Ганнибал-Победитель - Алин Гуннель - Страница 7

Передо мной воды реки. Я отмечаю слабое течение вдали, рассматриваю растительность по берегам. Постепенно до меня доходит, что я уже тысячу раз видел за время похода подобную картину: какой-то деформированный пейзаж, мир, к которому применимы слова «больной» и «страждущий», земля, изобилующая уродствами. Всё какое-то недоделанное, недоношенное, местность, в которой ландшафт за ландшафтом силился превратиться во что-то стоящее, но так и не сумел, попытки вырваться из глубин наталкиваются на злобное противодействие сверху, любое стремление к чему-либо плодотворному сводится на нет сопротивлением, и из всего этого получается один пшик или нагромождение безобразий. Похоже, ни растения, ни животные здесь не взывали к богам или не нашли времени, дабы прислушаться к ним; также и горы, и река, и неухоженные земли... Похоже, ни одно существо, рождённое от женщины, тоже не получило благословения богов — либо даже не просило о нём через жертвенные дары.

Карфагенянин никогда не найдёт общего языка с миром. Человек и мир не могут прийти к согласию. Да и что хорошего может выйти из соединения одного несовершенства с другим? Отвращение, которое испытывает карфагенянин и к себе, и к миру, преодолимо лишь на время, и то с помощью богов: если человек слышит своего бога и получает от него благословение. Ничто земное не обладает жизненной силой, присущей богам. Животворная энергия, которая у греков называется «энергейа» и «динамис», есть только у Верховных Супругов, а уже от них — у всех божеств-помощников, которые передают сию силу и энергию дальше, тем, кто удостоился благодати.

А кого именно удостоили благодати — это отнюдь не тайна за семью печатями, её не нужно искать, бубня заклинания или выводя с помощью абстрактной логики. Посмотрите на Баркидов, взгляните на Ганнибала! По ним с первого мгновения видно, что они благословенны. Удостоенное благодати не скрывается при свете дня, оно видимо и ощутимо каждому. Возьмём, к примеру, то, чего карфагеняне добились и продолжают добиваться здесь, в Испании, и сравним с тем, чем обладают сами иберы. Разница огромна. Эта широкая, разбившаяся на рукава река, эти заболоченные земли... — что сделали с ними люди? Ничего. Проклятие богов распространяется вширь, как река, и вглубь, как заболоченность.

Где здесь собирают смоквы, где тут апельсины, где гранаты, в кожуре которых, словно в шкатулке с драгоценностями, переливаются рубиновые зёрна? Благорасположение богов настолько очевидно, что само бросается в глаза. То же и с проклятием. Чего бы оно ни коснулось, это сразу видно.

Все знают Карфаген. Но давайте ещё раз подойдём к нему с моря и полюбуемся на сей богато разукрашенный корабль, бросивший якорь у берегов обширной Африки! Восхитимся благосостоянием, красотой и изобилием, которые отличают карфагенские края. Особого внимания заслуживает Прекрасный мыс, ибо на нём сосредоточено множество чудесных даров и созданий рук человеческих. Юные карфагеняне не представляют себе, как там всё выглядело, прежде чем наши отцы решили кусочек за кусочком и область за областью скупать землю. В своих стихах я не раз прославлял жизнь в этой благословенной стране (тогда как политическим болтунам из Бирсы[34] здорово доставалось в моих эпиграммах).

Торговля, мореплавание и земледелие — вот три звена золотой цепи, которые с годами становились всё массивнее и тяжелее. Мне ничего не стоило обратить в благоухание резкий запах навоза, смешанного с виноградным суслом, поскольку такое удобрение идёт на пользу лозам, винограду и в конечном счёте вину. Фруктовые сады и плантации олив, луга с тучными стадами и полновесные колосья злаков в долинах Баграда[35] — всё это я превозношу в своих стихах. Давайте вместе погуляем среди цветущего миндаля. Пройдёмся к финиковым пальмам, а там по-обезьяньи вскарабкаемся по длинным верёвкам наверх и поможем опылить соцветия. Постоим утром распахнутые, как наши лоджии, и примем в свои объятия солоноватый морской бриз, а когда наступит полдневная жара, давайте поднимемся в башню, чтобы насладиться там прохладой. Приоткроем одежды. Пусть веющий с гор ветер будет нашим опахалом.

