Медицина и магия Древнего Востока - Зельцер Д. - Страница 1

Печатается по изданию: С.-ПЕТЕРБУРГ. 1910 г. Типография Н. В. Безрукова, Екатерингофский пр. № 1.

Начало медицины восходит к далекому доисторическому прошлому человека, а может даже быть, что оно также старо как самопомощь у животных. Как низшие, так и высшие животные производить частью инстинктивным, частью обдуманный действия, имеющие целью хирургически лечить причиненные повреждения или же устранять повторяющиеся нападения паразитов. Некоторые птицы даже обучают своих детенышей истреблению этих насекомых. Первобытный человек, по условиям своего быта, близким к животному образу жизни, находился в постоянной борьбе с паразитами и, в своих средствах побороть их, был вероятно гораздо беспомощнее нынешней, постоянно очищающей себя от паразитов, обезьяны в зверинце. Особенно, человек, как это совершенно естественно, должен был страдать от насекомых во время болезни.

Новейшая медицина снова ищет корень всех болезней в паразитах, хотя бы и растительных. Таким образом, вероятно, первым врачом первобытного человека был тот, кто первый успешно боролся с паразитами, и ныне также высочайшей славы в научной медицине достигли те, кто счастливее других сумел бороться с паразитами. Вот та прямая линия, которая, в узких границах медицины, ведет от первобытного врачевателя к Пастеру, Коху, Ру и иным корифеям новейшей медицинской науки.

Клинописную и иероглифическую врачебную науку мы застаем уже в фазисе, далеко отошедшем от этой первобытной медицины. Здесь господствует система, которая считает организм, составленным из трех элементов: твердого, жидкого и воздухообразного. Все болезни происходить от нарушения равновесия между этими элементами, и задача врача состоит в том, чтобы, посредством подходящих лекарств, привести в норму означенные нарушения и восстановить нужное равновесие. Самые изменения в соотношениях между элементами находятся в зависимости от времени года и погоды, следовательно, от констелляции звезд. Вообще, все указания опыта на вечерние возвышения лихорадочной температуры, влияние погоды и времен года на болезни и их появления, связь солнцестояния с восходом звезд, с временами года и разделением тепла на земле, зависимость высоты прилива, отлива и состояния погоды от лунных фаз, расчет времени у вавилонян не по колеблющемуся солнечному календарю, а по более устойчивому лунному, равно как изменчивое положение остальных планет между неподвижными звездами, – все это непрерывно толкало и указывало медицине на астральное или, скорее астрологическое влияние, которому она вполне и подпала. В данном случае, введшая в заблуждение абстрактная связь между явлениями повела к незрелому и неверному выводу: «post hoc, ergo propter hoc».

Это же астральное воззрение, несомненно, имело свою долю влияния на классическую медицину и оно же выразилось в учении Гиппократа, – причисляемом к величайшим его заслугам, – о некоторых болезнях в отношении к их топографическим, климатическим и календарным основаниям. Опираясь на это учение, мы и теперь еще, нисколько не поступаясь своими приобретенными с тех пор научными сведениями, можем утверждать, что время самой высокой смертности для чахоточных, – это весна, а для больных диареей грудных младенцев – лето. В отношении чахоточных можем еще прибавить, что самый опасный период для этой болезни – это время наступления зрелости у молодых девушек.

Но ведь такие же определения мы встречаем и в клинописной медицине. Один текст (Константинопольский 6432) даже говорит о болезни, наступающей первого Нисана (апрель). Конечно, такой произвольный и, вместе с тем твердо определенный день не есть верное обозначение времени, а скорее суеверие. Точное определение времени в этом отношении для клинописной медицины только возможно было, руководствуясь солнцестоянием. В древнеастрологических оборотах речи выраженное выше положение Гиппократа гласило бы: «ранний восход Сириуса делает жидким содержание кишок у грудных детей и отнимает их от кормилиц; когда же девочки выростают, и увеличивающаяся луна начинает иметь влияние на их кровь, а оне не очищаются к надлежащему времени (аменорея), то созвездие Кита приносить им изнурительный кашель, тем худший, чем менее солнце может приблизиться к зениту больной». Последнее предложение имело бы в виду географическое распространение чахотки для обитателей Средиземного моря.

Однако, классическая литература, если уже изменяет своей привычке не признаваться в своих заимствованных из клинописной медицины, то цитирует их под этикетом мидио-персидских учений, а византийское время, приписываем вообще всю древневосточную медицину какому то мифическому персу, Остану. Совершенно понятна поэтому существовавшая до сих пор уверенность в отсутствии какой бы то ни было связи между взглядами клинописной и классической, а следовательно, и современной медицины. И после этого ясно, что, если клинический текст вышесказанного содержания, в котором, по обыкновению, было бы еще несколько идеограмм, был бы найден, то его приняли бы лишь, как еще одно доказательство сумбурности содержания клинописной медицины.

Но вместе с астрологическим было неразрывно связано числовое и религиозное влияние, т. е. та общая система, которой подчинено все мировоззрение и, вместе с ним, вся наука древнего мира.

Греческая медицина в своих воззрениях, конечно, ушла далеко вперед, но и здесь были отдельные школы, которые твердо держались чисто-восточных учений. Эти медицинские учения, в бесчисленных рукописях, оставлены нам на языках средне-провансальском, средне-норманском, средненижне-немецком, средне-английском и др. Рукописи эти поэтому могут нам служить некоторым вспомогательным средством для объяснения непонятных клинописных и иероглифических текстов. В изложениях на латинском языке, эта медицина большей частью происходит из салернской школы. Этапы этих учений на пути тысячелетних своих странствований к средним векам, на сколько можно теперь судить, шли из Египта через коптов и арабов к салернской школе, а от времен клинописи к несторианам или к Талмуду, к Византии и к гуманистам.

В этой древневосточной системе медицина, как иероглифическая, так и клинописная, имели одну общую основу с числовым элементом «два» и его потенциалами, 4, 8, 16 и т. д., которые, как четные числа имели в ней важное значение. Эта двойственность, лежащая в основе жизни, есть влага и воздух. Так как артерии у трупп не имеют крови, то эту двойственность видели уже в артериях, с одной стороны, как сосудах наполненных воздухом, и венах, с другой, как кровяных сосудах. Еще средневековая медицина находила эти оба рода сосудов в горле: «дыхательное горло – это артерия», через которую воздух вступает в тело, а «пищевод – это вена» для ввода пищи. Вопрос, какой элемент в этой двойственности занимает первое место, должен был стать предметом спора и разделить эту единую систему на две секты; на сколько можно распознать теперь, клинописная медицина на первом месте ставит жидкость и называется у нас гуморалопатологической, а иероглифы, в большинстве случаев, на первом месте ставят воздух, и мы называсм ее пневматической медициной.