Зона Посещения. Шифр отчуждения - Вольнов Сергей - Страница 36

Смотря отсюда, из реальной «дикости», я понимаю, что ничего аморального не делаю. Беру вещи усопших, потому что передо мной стоит выбор: взять или умереть самому. Я не делаю этого, чтобы потом продать и поиметь выгоду, и не оскорбляю память покойных, я взял то, что им уже не понадобится, а мне — жизненно необходимо. Для этого не нужно их разрешение, хозяев уже нет среди живых, и спрашивать некого.

Поэтому я просто помогаю самому себе, пользуясь бесхозными благами, как, например, пчела забирает нектар с уже срезанного цветка. Это можно понять при желании, но не дано понять каждому просто потому, что все сотканы из разных материй. Я, как выяснилось, соткан именно таким кроем и готов отстаивать свое право так видеть ситуацию.

А условному упертому моралисту следовало бы, хоть на секундочку, представить, что он потерял квартиру, оказался на улице без денег и один-одинешенек в целом мире, враждебном ему. Что бы он предпочел — воровать, что удастся, или умереть от голода?

Это к тому, что все относительно, и хотя я забираю вещи тех, кто ими воспользоваться уже не сможет, кто-то мог быть загнан в такую суровую жизненную ситуацию, что ему пришлось бы красть что-то, принадлежащее живым.

Хотя приведенный мной пример типичен скорее для начала нашего века, а в конце — положение вещей совершенно иное. Человечество в какой-то судьбоносный миг одумалось и перестало само себя самоубийственно пожирать. Поэтому, в частности, бездомных бродяг в наше время осталось немного, даже в не самых богатых странах; достойный минимум благосостояния обеспечивается почти всем и везде.

Хотя умильной утопией из фантастических романов и близко не пахнет, проблем хватает во всех сферах бытия и сознания, но главное, что у человечества на порядок убавилось пагубного стремления сначала совершать деяния и лишь затем запоздало думать о том, кто и как будет расхлебывать последствия.

Научились люди учитывать ошибки истории, коротко говоря.

Здесь еще стоило бы рассмотреть аспекты сквозь призму того, что вообще такое материальная собственность, какое она имеет значение в жизненном пути каждого из нас. Если человек прикован к вещественному, к своему куску хлеба, ему может показаться вопиющей мысль, что даже после его смерти у него кто-то отнимет имущество. Если же он готов не только иметь сам, но и делиться с другими, тогда навряд ли примет в штыки идею о том, что, когда ему настанет абзац, его вещи помогут кому-то спастись. Ведь материальной ценности как таковой вообще нет, есть только духовная.

Главная ценность у человека не золото и бриллианты, а время жизни, и от того, на что и на кого оно будет потрачено, зависит, была ли ценной сама жизнь. Ну и знания, конечно, но с ними зависимость точно такая же — во имя чего и ради кого приобретены и применены.

Хотя есть существенное различие, берешь ли ты ради собственного спасения что-то материальное у других или убиваешь их. Обрекаешь на смерть или сам ее причиняешь. Потому что когда убиваешь не в целях защиты, но чтобы помочь самому себе, то преступается некая черта. И ты уже не совсем личность, потому что становишься лишь винтиком в глобальном дарвинистском механизме «выживет сильнейший», и инстинкт выживания застилает человечность.

Только в том случае, если жизнь у тебя пытаются отобрать, сохранить ее — важнее, чем сохранить жизни тех, кто пытается. Но если ты оказался в безвыходной ситуации и, пытаясь вернуть равновесие, сталкиваешь с жизненной тропы других — значит ни черта на самом деле ты не познал цену даже своей жизни…

Стоп, стоп! Вот это меня накрыло, унесло на философской волне. Встрепенувшись, я трясу головой, выбрасывая очень правильные и закономерные, но абсолютно некстати нахлынувшие размышления-комментарии к происходящему. Слетел я с привычной жизненной колеи, ищу новую, и разум пытается найти обоснования поступкам. Как и положено разуму цивилизованного человека.

