Выбери любимый жанр

Дорога обратно - Дмитриев Андрей Викторович - Страница 2


Изменить размер шрифта:

2

Мать, привычно поскучнев, приступала к допросу:

- А рядом на набережной, рядом с этой сумкой - там точно нигде никого не было?

- Как никого? Там многие гуляют: погода - чистый рай. Краснопевцевых встретили. Савраевых встретили. Бунзен встретили, шла с портфельчиком. Новиков шел с супругой, сперва туда, потом обратно... Никитюк с Володечкой, чего-то задумчивый - и не поздоровался...

- Колбасу в сумке видела? Хлеб в сумке видела? Колбаса, ты понюхай, свежая, хлеб мягкий, можешь потрогать, и я спрашиваю тебя, Мария Павловна, последний раз: больше никого на набережной не было?.. Ты вспоминай, подумай как следует, а я подожду.

Мария надувала щеки, делалась багровой и не моргала. Потом спохватывалась:

- Как же никого? Там две дуры газон стригли, позади нашей скамеечки. А сумка-то на скамеечке как раз и стояла... Может, это как раз ихняя будет сумка?

- Мария Павловна. - Мать закрывала глаза. - Люди говорят, ты иногда подворовываешь.

- Если люди говорят, значит, бывает, - легко соглашалась Мария, но и законно злилась: - А не будьте дурами, не кладите, где гуляют.

Мать сухо выносила приговор:

- Сумку отнесешь, где взяла, сейчас же. И в магазин зайди: у нас кончается комбижир.

Проще всего предположить, что в тот июньский воскресный день, который до сих пор занимает мое воображение, Мария отправилась в магазин - как раз за хлебом и за комбижиром. День был полон гулких, как медь, и медно бухающих звуков - их издавали репродукторы на фонарях Пролетарского бульвара. То были звуки победительного баритона, каким тогда обычно объявляли спортивный результат, научный подвиг или трудовой рекорд. Раздвоенные эхом, рассеянные утренним ветром с Великой, раздробленные криками воробьев и бодрой погудкой "волг" и "побед" на перекрестках, они никак не давались осмысленному слуху, но стоило их ухватить и удержать - складывались в слова, откуда-то знакомые Марии: про месяц с левой стороны, про месяц с правой стороны, потом - про чудное мгновение и про любовь еще, быть может. Навстречу Марии шли люди в свежих рубашках и светлых ситцах, шли стайками, толпами, порознь и попарно, с фотоаппаратами и баянами, с туго набитыми сумками в руках, с предвкушением праздника в глазах. Мария, со своей пустой авоськой, в мятой юбке и домашней блузке, вдруг увидела себя со стороны всем чужой и совершенно одинокой. Репродукторы разом притихли, пошипели потом, пощелкали, запели тревожным тенором про черную шаль, про хладную душу и неверную деву, и Мария, заслушавшись, не сразу заметила, как магазин, зачем-то прозванный в народе Ленинградским, остался позади.

Вспомнив, что суеверна, она обрадовалась поводу не возвращаться и наметила себе круг по городу, дабы выветрить жалость к себе и уже с веселым сердцем купить нам хлеб и комбижир. Возле касс кинотеатра "Победа" было непривычно пусто, и Летний сад был пуст, зато тротуар был тесен: все новые люди в светлом шли навстречу Марии, иные, уже нетрезвые, уже и подпевали репродукторам. Шумели липы на горках Детского парка; скрипели, чуть покачивались качели-лодочки, кружили черные галки над колокольней Анастасии Римлянки. Мария на миг замешкалась, размышляя, не погреться ли пару минут на травке у Василия-на-горке. Тут ее и окликнули.

Она не сразу поняла - откуда, кто, но страшно обрадовалась оклику, как если бы она, жалеючи себя, ждала его. Завертела головой, ища знакомое лицо; все лица показались ей немножечко знакомы, но ни одно из них не потянулось к ней, не захотело встретиться с нею глазами... "Павловна!" - послышалось опять, и следом дважды недовольно квакнул клаксон автомобиля.

Возле тротуара стоял зеленый "газик" с брезентовым верхом. Кочегар детских яслей Теребилов махал ей, высунувшись, своей расшитой медью тюбетейкой:

- А ну садись, глушня, по-быстрому: здесь нам вставать запрещено!..

Мария чинно подошла и молча забралась на заднее сиденье, где уже были двое с растопыренными сумками в ногах: сухой старик в ковбойке, в круглой гладкой бороде, однако же безусый, и веселая тетка лет тридцати, или же лет сорока, или даже лет пятидесяти - вся красная, с зубом из белого золота и с клипсами на ушах в виде крупных алых вишен.

