Ненавижу тебя, Розали Прайс (СИ) - "LilaVon" - Страница 89

Лист бумаги оказывается у меня в руках. Буквы, что написаны предельно аккуратно и разборчиво плывут перед глазами. Приходится прищуриваться и начать читать.

«…Не вздумай со мной разговаривать. Я не в восторге от вчерашнего дня, как и ты сама. Займись делом и не попадайся мне на глаза. Розали, не испытывай меня на сдержанность…»

В голове отображается его безумно строгий и грубый тон, из-за чего я сразу же виновато прикрываю глаза. Как же стыдно.

Не спеша, я подлажу к краю кровати, спуская ноги на холодный пол, ощутив на себе массу мурашек. Кладу лист на прежнее место, как и стакан с водой. Нужно уходить. Он может вернуться в любую минуту.

Встав на свои ноги, я старательно выбираюсь из комнаты, ступая предельно тихо и аккуратно. Открывая двери, я слышу скрип, от чего морщусь, не выдерживая этого противного звука. Не иду в комнату, сразу же захожу в ванную, понимая, что нужно освежиться и приобрести силы.

Как только я поворачиваю голову к зеркалу, я испускаю пораженный тихий стон. В отражении была совсем иная девушка, вовсе не схожа со мной. Опухлые щеки, на одной из них виднеется пятно еле-еле заметным синеватым оттенком. Глаза красные, потекшая тушь размыта по лицу из-за множественных слез. Губы с отливом красного оттенка, а глаза блестят не знамо от чего. Мои прекрасные локоны волос превратились в какое-то месиво, словно я побывала на войне. Снимаю футболку, складывая ее на край тумбочки. Нахожу небольшие синяки на бедрах. А это откуда? Попутно мои глаза становятся еще шире, когда и на запястьях рук оказываются небольшие, но приметные следы.

Лишний раз проговариваю про себя, что вина всему я и только. Нильс применил силу против моей агрессии и истерики. Он прав. Всегда прав.

Стаскиваю свое промокшее белье, чувствуя себя крайне некомфортно. Мысленно несколько раз благодарю Нильса за то, что позволил мне остаться в нем, а не воспользоваться, как это делают остальные парни.

Горячая вода сразу же заставляет меня распахнуть рот от удовольствия и наслаждения. Придерживаюсь стенки, прислоняясь к ней лбом. Глаза сами закрываются, позволяя полностью окунуться с головой в этот дурман, после тяжкого последствия алкоголя.

Понимание того, что теперь наши отношения стали еще сложнее, я испускаю истерическую улыбку, усмехнувшись. Перестаралась. Приложить столько усилий, а за тем одним необдуманным поступком переломать все, что так долго вытраивала.

Я самый ужасный архитектор!

Он не хочет меня видеть.

Как же я глупа. Почему я не могу думать? Почему я не могу стандартно принимать решения, как я делаю это в своей жизни каждый день? Но вчера, смотря на него, я осознанно пошла на поступки, которые, кажется, перевернули все верх дном, оставив меня в проигрыше. Худшей ситуации не придумаешь. В один момент я понимала, а в другой, я уже не соображала.

Смываю со своего лица косметику. Смываю гель и лак с залипших волос. Смываю с себя противный запах спирта, который сохранился на шее и груди. С грязью уходит все, что связывало меня со вчерашним днем, увы, только не сотрешь из памяти. Не вернешься и нечего не исправишь.

Как мне смотреть ему в глаза? Как мне с ним говорить? Он не щадил меня вчера, но опекал и обеспокоился. Я проснулась в его футболке, в его теплой кровати, мне были предложены таблетки от боли, он предупредил о злости, которую держит на меня. Он такой бездушный, но в тот же момент заботлив. Почему он так делает?

Я так не могу. Мне так тяжело. Я не могу его ненавидеть. Я не могу с ним дружить. Нейтральность, что не дает мне быть ни ближе, ни дальше.

– Я уже не могу, – шепчу я в пустоту, поднимая лицо на струи воды, которая тепло принимает меня под себя. Я действительно устала от Нильса. Это невыносимо.

Закрываю воду, понимая, что нужно вылезать. Хватаю полотенце, вытирая свое тело. Глядя в зеркало, я уже вижу более или менее освежившуюся и мыслящую особу.

Но звук открывающейся двери в коридоре, заставляет меня побледнеть, лихорадочно сжаться и поежиться. Тяжеловесные шаги проходятся по коридору, вдоль кухни. Возвращаются. Он стоит около двери в ванну. Его тень сверкает через маленькую щелочку, а я затаив дыхание, заворожено прислушиваюсь.

Тишина. Я жду, сама не зная чего. Но знаю, что хочу услышать его, хочу понять насколько он сердит, и что мне следует сделать. Беззвучными шагами подхожу к двери, касаясь ее и ощущая, что он стоит, прям тут, за ней.

Давай. Скажи что-то. Нильс, прошу тебя. Дай мне услышать хоть одно словно. Грубое, хамское, ненавидящее меня слово, все равно какое…

Но все мои надежды и ожидания рушатся, когда парень продолжает путь дальше, оставляя меня одну все в такой же безмолвной тишине. Руки огорченно скользят по деревянной двери, а я опускаю голову, так и не услышав ни словечка.

Зачем же ты так, Нильс?

***

В своей комнате я просидела до самого вечера. Я не могу уснуть, не могу отвлечься, я не могу делать совершено нечего, кроме того, как смотреть в белый потолок, размышляя о том, что так легко выскользнуло у меня из рук: наше доверие.

Переворачиваюсь на бок, натягивая на себя одеяло. Так хочется оказаться дома, в тепле, в знакомых родных объятиях бабушки, которая скажет, что все наладится.

Не успеваю я осведомить происходящее, как уже набираю ее номер и вслушиваюсь в гудки. Тихий и нежно-любящий голос бабушки ударяет по ушам.

– Детка, Розали, здравствуй, – без какой-либо наигранной интонации, отвечает бабушка на мой звонок. Ласково и так тепло. Мне этого не хватает, особенно тут, в холодном Нью-Йорке, рядом с ним.

– Здравствуй, бабушка Мерфин, – с первых же слов пытаюсь, не ринуться в рыдания от жуткого желания увидеть ее. Мы так далеко.

– Роуз, что случилось? – сразу же обеспокоилась бабушка.

– Нечего не случилось. Все хорошо, – уставшим и осипшим голосом говорю я, но пытаюсь обрести нотки радости, правда, это мне не под силу. Не сегодня. Слишком подавлена.

– Слышу я еще достаточно хорошо, Розали. Ты ведь знаешь, что можешь в любой момент все мне рассказать, – убеждает она меня своим психологическим штурмом, который я знаю наизусть.

– Я простыла, бабуль. Недавно была у врача. Простуда не дает мне учиться, – вступаю я, избавляясь от этих душевных разговоров. Не хочу ее утруждать в своих трудностях. Бабуля Мерфин и так проделала огромную работу со смерти моих родителей.

Бабушка начинает рекомендовать свои чаи и таблетки, которые могли бы поставить меня на ноги. Но боюсь ни лечебные травы, ни лекарство из аптеки не помогут мне переболеть Нильсом Веркоохеным. Это мне не поможет вернуть его, ведь, я должна сама все справить. Бабушка без перестану, рассказывает про неуклюжего Элвиса, который после слякотной прогулки вбежал в дом, носясь весь мокрый и грязный по убранным комнатам. Слушаю про наших соседей, которые все не как не могут закончить ремонт. Мирно улыбаюсь, слушая про то, как бабушка побывала на литературной выставке английских писателей восемнадцатого столетия, и что я сама обязательно должна побывать там.

Прощаюсь с бабулей, когда к ней приходит миссис Вернар – соседка, живущая напротив, которая частенько навещается со своим двухлетним внуком Кристофером.

Я вновь уныло вонзаю взгляд в стенку, не имея представления как мне быть. Закрываю глаза, думая, как бы поступила разумная девушка, которой важен молодой человек.

Поговорила бы – сразу же думается мне. Это невозможно, он даже не станет слушать! Но, может, стоит попробовать? Это того стоит. Но Веркоохен ясно дал понять, что лучше сидеть и не попадаться на глаза.

А что измениться? Я ведь не могу вечно сидеть в комнате? Однако я могу сделать эту ситуацию своим разговором еще сложнее и безвыходной. Черт.

Рано или поздно, но мы поговорим, и пусть инициатором разговора буду я – виновница. Окончательно решив, я поднимаюсь с кровати, захватывая с собой теплый плед. Как и должно было быть, моя решительность исчезла, как только я подошла к своей двери, медленно открывая ее.