Щорс - Герасимов Евгений Николаевич - Страница 11

— Вот и вся история. Можно вернуться к вопросу о сапогах.

Фаня улыбнулась. Улыбка у нее была сдержанная, чуть игравшая на полных бледных губах. Она быстро потухла.

— Пойдем, — тихо сказала Фаня.

Щорс вышел за ней в соседнюю комнату. Там никого не было.

— Я должна вас предупредить, товарищ Щорс…

Щорс нахмурил брови, но глаза его по-прежнему сияли.

— В отрядах, которые вливаются в полки, есть несколько подозрительных типов, — продолжала Фаня. — Есть основание предполагать, что немецкое командование готовит провокацию. Партизанская стихия легко воспламеняется.

Щорс, сразу изменившись, перебил:

— Фамилий назвать не можешь?

— Нет, — сказала Фаня. — Я хочу, чтобы ты присмотрелся к людям сам. Прямых улик у меня еще нет. Нужно проверить все эти соображения.

— Хорошо, спасибо.

Вопрос о сапогах они обсуждали недолго. Совместно составили следующий приказ:

«Именем революции приказываем всему нетрудящемуся населению г. Унечи в трехдневный срок сдать 500 пар сапог в распоряжение командира 1-го Украинского полка».

Щорс с головой ушел в хозяйственные дела. Он хотел, чтобы полк был обмундирован по форме, а в то время это была нелегкая задача. Часть обмундирования удалось найти в застрявших на станции товарных составах с имуществом, эвакуированным из Украины. Кое-что нашли на заброшенных складах. Каждая находка вызывала у него радостное восклицание:

— Да это же целый клад! Взять на учет.

Щорс ходил по складам и записывал в блокнот каждую мелочь, которая могла пригодиться в полку.

Иной раз ему говорили:

— Здесь ничего нет. Хлам, тряпье.

— А может быть, найдем что-нибудь годное на портянки, — говорил Щорс и сам рылся в хламе.

Вооружение полка было окружено тайной. Немецкие шпионы, шнырявшие в нейтральной полосе, не могли понять, откуда Щорс берет оружие. С севера в Унечу прибывали товарные составы, груженные картошкой.

Обыватели Унечи смеялись:

— Щорс думает вместо снарядов картошкой забросать немцев!

Но ночью роты, приходившие на станцию для разгрузки вагонов, вместе с картошкой выгружали винтовки, пулеметы, ящики с патронами.

Во время выгрузки Щорс не отходил от вагонов. Он сам проверял и пересчитывал оружие.

День и ночь занятый формированием полка, Щорс спал только урывками. Иногда, сидя за работой в своей маленькой комнатке при штабе, охваченный усталостью, он опускал голову на стол и засыпал на несколько минут. Рядом стояла всегда аккуратно заправленная койка. По утрам на строевые занятия Щорс выходил всегда подтянутый, собранный, бодрый. Строевые и тактические занятия проводились аккуратно каждый день и в определенные часы, как в мирное время, хотя немецкие посты стояли в нескольких километрах от Унечи.

Однажды к Щорсу пришла сестра из полкового околотка.

— Что делать, Николай Александрович? Каждое утро околоток переполнен, и большинство приходящих совершенно здоровы.

— Симуляция?

— Да, и притом массовая.

Щорс задумался. Он знал, что регулярные строевые занятия вызывали среди части партизански настроенных красноармейцев недовольство. По разговорам, ходившим в полку, чувствовалось, что недовольство кто-то сознательно разжигает. Массовая симуляция еще раз подтверждала это.

— Хорошо, — сказал Щорс, — завтра всех этих больных направляйте на прием ко мне. Надо будет познакомиться с ними поближе.

На следующий день около штаба выстроилась длинная очередь «больных». Получив направление к Щорсу, большинство чувствовало себя неловко.

Щорс принимал их по одному.

Первым робко вошел молодой красноармеец. Он выглядел очень сконфуженным.

— Что болит? — спросил Щорс.

— В грудях что-то колет, — ответил красноармеец, отворачиваясь от взгляда Щорса.

— А ну-ка, сними рубашку.

— Да мне, товарищ командир, только порошочек бы какой-нибудь.

— Сейчас вот посмотрим, что тебе прописать.