- Григорий, - пахнув вином представился старик.

- Чао, - из-за его плеча кивнула, не назвавшись, тетка.

- Теперь едем? - нетерпеливо спросил водитель и подмигнул Марии в зеркальце заднего вида. Она узнала в зеркальце шофера санэпидемстанции Балобана, мигнула ему и, как только "газик" тронулся, полюбопытствовала:

- А куда?

- Куда народ, туда и мы, - отозвался Теребилов. Повозился с китайским пестрым термосом и, перегнувшись назад через сиденье, протянул Марии алюминиевый стакан с резьбой. - Мы тут - уже, а ты - прими, не расплескай.

Мария, сжав стакан в горсти, зажмурилась - и медленно выпила холодную белую.

- Чего ж вы так, без тоста, как собака тюрю? - с укором произнес старик Григорий.

- Я извиняюсь, - сказала Мария, - я задумалась. Я - молча, за здоровье всех.

- Не так вам было нужно, - расстроился старик Григорий, - а нужно было вслух сказать: "Здоровье Александра Сергеевича".

- Здоровье Александра Сергеича, - покорно повторила Мария вслед за стариком. - А кто у нас, я извиняюсь, Александр Сергеич? Что-то я никак не соображу...

- Пушкин, дура, - отозвался Теребилов. - День рождения у него. Вместе с нами, скобарями, его сегодня отмечает целый мир - а ты не сообразила.

Тетка слева хохотала, побрякивая клипсами.

- Я же извинилась, - кротко, но с достоинством напомнила Мария и примолкла.

Бег ее мыслей был таков: "В Пушгоры едем, я там не была, а там народ гуляет, это ясно; давно я не гуляла, вся замаялась: все подтираю, все баюкаю, кормлю, все по песочницам выгуливаю, а тут нешуточное дело, Пушкин; надо будет попросить притормозить и подождать; подняться и сказать, что я в Пушгоры еду, там ведь весь народ... Поймут? поймут... да, может, и поймут, а спросят: Павловна, где хлеб? где комбижир? - и если я тогда пойду опять за хлебом и в очередь за комбижиром встану, меня ж никто не будет ждать!.. Притормозить, подняться, но не заходить - к двери записочку прикнопить: так, мол, и так, вы не волнуйтесь, и сердиться на меня не нужно, лучше сделайте расположение когда еще я побываю в Пушгорах! я дальше Острова не ездила ни разу; а там красиво, говорят; весь наш народ торжественно гуляет с целым миром". Тут вспомнила Мария, что кнопки нет, и нет у ней с собой карандаша, и следом вспомнила Мария, что не умеет она писать, да и читать еще не научилась, - к тому же окна дома номер девятнадцать по Пролетарскому бульвару, где мы напрасно ее ждали, уже успели отмелькать, уж "газик" миновал вокзальный переезд и пер к Крестам, и Теребилов, с чего-то крякнув и к чему-то охнув, вновь взялся свинчивать стаканчик с горла термоса.

На Ленинградском шоссе "газик" разогнался, термос опустел. Марии сделалось совсем легко; она легко поверила божбе Теребилова, будто бы в Псков она вернется засветло, так рано, что мы на Пролетарском ее отсутствие едва успеем и заметить, - быть может, то есть, и заметим, и даже спросим: "Где Мария?", но к нервам не успеем приступить, по горло занятые своей семейной колготней, своей интеллигентской болтовней. И словно в подтвержденье увереньям кочегара "газик" ловко, без задержки проскочил затор перед мостом через Череху - там застряла колонна автобусов с флажками, забитых кто во что горазд поющими людьми в праздничных рубашках.

До Острова домчали в тишине; только однажды ее посмел нарушить старик Григорий: он предложил пошарить в сумке, что в ногах, - почать еще бутылку белой. Его одернули: весь праздник впереди. Старик, вздохнув, притих.

В Острове сорок минут простояли в очереди за бензином для государственных машин, шумно утешая себя тем, что на бензоколонке для частных автомобилей пришлось бы протомиться и полдня. Там лаялись клаксонами десятки "волг", "побед" и "москвичей" с псковскими, новгородскими, всего больше ленинградскими, но также и латвийскими, и эстонскими номерами; клаксонам подвывали злые от скуки младенцы; собаки, путаясь поводками, рыли мордами песок; серый репродуктор, усевшийся вороной на красном пожарном щите, все кашлял, кашлял, потом уныло заорал, что бензина нет, спокойствие, но скоро привезут - звонили с базы: вышел, вышел бензовоз!..

2
Перейти на страницу:
Мир литературы