Однако не пора ли мне вырабатывать другие привычки и рефлексы? Здесь враждебная среда обитания не красивая картинка в объемном экране, а самая что ни на есть реальность. Я по ту сторону экрана, а не в уютном кресле передним…

Оправдание одно — все же после еды уставший организм серьезно повело. Возможно, не надо торопиться убегать из-под колпака, а лучше отдохнуть под его защитой. Побороть ирреальный страх перед воображаемым кукловодом. Там, за стеной, монстры и ловушки ни разу не воображаемые, увы.

Я прислушиваюсь к внутренним ощущениям в надежде, что верное решение подскажет чуйка, как теперь зову нечто большее, чем просто интуиция.

Опасение нарваться на «внешних» монстров побеждает страх перед «внутренним». Ночь я провожу под железобетонным колпаком. Никто ко мне не суется, и после сытного ужина, обошедшегося без последствий (как врач я учитывал вариант, что вероятны проблемы с пищеварением после того, как поголодал и поел странные красные ягоды, а затем плотно насытился), я до самого утра набираюсь сил в почти безмятежном сне.

Да, тактическая ценность этой позиции удержала меня от того, чтобы покинуть дот и уйти в ночь. На решение остаться немало повлияло и отсутствие смрада. Хотя я справился бы с этой проблемой. В новоприобретенных аптечках нашелся шикарный спрей, нейтрализующий запахи, выключающий обоняние. Я бы просто не улавливал и не воспринимал вонищу благодаря волшебному средству, которое, к счастью, уже широко применялось в то время, когда военная форма трех погибших американских солдат еще была актуальной.

В нагрудном кармане куртки одного из них я, ко всему прочему, обнаружил пожелтевший листок бумаги, клочок, оторванный от чего-то большего по размеру. На нем было что-то написано. Предложения в один абзац, на английском языке. Некоторые буквы и даже слова до неузнаваемости исказило время, но большая часть текста сохранилась. Поначалу у меня возникли трудности с прочтением, однако я приноровился и дочитал практически без остановок, домысливая отсутствующие частицы.

«Дорогая Молли! Я верю, что когда-нибудь ты обязательно прочитаешь это письмо. Хотя в таких обстоятельствах это кажется невозможным, я почему-то убежден, что как-то оно все же попадет к тебе. Парадокс, обычно, когда люди долгое время находятся на большом расстоянии друг от друга, связь между ними слабеет. Но я, оказавшись так далеко, только теперь понял, что на самом деле невероятно сильно тебя люблю! Мы жили почти в соседних домах, и ты мне понравилась с первого взгляда, но я все сомневался, не мог понять, что именно к тебе испытываю. Зато теперь знаю и хочу, чтобы ты знала. Я непременно выберусь из того ада, в котором очутился не совсем по своей воле, вернусь к тебе, и тогда… А если не выберусь, то желаю от всей души, чтобы ты была счастлива, и всегда буду незримо присутствовать в твоем сердце, поддерживать в трудную минуту, утешать в час скорби и подсказывать верное направление на распутье жизни, потому что…

I LOVE YOU».

Окончание абзаца просматривалось очень смутно, воды времени нещадно размыли старые буквы. Но я догадался. И забрал с собой это неотправленное письмо, потому что вдруг остро почувствовал: во что бы то ни стало необходимо доставить сообщение по адресу. На тот случай, если выживу и выберусь, мой долг — разузнать, что сейчас с этой Молли, и отыскать ее, вдруг жива… Есть крохотная вероятность, что она до сих пор не забыла и ждет весточку от этого человека.

О том, что автор письма и его Молли жили в совершенно иной реальности, я в этот момент совсем забываю, до такой степени захотелось вернуть долг за все, что я взял у солдат и благодаря чему мои шансы на выживание повысились на порядок.

Энерган системы «Тесла» в отличном состоянии, пистолет-пулемет «Викинг», два пистолета «кольт», пластиковая взрывчатка, запасная «кассета» к энергану, патроны, гранаты… Теперь у моей «Рыси», которую я решил пока не бросать, мощная веселая компания!

Винтовка, подаренная стариком на границе, по идее, теперь балласт. Она меня спасала от смерти, и я уже воспринимаю ее как часть себя, просто так бросить — равнозначно предательству. Хотя, обзаведясь лучшим вооружением, тащить с собой столько лишнего веса не разумно, но я пока не смог расстаться с верным оружием.