масленичную неделю не посещали занятий. Вместо того чтобы идти в гимназию, они отправлялись на Девичье поле.

Уже на широкой Пречистенке чувствовалось особое, праздничное настроение. По улице мчались лихие тройки со звонкими бубенцами и с щегольской упряжью, пароконные сани, покрытые коврами, простецкие розвальни, запряженные невзрачной сивкой или буланкой, но разукрашенные цветистыми лентами.

За аллеями старых лип Садовой улицы начинались владенья самого царства веселья. Девичье поле, обычно пустынное, вдруг представало сплошь застроенным дощатыми балаганами, зверинцами, каруселями, крутыми горками для катания, тут же размещались трактиры, харчевни, чайные «с подачей горячительных напитков» и прочие закусочные и питейные заведения.

Нестройная музыка оркестров, дудки, рожки, сопелки, звонкие голоса сбитенщиков, продавцов яблок, пирожков и разных сластей, смех и говор толпы, ржанье лошадей — все сливалось в оглушительный, непрекращающийся гомон. Всякий становился здесь участником развлечения: вскакивал на коня карусели, возносился ввысь в расписной лодочке качелей, разглядывал семь чудес света в глазке черного ящика панорамы и, конечно, заливался смехом от шуток и прибауток балаганного деда-зазывалы.

У братьев разбегались глаза. Необыкновенное обступало со всех сторон. На пестро размалеванных афишах одного балагана гигантский удав сжимал в страшном объятии светлорусую красотку, негры-людоеды поджаривали на костре европейца в клетчатых брюках с пробковым шлемом на голове. Рядом Еруслан-богатырь поражал мечом несметное число врагов.

Аляповатая вывеска другого балагана извещала, что здесь:

В этот момент на раус — помост на верху балагана, приплясывая, выскочил сам мужичок-простачок в не по росту длинной поддевке, в картузе, надвинутом на уши. Удивительной скороговоркой он застрочил:

— Без обмана: мильён слов в минуту! — рассмеялся Владимир.

— Нам бы так уметь… — вымолвил Анатолий, и трудно было решить, серьезно он это сказал или в шутку.

А на соседнем раусе появился дед с наклеенным красным носом. Мальчики остановились как вкопанные, когда он, словно к ним обратился, озорно кликнул: «Эй, сынок!» и посыпал горохом: