Ненавижу тебя, Розали Прайс (СИ) - "LilaVon" - Страница 19

— Найл хороший парень. Я знаю его долгое время. Я сама виновата, я была провокатором ситуации, — защищает она этого подонка, держась за ребра.

— Ты с ума сошла, Стефф? Ты позволяешь себя бить! — кричу я не в силах понять ее хода действий. Не произвольно в голове возникает разговор с Луи, который говорил, что мы, девушки, вполне заслуживаем взбучки от их руки. Нужно было догадаться, что он имел ввиду Найла и его возможные избиения, непозволительные издевательства над Стефф.

Но это не честное отношение к более слабому полу. Мы беззащитны. Если сравнить, то вполне можно представить, что я могу пойти и избить какого-то мальчишку шести лет и гордиться этим. Разве это правильно? Разве парни не должны наоборот защищать нас от всех бед, помогать, лелеять? Да что с этим миром не так, в конце-то концов?

— Это всего лишь синяки, Роуз. Я знаю, что не правильно поступаю, но пойти против него я не в силах, зато в силах против себя. Посмотри на меня. Что я смогу сделать, если даже себя защитить не могу? Позавчера он пришел ко мне, сказав, что ты высокомерна, нахальна, в общем смысле не дурна, для девушки, — усмехнулась она, — Найла это задело.

— Стефф, я ему жизнь спасла! Его это задело? — исказилась я.

— Он любит быть первым. Он любит себя и хочет уважения. Ты ему дала понять, что встала на несколько ступенек выше, и он был взбешен. Какая-то девчонка и выше него.

— Это не честно.

— Нельзя говорить о честности с теми, кто не честен с тобой, Роуз. Найл заботлив и мил, но когда кто-то делает что-либо не так, как требуется, он готов взорвать весь мир к чертям. Он пришел ко мне тогда, вечером. Хоран не понимал, что делал, он был пьян, — Стефф сглатывает, и я уверена, что воспоминания всплывают в ее голове. — Сказал идти с ним в клуб, и я пошла. Поначалу было все как обычно, все пили, веселились, но Найл все время сходит с ума, когда выдумывает разное дерьмо под влиянием спиртного. Для него все становится ничтожным, и я в том числе.

— Стефф… — выдавливаю я, и на моих глазах тоже появляются слезы. Мне жаль ее. Мне жаль то, что она поддалась Нью-Йорку, элитному району Бруклина, как это сделала когда-то и я. Правда, я была на противоположной стороне этих игры в вымышленные войны и противостояние.

— Он говорил, что мне не следовало тебя приводить, и чтобы я с тобой не общалась. Как только я возразила о том, что я имею право на общение, что мы родственницы – он избил меня у клуба. Найл не контролировал себя, а я не могла увернуться из-за алкоголя. Тут нет его вины, я знала, как он отреагирует, и сама спровоцировала его на это… То, что он согласится на мои аргументы и мольбу, было ложно для меня.

Стеффани обвиняет себя, но если забраться в мою голову, то во всем первопричина я сама. Разве не я грубила Найлу? И разве не я шутила над ним и тем, что помогла ему? Почему же тогда он не пришел ко мне, а поспешил глумиться над Стеффани? Она была невиновна.

Если виновата я, значит и Стеффани избита по моей вине. Тяжело выдыхаю, понимая, что я всегда все порчу. Ничего не проходит так, как надо, и всегда все откликается последствиями. Даже с каким-то неизвестным мне парнем, у меня получилось нанести вред Стеффани.

— Ты переночуешь у меня. Тебе нужно поспать, а я посижу тут. Если что-то понадобится, ты можешь говорить, ладно? — говорю я, отходя от нее, и отворачиваясь к окну, пытаясь стереть свои слезы не заметно для самой Стефф.

— Я себя чувствую на много лучше, Роуз. Спасибо тебе, — говорит кузина, а мое сердце щемит нечто едкое и противное. Не вижу ее благодарности. В чем она? То, что теперь она покалечена и лежит у меня на кровати, к чему я приложила все усилия?

— Спи, Стефф, — говорю я и сажусь за письменный стол, где разложены тетради и книги. Заставляю отвлечься себя от проблем, которые я сама создала своим перевоплощением, как заметил мой сосед «в спасительницу Терезу». Стефф расплачивается за мои слова и это слишком тошно, отвратительно.