О, мужчины Хаммамата и Сукры, неужели вы смеете роптать? О, женщины Сахэля и Джерида, принесите жертвы богам, и чрева ваши станут влажными, как долины Бизация, и сушь пустыни минует вас, так что мужья ваши, приблизившись, ощутят сладостный аромат оазиса.

«Я знаю, чего я сейчас хочу больше всего на свете», — бормочу я себе под нос и, полуослепший от слёз, принимаюсь писать дальше. «Да иссохнут воды Ибера и перед нами, точно в иссякшем источнике, обнажится его дно...»

«Я знаю, что я когда-нибудь скажу Ганнибалу!» — гневно думаю я.

Возможно, в глазах других Карфагену вообще не стать великой и могущественной державой. В моих же глазах он обретёт подлинное величие, лишь когда боги снова благословят нашу поэзию. Каталоги кораблей, договоры, торговые соглашения, перечни жертв, пакты, приказы, отчёты о полученном приплоде, прививке черенков и скрещивании — всего этого мало. Недостаточно также молитв и гимнов былых эпох, священных мифов или словесного мусора великих теологов — необходимо что-то более серьёзное. Нам нужны новые песни, нужна новая, плодотворная поэзия, нужен непревзойдённый эпос.

И я хочу написать его. «Я сочиню великий эпос, славящий твои победы, Ганнибал!» — думаю я, и сердце моё переполняется радостью с привкусом горечи.

«Ганнибал-Победитель, Ганнибал-Победитель», — шёпотом повторяют мои губы.

И тут кто-то окликает меня. Я быстрым шагом, словно ничего не слыша, иду дальше. Однако вскоре меня нагоняет спартанец Сосил[36], которого Ганнибал иногда зовёт Геласином, то есть Хохотуном, потому что он почти никогда не смеётся.

   — Ты уже был у шлюх? — запыхавшись, произносит он у меня за спиной.

Я резко останавливаюсь.

   — У кого? У шлюх? Что ты хочешь сказать?

   — Что, если ты ещё не был, поторопись. Когда на каждую девку по двести человек, сам понимаешь, сомнительное удовольствие попасть к ним под конец.

   — Я совершенно не понимаю, о чём ты.

   — Разве ты не слышал, что всех потаскух выталкивают взашей? «Досюда, но не дальше», — заявил Рим о нас, ратниках. «Досюда, но не дальше», — заявляет теперь Ганнибал об обозе со шлюхами и вообще обо всех особах женского полу. «Торговать севернее Ибера вы можете, — говорит Рим. — Но если вы переправите на другой берег солдат, на вас обрушатся наши легионы». — «Насиловать местных на левом берегу — пожалуйста, — говорит Ганнибал. — Но если вы попытаетесь протащить туда хоть одну женщину отсюда, будьте готовы к жёстким дисциплинарным мерам, а то и к трибуналу».

   — Ты ещё долго собираешься нести эту белиберду? — угрожающе спрашиваю я.

   — Нет, ты только посмотри. Да не на меня, а вон туда, дай я тебе покажу один из наших борделей. Вон он, милый Йадамилк. Нет-нет, подвинься в сторону и чуть поверни голову, тогда увидишь.

Схватив за плечи, он силой поворотил меня туда, куда указывал.

   — Не задерживай. Сейчас же отпусти!

   — Взгляни на очередь. Эти выстроившиеся в ожидании воители напоминают свиней, которые набили себе пасти желудями, но ещё не проглотили их. И настроение у всех препоганое. Удовольствие ведь кратковременно, тогда как похоть гложет постоянно. Они это знают и тем не менее ни свет ни заря приволоклись сюда. Простым солдатам приходится стоять в очереди, чтобы трахнуть девку, и я полагаю, в соседнем борделе творится то же самое. К вечеру над растянувшимся на много стадий лагерем повиснет душный запах спермы и влагалищных соков. Воздух уже теперь начинает пропитываться ими, а ты, Йадамилк, ещё не побывал там!

   — Придурок! От твоих слов разит гнилью!

   — Может, у тебя в эфебах раб? Парнишка, который ведёт мула с поклажей, очень даже ничего, а?