Вооружившись медицинской трубкой. Щорс внимательно выслушал «больного» и, покачав головой, сказал:

— Да, тебе надо серьезно лечиться. Побольше на свежем воздухе, как можно больше. Самый лучший рецепт — строевые занятия… Следующий!

На ходу натягивая гимнастерку, парень выскочил от Щорса, как ошпаренный.

— Вертай, ребята, назад! — крикнул он стоявшим в очереди, — не иначе, наш командир — дохтур, такой тебе рецепт пропишет…

Стоявшие у двери замялись. Никто не решался войти. Тогда из очереди выступил детина саженного роста, в лихо заломленной казацкой фуражке и с огромным черным чубом, закрывавшим пол-лица. Выпятив грудь, он ударил по ней кулаком:

— То есть, что ето такое значит? Дохтур! Темная твоя голова. Что ето, старый режим? Не моги, значит, и болеть!

Растолкав красноармейцев, он вошел к Щорсу, хлопнув за собой дверью.

— Чуб срезать, — приказал Щорс, едва взглянув на вошедшего.

Чубатый от неожиданности растерялся, но быстро оправился.

— То есть, я вас не понимаю. Кем ето такой декрет даден, чтоб революционному народу чубы, значит, срезать? А может, к примеру сказать, без чуба я воевать не могу! Мне, может, без чуба скучно будет! Я казак.

Щорс перебил его:

— Что болит?

— Я до дохтура. У меня сурьезная болесть.

— Ну, говори. Я доктор.

— Не могет быть. Прав таких вам не дадено.

Щорс спокойно разъяснил ему, что он имеет диплом фельдшера.

Чубатый, немного помолчав, сказал:

— В кишке дух спирает. Ходить невозможно.

— Понятно. Ложись на скамейку.

Чубатый лег. Щорс начал мять его живот.

— Болит? А здесь?

Чубатый стонал, выл, охал.

— Покажи язык.

Чубатый высунул язык.

— Замечательный язык. Редчайший экземпляр, — сказал Щорс.

Чубатый спрятал язык.

— Болтается ничего? — спросил Щорс.

— Это про што?

— Язык как болтается, спрашиваю.

Чубатый рассвирепел:

— Што ето за издевательство над революционным казаком! Што ето, старый режим?

Щорс пристально посмотрел на него и сказал:

— Вот что, довольно ломаться. Скажи прямо: кто научил тебя подбивать людей на симуляцию?

Чубатый сразу притих.

— Очень извиняемся, — сказал он, — сами по несознательности своей. Больше, заверяем вас, етого не будет.

Подняв упавшую на пол фуражку, чубатый пятился к двери.

— Следующий! — крикнул Щорс.

Никто больше не вошел.

В тот же день Щорс сообщил о случившемся Фане Донцовой.

— Знаю, — сказала она. — Я понимаю твою тактику, но ты играешь с огнем.

— Другого выхода нет. Арестуй я чубатого, нарыв был бы загнан еще глубже, а я должен его вскрыть как можно скорее. Для меня совершенно ясно, что чубатый — это подставное лицо. Правда, он не так прост, как притворяется. Возможно, кое-какие нити от него и удалось бы получить. Но есть ли гарантия, что они не оборвутся раньше, чем мы распутаем весь клубок? Очистить полк от врагов революции, от немецких провокаторов — это для меня еще не все. Я должен очистить его и от мусора, от швали, с которой я не могу идти в бой.

— Ты хочешь ускорить взрыв, — так я понимаю тебя? — тихо спросила Фаня.

Щорс не сразу ответил.

— Я не боюсь взрыва, — подумав, сказал он. — Я знаю, что основная масса людей пойдет за мной.

— Ты в этом твердо уверен?

— Я это знаю.

— Сколько в полку коммунистов?

— Пятнадцать человек. Но арифметика здесь ни при чем. Сила нашей партии измеряется не количеством единиц.

— Да, между прочим, — сказала Фаня, — сегодня ночью в меня стреляли.

Щорс встал.

— Фаня, дорогая! Ты не бережешь себя. Я уже хотел тебе об этом сказать. Ты не имеешь права без нужды рисковать собой.

— А ты? — спросила Донцова и внимательно, не улыбаясь, посмотрела на Щорса.

— Будь уверена, что зря я не подставлю свою грудь под пули.

— Я просто не предполагала, что в меня могут стрелять. Другой раз удивляешься звериной тупости наших врагов.