Найл не имел права так делать. Он не имел вообще никаких прав приближаться к Стеффани. Что тут происходит? Найл отдает приказы, за которыми Стефф и мчится. Возможно ли то, что она ему угождает? Или же она пытается что-то скрыть, то, что знает только Хоран?

Но если Стефф действительно в чем-то виновата, а теперь расплачивается этими избиениями, позволяя ему свершать такое издевательство? Только виноватый человек может сделать из себя грушу для битья, иного быть не может, иных домыслов у меня и нет.

Да только, все мы люди, мы чувственны и живые. Каждый из нас заслуживает определенного уважение, внимание, почтение других людей. Мы не Боги, мы не Господа и мы не властны, решать, кому жить, а кому умереть или вечно страдать. Это жестоко идти по головам слабейших, став сильнейшим. Это не достойно титула человека, а лишь грязи и страданий для очищения своих же грехов.

Этот мир испортился, и нельзя его ничем исправить. По крайней мере, я так думаю, глядя на девушку, которая уснула и слегка морщит лоб от дикой боли.

========== Часть 12 ==========

Я сижу рядом со Стефф и внимательно слежу за тем, как девушка что-то вырисовывает на белом листе бумаги. Мой взгляд исследует каждый изгиб линий совершенный простым карандашом. Мои наброски никогда не сравнятся с настоящим талантом Стеффани.

— Это роза, — утверждаю я, когда вижу явные очертания небольшого цветка с еще не открывшимся светлыми лепестками. Она красивая, словно настоящая ожившая картинка. Не мешало бы, добавить оттенков цвета, чтобы не казалась сама роза такой пасмурной в черно-белом цвете. Чернильный и серый цвет никогда мне не нравился. Интересно, подошел бы голубой оттенок, не такой яркий, как небо, скорее с уклоном на глубокий океан. Роза была бы потрясающей и полностью законченной.

— Мне кажется, что твоя душа спрятана в лепестках, Розали. Такая же утонченная, мягкая, изысканная… — мягко проговаривает девушка, а я застенчиво улыбаюсь, наблюдая, как она проводит своими тоненькими пальчиками, чтобы растушевать карандаш и сделать рисунок объемным, еще более реалистичным. Стефф знает свое дело в художестве, но не в толкование души и человека.

— Разве можно увидеть душу человека? — тихо спрашиваю я, повернувшись к Стефф.

— Всегда достаточно поступков, крошка-Роуз. Человек может быть отвратительным и грубым, но у каждого есть чувства, каждый испытывает переживание, страсть, любовь. Это как осязание. А ты открыта для внешнего мира, добра к нему и проницательна, — ее голос едва выше шепота, а глаза сияют благодарностью за мою помощь. Она видит меня хорошим человеком, что весьма льстит мне, но я никогда не забуду, чем жила и кем была раньше.

— Ты не знаешь, что было прежде. Я не была тем, кого ты сейчас видишь, Стефф, сама понимаешь, о чем речь, — грустно проговариваю я, вспоминая какой безразличностью я могла обладать, а с холодом было намного проще, чем помочь кому-либо, понять или услышать умоляющий голос. Но все меняется. Люди меняются. Меняюсь и я, пытаясь забыть все те плохое, что было ранее, начиная жить по-новому.

— Роуз, ты же…— пытается она перебудить меня, но за дверью раздается глухой стук, перебивая ее и не давая закончить ее новое убеждение обо мне, вероятно юному ангелочку.

Я и Стефф переглянулись. Устремляю свой хмурый взгляд назад на двери, зная, что я никого не жду. Стеффани заметно напрягается. Мелькает мысль, что это может быть Луи, но ровно так же мне думается о соседе. Только, в любом случае я сейчас была бы мало гостеприимной, не приняв никого из них.

— Я занята, — громко говорю я, даже не зная, кто там, за дверью. Таким ответом на стук, я смогла бы услышать ответ и голос того, кто хотел бы войти. И это помогло мне, несмотря на явно взаимную нелюбовь друг к другу.

— Розали, открой мне дверь, — требующий голос отзывается по ту сторону двери, и по моей коже пробегает холод и стая мурашек. Глаза кузины сразу же увеличились вдвое. Она похоже на напуганного мышонка, желающий спрятаться в самый узкий проход.